АЛЕКСАНДР И АЛЕКСАНДРА

«Никому я не нужен – ни маме, ни тебе…» - сказал семнадцатилетний Саша девочке, которую встретил лишь позавчера. И шагнул с балкона восьмого этажа. …Надо уточнить, что перед смертью у него был крохотный шанс спастись. Секундная задержка уже по ту сторону балкона, когда он встал на ледяном ноябрьском ветру, ухватившись за перила. Перед этим они курили с Александрой (так звали девочку) на балконе, целовались и попутно выясняли, пойдет ли она после вечеринки к его друзьям? Саша просил об этом девочку так, словно вся его жизнь от этого зависела. Она отказалась: с какой стати, ее дома ждут. «Ты пожалеешь!» - вдруг пригрозил Саша и, перекинув гибкое тело за перила, на секунду замер. - Так идешь? - Нет, конечно! – Александра засмеялась. Синие глаза, румяные на морозе щеки, светлые волосы по плечам до пояса. Дюймовочка из детской сказки. Слегка, правда, выпившая. И подзадорила: - Что ж ты не прыгаешь? Прыгай! Вот тут-то он и сказал эту фразу: «Никому я не нужен – ни маме, ни тебе…» За мгновение до того, как разжать пальцы. Потом я читала обычное для суицидальных случаев «Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела за отсутствием состава преступления». Прочитала, закрыла папочку из картона казенного серого цвета. И сразу подумала: видела ли эти материалы его мать? Может все-таки, не видела? Может, пожалел ее следователь, все-таки беременная, и не дал этой папочки в руки. Мне же пришлось - по долгу службы. ПИЛ, ИЛЬ НЕ ПИЛ, ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС? Никогда не знаешь, откуда свалится неприятность. Накануне я подготовила в газету небольшую колонку криминальной хроники. Как обычно, из милицейских сводок. В числе прочих, была информация о том, что «…находясь в нетрезвом состоянии во время вечеринки с несовершеннолетними сверстниками, после совместного распития спиртных напитков, учащийся мореходного колледжа Александр Н. выбросился с балкона восьмого этажа». Вот и все. Однако, спустя день после публикации, меня вызвал к себе замредактора. - Накладочка вышла, - промолвил безрадостно. – Тут приходила ко мне мамаша этого самого юного Н. Написала жалобу на вас, можете ознакомиться. Ну и как водится: копию в суд, копию в прокуратуру, копию в Москву. Оказывается, по ее словам, конечно, мальчишка-то пьяным не был, дескать, он у нее вообще не пьет, не курит, не ширяется. Семья, судя по всему, приличная, мать – учительница в школе, интеллигентная женщина. К тому же, ребеночка ждет, расстраиваться ей нельзя. Плакала, что опорочили ее сына и всю семью на весь белый свет. Перед соседями типа, стыдно, перед сослуживцами неловко… - Но это же не мое, - удивилась я. – Это же сводка милицейская. - Милиция тоже, бывает, ошибается, - вздохнул мой начальник. – И не так уж редко. Так что, идите к следователю, кто там занимался этим суицидом, и выясните поточнее, пил в тот вечер паренек, или нет? Тем более, что мать вообще подозревает, что его попросту столкнули с балкона. Ну не было, мол, у него никаких причин руки на себя накладывать. В семье полная гармония – мать, отец, младший братишка. Все друг друга любят и сейчас с радостью ждут пополнения. Нехорошо вышло с этой публикацией… Я согласилась. И пошла. В тот отдел районной прокуратуры, где занимались этим делом. Донельзя заморенный нескончаемой текучкой знакомый следователь, без сопротивления выдернул из горы томов уголовных дел тонкую серенькую папочку и кивнул на соседний стол. Я раскрыла ее, чтобы (не буду скрывать!) найти только одно: подтверждение тому, что подросток был нетрезв. Но, углубившись, забыла о времени и о своей задаче. Жизнь чужой семьи, изложенная в протоколах допросов и осмотров, высветилась вдруг ярко и беспощадно. Тем более, что увидев имя и фамилию матери Саши – Александры Назаровой, я мгновенно вспомнила ее. Маленький заполярный город, понятно, что все друг друга, так или иначе, знают. Правда, мне она была известна не как учительница физики и математики, а как довольно одаренная участница литобъединения при городском Дворце культуры. Не знаю, каким она была предметником, но стихи писала яркие, раскованные, необузданные – под стать себе. Да и женщина была, несмотря на свои «под сорок», очень заметная – высокая, большеглазая, гибкая как Кармен. Все ее стихи были – о любви. «А о чем еще может писать женщина?! - удивляясь, спрашивала она тех, кого смущала ее верность выбранной тематике.