Мой радужный 1990 год! Пятый курс университета: госэкзамен, беготня с обходным листом и радостный свободный трепет внутри меня. Встречая преподавателей в коридоре факультета, здороваюсь, киваю им. Вот идет-катится добродушный преподаватель чешского языка (ах, уж этот сложно-смешной чешский с «пшеканьем»)… Строгая, аскетичная Брадис (да-да, родственница того математика Брадиса)… Латинист Варзонин в неизменной шляпе с широкими полями, похожий на Сирано де Бержерака, картавит, но стойко произносит мою фамилию при труднопроизносимом для него приветствии: «Здрравствуйте, Грригоррян Жанна».
….Научный руководитель - преподаватель кафедры национальной литературы - Нина Васильевна Фролова… Осталось неудовлетворение собой. Очень хотелось взять «Буранный полустанок» Чингиза Айтматова. Глубокий, интересный, он буквально сшибал своей тонковосточностью.
Но доброжелательный совет Нины Васильевны, «Жанночка, вы должны непременно взять армянского автора», останавливает меня на теме «Роль пейзажа в историческом романе Сурена Айвазяна «Судьба армянская».
Почему? «Ах, Жанночка… потому, что свежо, ново, автора еще никто не знает». А ничего, что критической литературы нет?! В списке источников моего диплома было две книги – сам роман и какой-то учебник по теории литературы.
На защите спросили: «Кстати, что вы думаете о конфликте в Нагорном Карабахе?». Онемела, затем вспыхнула: «Совсем не кстати!», чем сразу настроила членов комиссии против себя. А фраза «Я думаю, вы знаете принцип права народов на самоопределение» вводит всех в ступор и окончательно решает мою оценку – «четверка». Потом выбегала за мной научный руководитель и виновато шептала: «Жанночка, вы справились на «отлично». Дайте слово, что перед отъездом зайдете ко мне». Конечно, зайду...
***
Двумя годами раньше. Зима. Сессия окончена.
Как молния – телеграмма от мамы: «Домой не приезжай тчк Посылаю пятьдесят рублей зпт отдохни в санатории тчк». Не дозвонившись и так и не поняв, в чем дело, еду с Любашей на красивейший Селигер. Это рядом.
Старинные церквушки, зябкие ветелки на берегу, замерзшее озеро, хрустальный воздух… и пара сломанных лыж – так и не научилась кататься. Каникулы прошли.
По приезду в Калинин услышала по телевизору о событиях в Сумгаите.
Это потом я узнала, что была резня и пожары, что с мамой жил русский офицер с оружием и сигнальной ракетой на случай вторжения в квартиру. Это потом я возмущалась: русские, евреи, армяне бросали свои дома и чуть ли не в одном исподнем уезжали на БТРах. Военнослужащие забирали людей из церквей (прятались именно там, в армянской части города). Так мама, почти ни с чем, уехала в Узбекистан к сестрам.
Мой дядя был жестоко избит местными националистами и едва спасен армянскими соседями. Его вывезли в Дилижан, в санаторий, где он некоторое время жил и вскоре умер. Позже мы с мамой нашли его могилу на невысоком холме, огородили. Он лежит там, далеко от родины.
***
Мой апокалипсический 1990 год.
Свершилось! Я получила диплом и спешу закончить дела. А куда ехать мне? В нашей квартире уже год, как живут незнакомые люди. Все знакомые армяне и русские из города уехали.
Я, полная надежд, с одной сумкой и гитарой лечу в Эчмиадзин, где меня ждет не дождется муж-лейтенант, новый, странный статус «беженка» и пресловутый (будь он неладен!) языковой барьер.
Дальше – почти десять лет экономической и информационной блокады: отключение света, воды, отсутствие продуктов, денег, связи с родными….
Но жизнь продолжается. Все эти конфорки на керосине (керосинку, примус, керогаз, «шмель») я научилась разжигать именно тогда.
