Родился я в 1955 году в большом селе Гавры Псковской области. Т.е. 10 лет спустя, после окончания войны. Но обращаясь к биографиям моих родителей, до сих пор не могу отделаться от мысли, что и моя жизнь в те страшные годы войны висела буквально на волоске.
Я мог просто не родиться. Оба родителя чудом уцелели, отец на фронте, мать в концлагере. Так что у каждого – своя война и отношение к ней – свое.
И оно очень простое и понятное – помнить и ничего не забывать!
А Гавры это последний населенный пункт РФ перед границей с Латвией. Сейчас до границы от центра села около трех километров. А тогда, конечно, никакой границы не было, и мы ездили на велосипедах купаться на речку, которая теперь уже находится в Евросоюзе.
В селе была большая школа, третий этаж которой был детским домом. В 2015 году я побывал в школе и с удивлением прочел на мемориальной доске, что, оказывается, во время войны в школе был концлагерь. Но когда я учился, это никогда не обсуждалось. Так что каждый класс состоял из двух частей – детдомовцев и сельских, так нас называли ребята из детского дома. Не помню, что бы между нами были конфликты, но помню, что детдомовцы всегда крепко держались друг за друга, даже на уроках. Так что нам, сельским, даже в голову не приходило, как сейчас бы сказали, «наезжать», на кого-либо из ребят или девчонок из детского дома.
Замечу, что о Войне в моем детстве напоминало очень многое. Вокруг были еще не вполне заросшие окопы, в которых мы естественно играли в войну. До речки было далековато, и мы купались по-быстрому в воронках от снарядов. Летом там всегда скапливалась вода и была она, страсть какая теплая, но очень быстро меняла цвет – становилась мутной и желтой. В моих карманах постоянно мать находила осколки, гильзы. А когда нашла целый винтовочный патрон, то скандал был грандиозным. В школу я еще не ходил.
И тогда мне мама (она работала учительницей в школе) рассказала, что однажды одна из учительниц на уроке обнаружила у одного ученика пистолет. Принесла его в учительскую, и коллективное обсуждение закончилось выстрелом. Пуля прошла в сантиметре от головы моей мамы, пробила навылет дверь в учительскую. По счастливой случайности за дверью никого не было.
Рассказ произвел на меня очень сильное впечатление и уже на следующий день все мои друзья были на «экскурсии» в школе. Дырка в дверях учительской была. Мой авторитет вырос неимоверно. Правда, боеприпасы пришлось теперь прятать вне дома.
В 1961 году большинство моих приятелей пошли в первый класс. Я остался один, и стало очень скучно. Так продолжалось два или три дня. А потом я просто пришел в школу и прямо во время урока зашел в первый класс и уселся на свободное место, заявив, что я тоже буду здесь учиться. Учительница, надо отдать ей должное, не кричала и не устраивала сцен. Она только спросила – знает ли об этом моя мать? Я честно ответил, что нет, не знает, я сам пришел!
И я стал ходить в школу, появились учебники, тетради. Все как у всех. Только к доске меня не вызывали. Об этом я спросил у мамы – почему? Она ответила, что меня пока не записали в журнал, вдруг передумаю! Лучше бы она этого не говорила, потому что недели через три или четыре случился очень дождливый и страшно тоскливый понедельник. Очень хорошо помню это утро – я долго смотрел в окно, тяжело вздыхал, и, попив чаю и съев дежурную кашу, сказал – все, в школу не пойду! Родители отреагировали совершенно спокойно, не уговаривали, не стыдили, не корили. Просто сказали – все равно не отвертишься, пойдешь через год.
В этой школе работала моя мать, а отец был председателем колхоза, правление которого как раз и находилось в селе.
Впервые заинтересовался происхождением своей фамилии, когда был студентом исторического факультета. Поехал с родителями на свадьбу двоюродной сестры, до свадьбы была Сухановой. Собралась куча родственников, почти всех видел впервые в жизни – какие-то дяди и тети, свояки и свояченицы, двоюродные и троюродные племянники и племянницы и так во множестве. Один племянник меня вообще вогнал в ступор – он был лет на 5, а то и больше, старше меня! Каких только фамилий я не услышал! Тут были и Матвеевы, и Григорьевы, и Сорокины, - это только кого запомнил! Но Сухановы были только мы.
Позже я несколько раз возвращался к этому эпизоду, пытаясь выяснить у родителей подробности истории семьи. Но это было редко – с 17 лет я жил отдельно от них и общался непосредственно в лучшем случае раз в год. А то и реже. Письменные и телефонные контакты, конечно же, были постоянными, но обычно все сводилось к обсуждению текущих вопросов бытия. Я только обратил внимание на то, что и папа, и мама довольно скупо и осторожно, без подробностей, рассказывали о своих родителях.
Когда я высказал удивление обилием родни, моя мама сказала: «Ты еще моих родственников не видел. А от Санкт-Петербурга до Варшавы, эта дорога существует с незапамятных времен, пожалуй, что и нет такого кладбища, где бы не лежали наши родственники в том или ином колене».
Вот что интересного накопал в Яндексе. Анализ происхождения фамилии Суханов подготовлен специалистами Центра исследований «Анализ Фамилии».
«По одной из версий, фамилия Суханов была образована в качестве отчества от личного именования предка Сухан. Такое прозвище окружающие могли дать человеку либо худому, сухощавому, либо чересчур сдержанному, который не был склонен к эмоциональным высказываниям и поступкам. Кроме того, именование Сухан, вполне возможно, произошло от слова «сухой» в значении «постный». Следовательно, данное прозвание закрепилось за человеком, который соблюдал церковные посты и вел праведный образ жизни».
