История смоленской девочки, попавшей в немецкий лагерь.
Оккупация: «Бабушкино венчальное кольцо из червонного золота ушло за ведро мерзлой картошки».
Весть, что Смоленск оккупирован, принесла нам бабушка.
Сорок лет отработав в железнодорожном телеграфе, она заступила на дежурство 14 июля и удивилась, что все начальство село в машины и уехало в неизвестном направлении.
Конечно, она знала, что немцы были уже очень близко, но, являясь примерным работником, решила исполнять свой профессиональный долг до конца. Ночь прошла относительно спокойно. Под утро началась стрельба. Она продолжала принимать информацию и расшифровывать, пока не почувствовала, как что-то твердое уткнулось ей в бок. Подняв глаза, она увидела двух немецких солдат в рогатых касках. Один слегка толкал ее автоматом, и они хохотали! Видимо, немцам показалось смешным, что вокруг стрельба, все взрывается, а седая женщина спокойно сидит в наушниках и что-то строчит. «Гости» обрезали все провода и предложили ей по-немецки «убираться домой».
Бабушка даже не успела испугаться и, хорошо зная немецкий, не придумала ничего лучше, как встать, сказать «данке» и уйти.
Кругом была стрельба и взрывы. Она решила не возвращаться на Краснофлотскую, а сразу пойти пешком к нам в деревню. Это было около 22-х километров – по тем временам, не так уж далеко.
Когда бабушка дошла до Печерска, там вовсю шел бой, она залезла в огромную воронку, думая отсидеться немного и пойти дальше, но не тут-то было! Двое суток беспрерывно над ней свистели снаряды, визжали пули, она почти 50 часов провела в воронке без еды и воды, даже уснуть удавалось только на 10-20 минут… Когда все стихло, и она вышла наружу, – кругом было буквально пепелище. Не помня себя от стресса и голода, бабушка дошла, все-таки до нашей деревни. Увидев нас, она села, открыла рот и вдруг вынула на ладонь все свои 32 зуба без боли и крови. От пережитого нервного потрясения, она потом до конца жизни она страдала приступами эпилепсии.
После того, как бабушка ушла из города, более двух недель в Смоленске шел бой – Краснофлотскую занимали то наши, то немцы. Дед тоже часто прятался в окопе недалеко от дома. Его пыталась кормить преданная кошка: приносила жуков, лягушек, мышей. Первый раз он выкинул мышь, но кошка оказалась умной и настойчивой: принесла мышь обратно и зашипела на деда – ругала его. Он понял, что у него появилась серьезная и заботливая «начальница», и стал закапывать все «приношения», делая вид, что ест. На самом деле он, конечно, голодал.
Мы видели, что оставаться в деревне смысла не было – и в конце июля вернулись обратно в Смоленск.
В оккупации, конечно, начался голод. Поначалу все жили огородами, хотя из-за бомбежек многое пропало. Бабушка шила, стирала – каждый зарабатывал, чем мог.
Однажды у нас случился «праздник живота» – в бомбежку убило лошадь – ее разделали и поделили на всех соседей по улице – нам досталось по малюсенькому кусочку.
Потом немцы открыли обменный рынок, где вещи меняли на продукты. Зимой бабушкино венчальное кольцо из червонного золота ушло за ведро мерзлой картошки. Дедову золотую медаль, которую ему, как инженеру по постройке железных дорог в 22-ом году вручил сам Ворошилов, мы выменяли на ведро ржи…
Дед заболел и умер 30 ноября 1941 года за месяц до того, как немцы выкинули нас из дома. Главной причиной его смерти стало недоедание.
Позже, в 42-м немцы сделали свой огород: посадили картошку и брюкву, а мы, дети оккупированного Смоленска, по ночам лазили воровать эти фашистские овощи. Это был огромный риск, приползали все в грязи, однако, кое-что нам перепадало с тех огородов.
В нашу квартиру заселились немецкие офицеры. Нас приютила соседка из дома напротив.
Мама плакала вечерами, услышав, как пьяные немцы бренчат клавишами ее уникального пианино. Моя мать училась в музыкальной школе, вместе с мамой Ольги Воронец, пианино привезли еще из Бреста, оно было с инкрустациями, необыкновенное…
Арест: «Нас забрали, когда русские войска были уже на подступах к Смоленску, мы даже слышали канонаду и ждали освобождения…
В 42-ом году немцы начали расправляться с евреями. Мы, по согласованию с соседкой, которая приняла нас в свой дом, прятали в погребе мамину одноклассницу, еврейку Фаину Аркадьевну с дочерью Алей. В погребе мы им поставили даже кровать. Иногда ночью они выходили потихоньку к себе домой, взять какие-то вещи. Всем соседям мы сказали, что они уехали. Но как выяснилось – не все в это поверили. Самое страшное в годы войны было предательство своих. Кто-то выследил, что мы прячем евреев и донес.
В начале сентября к нашему дому подъехала телега с двумя русскими полицаями, один обошел наш дом кругом, сбил прикладом замок, и вытащил из подвала тетю Фаю с Алей. Тетя Фая просила маму увести Алю - хотела спасти хотя бы дочь. Мама вырвала Алю из рук полицая - и бежать с ней, но куда там! Полицай догнал маму, огрел плеткой по спине, отобрал девочку. Мама кричала, ругалась, высказала полицаю все, что о нем думала, назвала предателем. Он очень разозлился и предупредил, что ее слова еще «аукнутся», и он этого не забудет. Возможно, он мог бы маму застрелить, но вышли люди из близлежащих домов…
После войны я пыталась найти эту женщину с дочерью – никакой информации. Видимо расстреляли.
А наша попытка спасти еврейскую девочку, действительно «аукнулась». В сентябре 43-го к дому подъехала крытая брезентом немецкая машина, вышли два конвоира, мама закричала, заплакала, я подскочила, вцепилась маме в ноги. Молодой конвоир стал отталкивать меня прикладом, а второй, старик, неожиданно заступился: «Зачем ты ребенка от матери отталкиваешь?» Мама прекрасно знала немецкий и все поняла. Так, как говорится, в чем стояли, в том нас и забрали. Хотя, конвоир-старик разрешил нам взять с собой одеяло и 2 маленьких подушки. Немцы были разные, как любой народ.
В машине уже было 5 женщин. Нас привезли на какой-то огород, где заставили собирать брюкву и капусту. Я помню это смутно, так как была в ужасе, что нас с мамой куда-то увозят.
Хорошо, что этого всего не видела бабушка, она в тот момент ушла в деревню Рай к своей ученице-телеграфистке (она обучила профессии около 1000 человек). Тот сентябрь 43-го был очень жаркий, почему-то это запомнилось очень хорошо. А еще было очень обидно, что нас забрали, когда русские войска были уже на подступах к Смоленску, мы даже слышали канонаду и ждали освобождения…
Нас отвезли вначале в Оршу, там недалеко от вокзала был небольшой лагерь. Но советские войска стремительно наступали, и нас перевезли под Минск – тоже лагерь, бараки, тяжелая работа, голод. После этого повезли уже в Германию.
Фото - Александра Шлемина.
Окончание следует.