Как беженка, я получала раз в месяц гуманитарную помощь (крупы, сою, растительное масло – все в одной коробке, пропахшее стиральным порошком и полученное после длинной очереди в магазине). Такие посылки не выдавались местному населению.
Тогда появилось обидное «шур твац хайер». Нас, беженцев, считали не «настоящими» (перевернутыми) армянами. Считалось, что там, в Азербайджане, мы забыли традиции и обычаи. Грустно вспоминать – нас обвиняли в том, что мы не ходили в церковь. Это неправда.
В Армении родились наши два сына. Муж уезжал в командировки на полгода, а мы старались расти послушными и здоровыми мальчишками.
Мои хорошие! Они научились не бояться, когда отключали свет, а осторожно впотьмах искали диван и садились на него, а я зажигала свечу или лампу. Они сидели у окна, смотрели на соседние дома, следили за веерным подключением света и терпеливо ждали нашей очереди.
Вы предполагаете мою реакцию сегодня на бурное возмущение по поводу временного отключения воды или света? Да, я думаю: «Какая мелочь, ведь это можно пережить».
Никто не отменял стирку, готовку и уборку. Мы носили воду на третий этаж: мама – в ведрах, старший сын – в чайнике, а младший – в песочном ведерке.
Никогда не забуду, как они, два малыша, в мое отсутствие (ходила за водой) разожгли чугунную печь, побросав туда свои ботинки. Заметив с улицы дым из трубы, вбежала на третий этаж и, затаив дыхание, вошла в квартиру, наступая на что-то липкое. Мои мальчики выпили весь «Панадол» и немного пролили на пол.
…10 лет я жила в Армении. Каждое утро я видела в своем окне белую шапку библейского Масиса (Большой Арарат) и уютно приютившийся, прикорнувший к нему, Сис (Малый). …Да, не повезло Николаю II. Рассказывали, что приезжал он в Ереван, но так и не увидел величественный Арарат. Говорят, тот прикрылся от царя туманом.
Наш папа приезжал на два дня, носил воду канистрами, расплачивался с долгами за продукты в магазине, баловал детей, катал их на себе, бесконечно удивлялся тому, как они быстро растут …и непременно водил детей в храм.
Там, где храм, там - духовность. Армяне – строители, созидатели. Множество церквей было построено за многовековую историю народа. Алфавит армянский был создан Месропом Маштоцем именно для того, чтобы священное писание стало понятным.
Именно за веру так беспощадно истребляли армянский народ. Самая кровавая расправа 20 века над цветом нации началась, когда турецкое руководство, вступая в первую мировую войну, поняло, что христианское население страны поддержит Россию и перейдет на ее сторону…
Большинство из них было угнано в Анатолию и зверски убито за Христа и Российскую Империю. Их были тысячи – врачи, просветители, композиторы, священники, подвергшиеся гонениям, насилию, уничтожению. Часть населения рассеялась по всему свету, другие были исламизированы. Мальчиков от 5 лет забирали в специальный корпус и воспитывали в послушании и покорности («доля султана», «налог кровью»). Так вырастали янычары – молодые воины, способные убить своих единоверцев.
Неспроста на стенде в войсковой части в Ереване написаны слова выдающегося Хачатура Абовяна: «Да будь благословен тот день, когда нога русского солдата ступила на армянскую землю».
В далеком 1914 году, русский царь Николай II отдал приказ солдатам встать стеной между турецкими войсками и армянским населением. Тогда было спасено триста пятьдесят тысяч человек…
«Я каждый вечер плачу об утраченной земле моих предков, об Армении и каждое утро молюсь за Россию, за моих детей», - так говорил Экозьян Меликседек, сын Крикора, живший в то время и спасшийся чудом из Эрзерума.
Была весна. До летних дней
На землю рухнул небосвод,
Снег пал на головы людей,
Снег, обжигающий огнем…
— ВЕСНА! А ВЫПАЛ СНЕГ КРУГОМ!