Итак, Суханов Виталий Васильевич – мой отец, Суханова (урожденная Яковлева) Ольга Андреевна – моя мать. Соответственно дед Василий и дед Андрей.
Семья деда Василия, как и семья деда Андрея, жили до 1917 года в Санкт-Петербурге (в момент их отъезда – Петроград).
Дед Василий был рабочим, дослужился до мастера, после начала войны в 1914 – работал на пороховом заводе. У деда уже был сын Федор, родившийся в 1910 году (дядя Федя). После Октябрьского переворота уехал с семьей в Витебскую губернию (Латвии еще не было), приобрел хутор недалеко от тракта Петербург – Варшава. С этого момента известен под фамилией Суханов. По словам отца – во время жизни в Санкт-Петербурге фамилия была другой.
Дед Андрей был военным, служил в запасном полку в Гатчине. Полагаю, что офицерского чина не имел, возможно, был вольноопределяющимся. По словам матери, воинская часть в которой служил дед Андрей, принимала участие в событиях связанных с отречением и последующим арестом царя. Именно после этого дед переезжает в Витебскую губернию и покупает мельницу. Это с другой стороны того же тракта – Санкт-Петербург – Варшава. С этого момента известен под фамилией Яковлев. Во время службы у деда Андрея была другая фамилия.
Я пишу аккуратно «стал известен». Как в одном, так и в другом случае документов не сохранилось. А то, что мне удалось узнать о дореволюционном прошлом дедушек и бабушек – это устные свидетельства, хотя и родных мне людей, но попадающих в категорию «третьих лиц». Помня о том, что родители очень неохотно и весьма скупо все это рассказывали, считаю, что у них были на это свои причины. И такие причины были у многих сотен тысяч людей, попавших под пресс красного колеса. Поэтому, как есть, так и есть.
Дед Василий прожил долго и умер, когда мне было 9 лет. Я его помню – он был высоким и весьма сухощавого телосложения. Как-то моя мать в сердцах назвала его «дедом Суханом». Это довольно распространенное прозвище, которое могло быть основой фамилии. Однажды мы гостили у него на хуторе. Родители уехали куда-то по делам. И дед взял меня с собой в церковь. Из этого посещения мне запомнилось только одно – он был самым высоким среди всех прихожан. Когда родители вернулись и спросили меня, чем я без них занимался, я тут же с гордостью сказал: «А мы с дедушкой ходили … в Кремль!». Дед страшно рассердился и дня два или три со мной не разговаривал. Родители смеялись.
Бабушку Настю совсем не помню, она все время болела и не вставала.
Сейчас на хуторе живет моя старшая двоюродная сестра со своим семейством. Другая сестра – в соседнем маленьком городишке в Латвии.
Деда Андрея мне увидеть не удалось – его расстреляли немцы, когда эвакуировали концлагерь Саласпилс. В этот лагерь попала вся семья деда: он, его жена и все четыре дочери, моя мама была самая младшая. Все выжили, погиб только дед. Эпизод с его расстрелом есть в книге о концлагере «Саласпилс». Произошло это уже где-то в Германии.
Попытки мамы найти место захоронения деда к успеху не привели. На все ее запросы немецкому правительству пришли отрицательные ответы. Последний такой запрос датирован 2002 годом.
Бабушка Мария после войны жила в маленьком домике недалеко от мельницы деда. Когда совсем состарилась, ее перевезли к старшей сестре мамы – тете Вале под Одессу. Там она и похоронена.
Естественно, что все имущество деда Андрея после войны было национализировано государством. В советское время на месте мельницы построили льнозавод. Существует он и сейчас, правда не знаю – работает ли.
Моя мать всегда говорила, что я – «вылитый дед Андрей», или «дед Андрей так же говорил, как и ты сейчас». Когда она узнала, что я стал заниматься социологией, то сказала: «Деду Андрею это понравилось бы, он очень любил во всем этом разбираться». Так что Высочайшее одобрение можно сказать я получил.
Отец оказался в оккупации, в армию его не успели призвать после присоединения Латвии к СССР. Был задержан немцами с целью отправки на работу в Германию. Ему удалось выпрыгнуть на ходу из вагона поезда и бежать. После долгих скитаний – перешел линию фронта и уже через полгода оказался в действующей армии. Воевал в армии Баграмяна.
Победу встретил в госпитале в Вышнем Волочке, получил множественные ранения в одном из боев. Хотел поступать в военное училище – но не прошел мандатную комиссию (был на оккупированной территории). Окончил Сельскохозяйственную Академию в Москве – ускоренные курсы зоотехников. Несколько лет был председателем колхоза, потом просто рабочим на заводе.
Мать, после того как узников Саласпилса освободили где-то под Кёльном американцы, училась в Ленинграде в Педагогическом институте. Тогда их было два – им. Герцена и им. Покровского. Потом их объединили, и остался только им. Герцена. До войны она успела закончить Рижскую, русскую, классическую гимназию, как и все ее сестры. Дед Андрей серьезно занимался образованием своих детей. Так что все они знали языки, в том числе классические – латынь и древнегреческий.
Мама умудрилась закончить аж четыре факультета: иностранных языков (немецкий), русский язык и литература, географический и естественный, в то время был такой факультет - изучали физику, химию, биологию и зоологию. Но насколько я помню, всегда преподавала только немецкий язык, русский язык и литературу. Химию и физику не могла преподавать - после Саласпилса не переносила никого резкого запаха.
Поздравляю всех с Днем нашей Победы! Ура!