История смоленской девочки, попавшей в немецкий лагерь.
Вильно: «Даже трупы я должен сдать под расписку».
Удивительная история произошла, когда мы четыре дня стояли в тупике под Вильнюсом. Взрослых из вагонов не выпускали, а дети выносили параши, ходили за водой и за баландой. Дело в том, что из Вильнюса (тогда из Вильно) был мой отец, который умер от скоротечной горловой чахотки, когда мне было чуть больше года. Родственники отца так и жили в Литве, которая стала буржуазной республикой, поэтому связь с ними прервалась. Когда в 40-ом году Литва снова присоединилась к СССР, нам пришло письмо от бабушки, матери отца и всех родственников. Мама прочла, выучила адрес наизусть, а письмо сожгла. Ведь брата отца расстреляли в 37-ом, да и по другим соображениям хранить письмо и поддерживать связь с родственниками из бывшей буржуазной республики было опасно. И вот, когда мы стояли в Вильнюсе, мать сообщила мне выученный когда-то адрес, и я, отправившись за водой, пустилась в поиски. Мне повезло, нужная улица шла вдоль железной дороги, и, несмотря на то, что она была почти вся разбита, дом, который я искала, стоял целехонький! Поднявшись на второй этаж и постучав в первую попавшуюся квартиру, я назвала нужную фамилию. Это оказалась та самая квартира! Так я впервые увидела свою тетю, бабушку по отцу, они стали обнимать меня, кричать… Потом накормили, собрали узелок с едой, а так же все имеющиеся у них на тот момент драгоценности и деньги, и пошли к составу, пытаться выкупать меня и маму. Конвоир ничего не взял, сказал: «Девочку берите, женщину я не могу вам отдать. Даже если я скажу, что она умерла – смерть должна быть засвидетельствована, даже трупы я должен сдать под расписку». Все, конечно, стали уговаривать меня остаться в Вильно, но я не могла бросить мать. Так что пришлось попрощаться с вновь обретенными родственниками и ехать дальше.
Лагерь: «В Берлине было уже нечем дышать – гарь и запах горелых костей».
Через Польшу и Восточную Пруссию нас повезли на Берлин. Ехали долго, с пересадками, иногда жили в бараках лагерей, работали. Однажды, нам с мамой очень повезло: отправили на колбасную фабрику. Работники фабрики, когда узнали, откуда мы, собрали пакет с обрезками, конечно, нам пришлось разделить «добычу» всю нашу партию, но это был настоящий праздник!
Когда нас везли через Берлин, дышать было нечем – гарь и запах горелых костей и плоти приводили просто в ужас. Тогда уже англичане бомбили немецкую столицу безудержно…
Наконец, нас привезли в железнодорожный рабочий лагерь Дабендорф в 2 км. от города Цоссен. Лагерь был огромный: 4 ряда проволоки, вышки с часовыми. Ночью выпускали собак.
В бараке было 10 блоков. В каждом по 20 человек. Дружить там было особо некогда – работали, а потом валились замертво. Хотя я подружилась с девочкой Тосей, старались держаться вместе.
Ходили в полосатых платьях-халатах, только полоски были поменьше, зигзагом, сзади был пришит номер.
Обращались с нами так: «работай-работай-работай». Некоторые падали замертво прямо во время работы, которая была каторжной в полном смысле слова: рыли железнодорожную насыпь, грузили гравий, песок…
Кормили хлебом с опилками и баландой из свеклы или брюквы, ужина не было вовсе.
Если кто-то из нас заболевал – его увозили, и больше он не возвращался. Это было страшно – заболеть в лагере. Однажды я заболела ангиной, мы очень перепугались, я лежала с большой температурой, и спас меня тогда, как ни странно, «власовец». Их барак стоял неподалеку от нашего лагеря, и им разрешалось ходить и общаться с нами в целях, так сказать, агитации. Но агитации особой там не было, однако, увидев мою ситуацию, «власовец» посоветовал держать все в секрете, принес мне теплого молока, оранжевые таблетки стрептоцида, и я быстро выздоровела. Это меня спасло. Хотя я даже не помню его имени.
Освобождение: «Девушки, женщины, ну что же вы плачете, мы ведь вас освободили, я вам такие песни играю – танцуйте, пойте!»
Наш лагерь освобождали уже последним 22 апреля 1945 года. Освобождали наши войска. Американцы не дошли до нас всего 15 км.
