Захотелось мне сегодня поговорить о поэзии. Поразмышлять, поделиться своими мыслями, ощущениями. И речь сегодня пойдет о…
Борис Бугаев, известный широкой публике как Андрей Белый – сложный и очень неоднозначный поэт. Крайне неуравновешенный, находящийся под влиянием мистицизма и оккультизма, Андрей Белый обладал непростым характером, сформировавшимся под влиянием непростых отношений между родителями.
В принципе, все возможное и невозможное биографы Белого уже изложили в своих многочисленных работах и эссе, уделяя особенное внимание аж двум любовным треугольникам, одной из вершин которых был поэт. Другими вершинами поневоле стали сначала Блок, затем Брюсов (Бальмонта не хватает явно).
Но это все лирика, вернее, это все не лирика – лирика вот она:
На нас телá, как клочья песни спетой…
В небытиё
Свисает где-то мертвенной планетой
Всё существо мое.
В слепых очах, в глухорожденном слухе —
Кричат тела.
Беспламенные, каменные духи!
Беспламенная мгла!
Зачем простер на тверди оледелой
Свои огни
Разбитый дух – в разорванное тело,
В бессмысленные дни!
Зачем, за что в гнетущей, грозной гари,
В растущий гром
Мы – мертвенные, мертвенные твари —
Безжертвенно бредем? (с)
Хотя нет: это не лирика, это – Поэзия. Небанально и непредставляемо, нет образов, которые можно визуализировать – это как электрический ток, который ты пропускаешь сквозь себя: его не видишь, но чувствуешь. И все это откликается эхом в сознании и пинг-понгом еще долго звенит в застенках души. В стихотворении слышится такое отчаяние, такое непонимание происходящего, что проще сойти с ума или признать себя «мертвенной тварью» - она хотя бы не умеет чувствовать и реагировать на бессмысленность и безжертвенность бытия.
В строках ощущается что-то неуловимо кармическое: вопрос «за что?» по сути является и ответом. Дух и тело сплетены в едином рваном безумии, агонии мертворождения. Тело – это не клетка для духа, это продолжение его ментальности, разорванной и разбитой.
Подобные ассоциации у меня вызывает и роман Андрея Белого «Петербург». Фантасмагорические пляски напрочь прогнивших душ и тел на сцене затхлого желтого города. Липкое и навязчивое «нечто», искажающее восприятие действительности, вызвано теми же самыми «мертвенными тварями», у которых нет ничего, что оттенило бы сумрачное небытие и окрасило его в цвет жизни. Нет жизни, нет смысла, нет человека – только тени, маски, костюмы и тела с душами мертвецов. Петербург дышит смрадом разлагающихся трупов и разносит заразу безжизненности по своим каналам и колодцам.
Это не город Достоевского – уставший, разочаровавшийся, изнеможенный, но живой. Петербург Белого – это изнасилованный город, который больше не может чувствовать и, безразлично глядя в задымленное небо, умирает, периодически рефлекторно вздрагивая, подчиняясь законам нейрофизиологии.
Дальше – тишина… (с)