Лампы светящимся поездом мелькают перед глазами. Один коридор, другой… Звонок лифта и снова коридор, и снова звонок… Я – распятая на операционном столе. Спокойные, внимательные глаза доктора. Улетаю, проваливаюсь, исчезаю…
Палата, пустота, крик бакланов за окном, хруст чистого белья… Затекла спина, хочу повернуться… И резкая боль, пронзая все мое тело, возвращает к действительности… Значит, спасли таки, успели… Спать! Одно единственное желание – спать!
Я теряюсь во времени. Мозг лихорадочно пытается соотнести происходящее с моим опытом прошлого. Мелькают белые, розовые, голубые халаты медиков. Капельницы, осмотры, голоса… Интересно, что они говорят друг другу? Тело ноет, а иногда возмущается, разрывая все мое существо болью операционных швов.
Сегодня утро какого-то дня. Мне виден коридор, в котором «кипит»неведомая жизнь. Уставшие санитарки привычно справляются с гремящими каталками. Это «такси» больницы. Врачи делают обходы, столовая звенит тарелками, призывая к нехитрому больничному обеду...
Тихий час. Все замирает, как перед грозой. Даже бакланы, набившие жирные тела больничными отходами, молчат…
Два метра коридора – сцена. Я – единственный зритель, в единственном ряду послеоперационной палаты. Мне предстоит увидеть спектакль, билеты на который, оплачены жизнью актеров!
Первыми появляются бледная девушка лет восемнадцати с компанией любопытных подружек. Позже я узнаю, что таких здесь называют группой поддержки. Подошли строгая мама с заплаканной дочерью. Молодая женщина с отрешенным, пустым взглядом. Стройные блондинки, брюнетки, шатенки с одинаково ярким макияжем. Каблуки их модных туфелек в плену синих пакетов-бахил…
Санитарка привозит на «такси»-каталке кучу халатов и тапочек и пестрая толпа превращается в однородную безликую массу. Мне страшно.
Из операционной выходит красивый мужчина – анестезиолог. На вид ему лет сорок прозрачный фартук мясника, поверх белоснежного халата, на лице фальшивая улыбка, как нельзя лучше подходящая к пустым, равнодушным глазам. Кто-то громко называет фамилию первой жертвы. Странно, почему он называет в единственном числе? Ведь их еще двое.
Женщина послушно несет свое дитя в абортарий. Одиннадцать страшных шагов в старых больничных тапочках. Еще дитя, еще бьется под сердцем, пока еще матери. Стой! Не надо! Не делай этого! Все мое существо протестует, но… Через десять минут красивый анестезиолог везет на каталке выпотрошенное существо. Аккуратно перекладывает бесчувственное тело на кровать, заботливо укутывает, проверяет пульс… И следующая, пока еще мать, делает одиннадцать шагов к смерти своего младенца. Работает чудовищный конвейер. Все по плану. Все как надо. С 15.00 до 17.00 ежедневно.
Сцена-коридор пуста. Уже-не-мамы лежат в белоснежных простынях, анестезиолог, шурша пакетами с коробками конфет от благодарных женщин, бежит, торопится. У него еще столько дел! Пожилой хирург молча курит, сидя на старой каталке в подсобке.
А в операционной, на полке с надписью «биологические отходы» стоит кастрюля, в которой лежат кровавой массой уже не дети!
Сколько раз сегодня открывалась эта крышка? Пять? Десять? Пятнадцать?
От ужаса у меня начинает кружиться голова и я теряю сознание…