В 1962 году действительно исполнилось 10 лет с того момента,
когда я приехал впервые в Советский Союз.
И должен вам сказать, что к этому времени я страшно скучал по Соединенным Штатам.
Вот эта вот скука - впервые я ее почувствовал… Нет! Не скука, а тоска.
Я ее чувствовал в первый раз в 57-м году еще,
когда был Всемирный фестиваль студентов и молодежи в Москве. И была американская делегация.
Даже не делегация, а группа, потому что они все спорили между собой.
Разные взгляды были - то ли носить флаг, то ли не носить флаг.
Но все-таки довольно большая группа американцев.
Я оказался среди них, и я понял, что это мои люди. Что это вот из моего дома.
Неважно, согласен с кем-то, не согласен, но они мне совершенно родные. Они мне понятные.
Я очень тосковал по Америке. И когда я узнал, что приезжает Бенни Гудмен,
то испытал разные чувства. Дело в том, что я вообще очень увлекался джазом с самого детства.
У меня няня была, домработница в Нью-Йорке, черная, звали ее Джулия Барнс.
Я ее обожал совершенно. И когда я был маленький еще совсем, ну мне было 9, 10, 11 лет,
она по уикендам брала меня с собой домой, в Гарлем. Родители мои не возражали.
У нее было семеро сыновей, и все они были музыкантами. Все они были в джазе.
И благодаря этому я вообще увидел живьем таких людей, что сегодня даже трудно мне поверить.
Но их я видел, когда мало кто их вообще знал.
Даже вот, например, Чарли Паркера, когда он только, вообще-то говоря, набирал силу.
Я страшно увлекался джазом. У меня была колоссальная, да и сейчас очень большая, коллекция.
Но для меня джаз, это были, все-таки, черные. К белым я относился скептически.
Но Бенни Гудмен-то ведь белый, и я всегда считал, что это слишком гладкая,
слишком такая красивая музыка. Нет в ней вот этого драйва.
Нет того, что Дюк Эллингтон говорил о джазе. Поэтому наверняка, если бы я жил в Нью-Йорке,
я бы не пошел на джаз Бенни Гудмена. Не пошел бы! Но тут-то, после десяти лет...
Я не выездной совершенно, меня никуда не выпускают, но это уже другая история, правда…
И - Бенни Гудмен!
Ну, конечно же, я все сделал, чтобы попасть на его концерт в Москве. Вообще говоря, я плакал.
Он напомнил мне все. И моя, конечно, реакция была совсем не такой, как у всех остальных.
Для других - нормальных советских людей, скажем, с другой биографией...
Ну, были любители джаза, для которых Бенни Гудмен - это король, это легенда!
И они получали колоссальное удовольствие. Но того эмоционального состояния, в котором был я…
Они, конечно не могли быть в этом состоянии. Они же родились, выросли в Советском Союзе.
Для них это было все другое.
Так что описать мое состояние трудно. И радость, и печаль, и тоска.
Потому что я понимал, что меня никогда не выпустят. И никогда больше я не смогу приехать
в мой любимый город Нью-Йорк. Вот… Так что для меня, конечно, вот этот приезд, это был не джаз.
Дело не в джазе было. Я и сейчас к Бенни Гудмену отношусь очень спокойно с точки зрения джаза.
Там не было свинга, понимаете? Вот то, что говорил Дюк Эллингтон:
"If it ain't got no swing, it don't meat a thing" - Если нет там свинга, то это пусто.
И, конечно, у Бенни Гудмена не было вот этого.
Но для меня это было просто какое-то возвращение, что ли.