Перед самым освобождением собрали всех девчонок до 16 лет, конвоиров, посадили в два небольших вагончика, прицепили какой-то мотовозик, и отправили в неизвестном направлении. Наши мамы плакали и кричали нам вслед из-за колючей проволоки. Я слышала голос своей мамы: «Верочка, запомни, если останемся живы, встретимся в Смоленске на Краснофлотской улице!» К вечеру нас довезли до какого-то места, где узкоколейка была повреждена бомбежкой. Ехать дальше было невозможно. Конвойные стали совещаться. В этот момент снова начался налет, нас вывели в лесок, приказали ложиться в окопы.
И вот бомбежка прекратилась, все затихло – мы лежим, ждем – а за нами никто не приходит. Мы осмелели. Стали осматриваться: а конвоиров наших нет – «смылись»! Вагончики лежат на боку. Младшие заплакали, а те, кто постарше, начали думать, что делать дальше. Я сообразила, что дорога, по которой нас везли – узкоколейка, значит, надо по ней возвращаться обратно в лагерь, к мамам. И все мы, друг за другом пошли.
Нас было около 30 человек. Наступила тихая лунная ночь. Не было ни обстрелов, ни налетов, Бог пожалел нас, детей. За ночь мы выбились из сил, особенно младшие, но останавливаться боялись – вдруг налет или еще какая напасть. Больше всего мучила жажда.
Когда рассвело – мы увидели немецкий хутор и пошли узнавать – не дадут ли попить. Из дома вышла старенькая полная немка, мы на плохом немецком стали объяснять, как сюда попали, и попросили попить. Немка разохалась, сообщила, что еще 7 км. идти до лагеря, потом вынесла бидон молока, две буханки хлеба и все приговаривала, чтобы мы не торопились, ели медленно. Наши малыши, поев, сразу уснули. Мы начали их тормошить, но немка, приговаривая «маленькие», просила нас дать им поспать. Добрая попалась фрау.
Чуть позже мы разбудили малышей и пошли опять. К вечеру мы, наконец, добрались до лагеря: ворота открыты, никого нет, бараки пустые. Дети снова заревели в голос. На этот рев из подвала-бомбоубежища начали вылезать наши мамы – оказывается, пленные женщины спустились в туда во время бомбежек. Мамы хотели нас накормить остатками овощей на кухне, но мы уже не могли есть – только спать. А моя мать вообще сразу упала в обморок, как меня увидела.
Сколько мы проспали – не знаю, но когда стали просыпаться, услышали гул и стук, нам показалось – опять бомбят. И вдруг я поняла – это не бомбежка! Ведь земля больше не содрогалась! Я осторожно выглянула – на улице белый день, солнце яркое, в центре лагеря стоит танк с красной звездой и надписью: «За Родину!», а другие два танка «утюжат» колючую проволоку!
Что тут началось! Все мы высыпали из подвала, стали этот танк обнимать, целовать, гладить. Танкист, увидев нас, нырнул в люк, вылез уже с аккордеоном и стал играть нам песни: «Огонек», «Темная ночь» и другие… А мы ревем… Он остановился и говорит: «Девушки, женщины, ну что же вы плачете, мы ведь вас освободили, я вам такие песни играю – танцуйте, пойте!» А мы плакали от счастья, от того, что видим русских солдат, и от того, что впервые слышим эти песни!
Потом танкист стал нам объяснять, что по соседним хуторам, деревням, лесочкам прячутся остатки 11 немецких дивизий, поэтому из лагеря выходить очень опасно, надо ждать, пока придет спец. часть.
За танкистами приехали две полевых кухни, и мы впервые за очень долгое время ели русскую кашу с тушенкой! Это было огромное счастье – освобождение!
В конце июля 1945 года мы вернулись в Смоленск. С разрушенного вокзала хорошо была видна наша родная Большая Краснофлотская, вернее, было видно, что она выжжена дотла. К счастью, тут же на вокзале, мы встретили знакомую, которая сообщила, что наша бабушка живет около тюрьмы в единственном уцелевшем трехэтажном доме…
После войны.
Почти сразу же Вера поступила в ФЗО при льнокомбинате и проработала на этом предприятии 45 лет. Также Вера Ивановна работала на стройке, восстанавливая разрушенный город. Была активным «бойцом» народной дружины, однажды самостоятельно поймала вора, сев на него «верхом»…
Сейчас Вера Ивановна, ветеран труда, живет в небольшой комнатке в коммуналке с любимой кошкой, часто выступает в подшефной школе №28 на уроках мужества, а главное, не унывает и может преподнести урок оптимизма, доброты и мудрости всем, кто приходит послушать рассказ о ее удивительной жизни.
Фото - Александра Шлемина.