- Мы всю свою жизнь ждем только любви, живем только для нее!» ПОЕЗДА, ИДУЩИЕ В ТУПИК Из материалов дела я узнала, что Саша свою маму боготворил. Даже сходство имен казалось ему не случайным – Александр и Александра. Ее подруги смеялись над тем, что он с детства был маленьким рыцарем. Смеялись, но своим детям ставили в пример. «Вот уж Санечка своей маме всегда руку подаст, из автобуса выходя, и вперед пропустит!» «Вот уж Санек ни за что не забудет маму с днем рождения поздравить, а уж какие подарки выдумывает!» Может быть любовь сына во многом питалась еще и тем, что отца своего он не знал, они долгое время жили с мамой вдвоем. Бегали наперегонки, как два подростка в джинсах и одинаковых маечках в кино, читали одни книги и ссорились из-за того, кому читать первым. Правда, стихов Саша не писал. Но зато гордился мамиными. Так шел год за годом. За это время мама еще дважды выходила замуж, в поклонниках недостатка не было никогда. Но оба брака продлились (к тайной радости Саши) недолго. Ну не выдерживала ее свободная как птица, душа ежедневной тягомотины семейного ярма. Стихи плохо уживались со стиркой, готовкой, уборкой квартиры, и вечно терзающим вопросом: что приготовить на обед? Саши мама, не терпевшая ограничений и скучных бытовых обязанностей, готова была обойтись вовсе без горячего завтрака, обеда, ужина, накормить семью готовыми салатами и магазинными, серыми котлетами, чем тратить на их приготовление драгоценные часы своей жизни. Коллеги по работе, пекущие к праздникам, а то и чаще, пышные торты с кремовыми завитушками, вызывали у нее дрожь отвращения: господи, как можно тратить на это жизнь?! По-иному, однако, думали ее быстротечные мужья. «Боже! – возмущалась мама, делясь с Сашей сокровенным, - «эти козлы» хотят только жрать! И «этот» (об очередном супруге) такое же животное! Где ему воспарить, если он прикован к столу и к унитазу? Я снова попала на поезд, идущий в тупик!» С поезда, идущего в тупик, надо слезать на первой же остановке. Так мама Саши и делала. После второго мужа остался сынок Валерик, такой же рыхлый и спокойный, как его папа. «Он – не нашего полета птица, - с сожалением говорила мама. – Непроваренный какой-то. Этот звезду с неба не схватит». Саша кивал соглашаясь. Главное то, что он был одной с мамой породы, одной крови. Ему глубоко плевать было на еду, на модные тряпки, и вообще на быт. Сверстники вокруг сдирали с родителей по три шкуры: на навороченные телефоны, дорогущие компьютеры, классные «прикиды». Саше была «до лампочки» вся эта мутотень.У него перед глазами сияла мама, которая по ночам набирала на компе «нетленку», бегала в потрепанных джинсах, протертых не по моде, а по причине ветхости, и возвращалась с занятий в литобъединении с чудесным огнем в глазах. Но как-то раз она вернулась оттуда не одна. Гость Сашу смутил. Он был всего-то на четыре года старше мальчика. И на семнадцать лет моложе его мамы. Матрос с катера портофлота, зовут Сережей, тоже пишет стихи. Слушая их за наспех собранным чаем с бутербродами, Саша, воспитанный на Цветаевой, Ахматовой, Пастернаке, только снисходительно щурился и усмехался. Он еще не понимал, что это – катастрофа. Не знал, что появление этого красивого, подчеркнуто модно одетого уверенного парня, очень скоро взорвет все то, чем он жил с детства. Трудно было поверить, что их с мамой веселый и разноцветный мирок, разлетится в мгновение ока на мелкие клочки, словно до предела надутый воздушный шарик, в который бесцеремонно ткнули иголкой. Очень скоро Серега стал отчимом Саши. «Ты с ума сошла! – ахали подруги Александры, - он тебе в сыновья годится! А Саня?» - «Сын поймет меня, когда сам повзрослеет, - парировала новобрачная. – А что до разницы в возрасте? Да вам всем просто завидно, я себя, если хотите знать, впервые