(«Неумолкаемая колокольня». Паруйр Севак)
Знал ли армянский поэт, что через семьдесят с небольшим лет его стихи отзовутся оглушающим эхом в Сумгаите, Кировабаде, Баку?
Много безвинных погибло по сумасшедшему приказу младотурка. И память о вопиющем преступлении саднит в душах армян.
106 лет прошло с тех пор, но каждый год, 24 апреля в Ереване на Цицернакаберде (крепость ласточки) собираются тысячи и тысячи людей. «Помню и требую» - наша память о трагическом истреблении и послание к странам мира. Незабудка с пятью лепестками – символ пяти континентов, приютивших беженцев-армян.
В свое время поразила меня легенда о манкуртах, забывших о корнях своих, в любой момент по приказу хозяина готовых поднять оружие против матери и отца, против своего народа. «Задел» меня Чингиз Айтматов.
Человечество не усвоило урок до конца: сегодня тоже убивают и по религиозному принципу тоже.
Сегодня также убивают людей изощренно, с какой-то больной «фантазией», «расстреливают» в пыль исторические памятники.
Сегодня лихорадит и Армению, обнажаются внутренние экономические проблемы. У некоторых проснулся «националистический зуд», и они пытаются «протащить» свои интересы и навлечь на страну беду. Но армянский народ, перенесший великие потрясения, эмоциональный, но мудрый, не забывает свою историю.
***
С детства я ходила в русскоязычные детский сад и школу, думаю, говорю и вижу сны на русском языке, а мой русский - без акцента.
Но ношу я одну из самых распространенных армянских фамилий. Мои родители – армяне.
…Мой далекий предок! Просветитель и музыкант, строитель и пахарь… Какая была судьба твоя? Честно трудился, воспитывал детей, дожил до глубокой старости и был предан земле с почестями? Или в бешенстве был распят, измучен, выслан в пустыни Месопотамии, убит, и никто не знает, как кончилась жизнь твоя? Столько вопросов и нет ответа. Но помню тебя и знаю точно: жизнь твоя была посвящена созиданию и стойкости в вере христианской.
Я часто задаю себе вопрос: где моя родина? Ведь очень важно, чтобы у каждого из нас был дом, родной язык, свои святыни.
Я благодарна Советской стране за то, что воспитана родителями с правильными идеалами. Я благодарна России, она дала нам жилье, работу и образование нашим детям. Здесь – наши друзья. Здесь хорошо нашим двум сыновьям…
***
Малорослый, загоревший азербайджанец, таскает на себе (шестидесятикилограммовом) мешки с огурцами, картошкой. Трудяжка – еще тот! Весь наш военный городок, смешно-ласково называя его Виталиком (русское население), покупает свежие недорогие овощи и фрукты, которые он купил на оптовом рынке у своих же сородичей.
- Што хатэл, Жанна? – спрашивает Видади-Виталик.
- Фрукты, Видади.
- Ах, абрикос, желтый, ароматний прямо из Армения, клянусь мамой! - лукавит он.
- Конечно, - «верю» я.
Видади носит имя, которое обозначает любовь и дружбу. А самые лучшие абрикосы растут в Кировабаде и Араратской долине…
***
Я никогда не увижу мой родной город, и в Армении мы были чужими среди своих. Но я бесконечно ценю сегодняшний день в маленьком городке и прошу Бога уберечь мою семью от потрясений – на наш век хватит.
… Мир хрупок, а тишина нарушается совсем рядом.
Берегите Россию!!! Хочется прошептать, прокричать, умолять… Неужели для того, чтобы понять, насколько сильное, емкое и дорогое слово - «родина», нужно потерять на войне родных и близких, быть вовлеченным в военный конфликт или стать беженцем.
…Наш младший сын часто ходит в армянскую церковь, что в Ростове, на Северном.
- Сынок, чего ты просишь у бога?
- Я не прошу - благодарю».