настоящей женщиной почувствовала! Вам с вашими убогими мужьями, и не снилось, как можно любить!» ПО МИННОМУ ПОЛЮ Читаю сухие строки «Постановления об отказе». Там Александра скупо, но точно излагает то, что началось у них дома вскоре после свадьбы: «С первых же дней у моего сына Саши с отчимом сложились крайне неприязненные отношения. Сын стал грубить Сергею, который вплотную занялся его воспитанием. Однажды Сергей был вынужден его ударить за грубое слово, и сын убежал из дома. Он скрывался тогда две недели. Я считала, что он живет у друзей и не переживала…» Нет, не у друзей жил тогда Саша. Да и мало кто из родителей его одноклассников согласился бы приютить на полмесяца этого рано выросшего, неразговорчивого мальчика. Саша прибился к компании ребят, давно обживших подвалы «многоэтажек», пинками выгнавших оттуда местных бомжей - и опрометью, без оглядки, окунулся в неведомую прежде жизнь. Те пили всякую «зимбуру» и дешевую «паленую» водку, и он начал. Те таскали по подвальным лежбищам покладистых малолетних подружек, и Саша постигал «науку страсти нежной». «Учеба» давалась нелегко, доступная «любовь» зачастую была чревата досадным экстримом – уже после второго побега из дома, который продлился месяц, Саша был вынужден лечь на лечение в стационар КВД, с таким «букетом» болячек, от которых его поэтическая мама пришла в ужас. Она знала об этом – как не знать? Ведь сын был несовершеннолетним, и о его новой жизни, опасной, как перебежки по минному полю, ей регулярно сообщали то из милиции, то из медучреждений. Но честно сказать, Александре было не до этого. Жизнь с обожаемым мужем, столь упоительно начатая, трещала по швам. Нет, стихи матрос писал по-прежнему, но в быту предпочитал прозу, грубую, как солдатская кирза. Сашу он бил теперь редко, поскольку пасынок, как правило, отсутствовал. Но вот «молодой» то и дело доставалось. Несмотря на то, что теперь она исправно стояла у плиты и лихорадочно гонялась за каждой пылинкой в квартире, несмотря на исступленные занятия шейпингом и уколы ботокса, на которые она шла в отчаянном стремлении помолодеть, несмотря на несвойственную ей покладистость и кротость, лицо то и дело приходилось покрывать тональным кремом, чтоб скрыть следы сурового мужнего «воспитания».Он поутихомирился слегка, когда жена стала носить ребенка, но тогда вовсе не стало житья пасынку. Отчин придирался к Саше по любому пустяку, как только тот появлялся дома. И пасынок снова сбегал. И об этом в материалах расследования множество показаний его друзей, одноклассников, соседей. ДЕВОЧКА-СУДЬБА Господи, каким же он был одиноким этот мальчик! Тотально, безнадежно одиноким. И стоит ли удивляться, что случайно встреченная на дискотеке девочка, показалась ему лучом судьбы, упавшим с неба в его окаянную жизнь. - Как тебя зовут? – спросил он вроде даже небрежно. Она вскинула на него синие, как у Дюймовочки, глаза: - Александра. А тебя? Он онемел. Губы словно морозом прихватило – не разжать. Потом, спохватившись, что кажется ей ненормальным, выдавил: - И я – Александр. Они вскоре ушли с дискотеки. Гуляли по заснеженному городу, погода была словно новогодняя, снежинки в ладонь величиной тихо укрывали зимнюю черноту улиц пуховым одеялом. И они шли по этому пуху, не слыша своих шагов. Общего оказалось так много, что не перечислить, не пересказать. Только о своей семье Саша ничего не мог рассказать девочке. Как заклинило – невозможно было всю эту боль и грязь на нее вывалить. Да и зачем? Того, что происходит в семье, Саша стыдился, как дурной болезни. А об этом, как известно, не рассказывают. На другой день они встретились снова. А на третий, девочка пригласила Сашу к подружке на вечеринку. У той родители куда-то надолго ушли, собрались знакомые ребята. Саша сидел среди них – хорошо одетых, благополучных, беззаботных – пил мартини и мрачнел от рюмки к рюмке. «Пойдем отсюда, что-то мне тут не в кайф», - сказал он наконец Александре. И думал, что она поймет. Но она была из их стаи – такая же чистенькая и порядочная. «Куда, зачем?!» - удивилась. И тогда он вышел с ней на балкон. Покурить...