Слова «карантин» и «изоляция» стремительно ворвались в нашу жизнь. Мало кто из нас до этого имел подобный опыт. Но есть люди, которые с ними уже сталкивались. Мы собрали несколько историй наших подопечных, которые из-за болезни были вынужденных несколько месяцев своей жизни провести в закрытых стерильных боксах.
Ирина — мама двоих детей и врач-пульмонолог из маленького городка Белокуриха в Алтайском крае. Когда младшему сыну было всего два года, врачи поставили ей диагноз — миелодиспластический синдром, который без пересадки костного мозга переходит в неизлечимый острый лейкоз.
Осенью 2016 года я приехала в Москву на трансплантацию костного мозга, до этого летом готовилась: провела время с детьми, временно ушла с работы, спокойно со всеми попрощалась и пообещала вернуться домой весной, примерно к 8 Марта.
Когда мы с братом подошли к Гемцентру, я оглянулась, поняла, что выйду на улицу только через несколько месяцев, и сказала: «Подожди, давай остановимся на секунду, я должна в последний раз подышать свежим воздухом». Затем сделала глубокий вдох, и мы зашли в больницу. Там мне сразу назначили высокодозную химиотерапию и положили в изолированный бокс. Но отвлекаться и скучать было некогда — врачи непрерывно вливали химию, и нужно было следить за капельницами, вести дневник показателей. В общем, я постоянно была занята.
После курса химиотерапии начались осложнения, а в день трансплантации поднялась высокая температура — я словно выпала из реальности. В боксе я слышала падение и шорох листьев от ветра. Потом я поняла, что эти звуки издавали ламинары — специальные устройства, оборудованные ультрафиолетовыми лампами и системой подачи стерильного воздуха. Этот «листопад» я запомнила на всю жизнь. Через неделю после пересадки костного мозга у меня воспалились слизистые и поднялась температура. Стало сложно концентрировать внимание, поэтому я смотрела только новости и какие‑то глупые сериалы, чтобы отвлечься.
Когда мое состояние немного стабилизировалось, я стала заниматься тем, что мне действительно нравилось: читала Достоевского, смотрела фильмы Звягинцева, много рисовала. Но главное — размышляла о жизни, о себе и Боге. Произошла переоценка ценностей. Я осознала, как много лишнего делала в жизни: суета, погоня за карьерой, развлечениями, материальными благами.
Бывало, я работала с утра до вечера, даже в выходные, потому что чем больше пациентов — тем выше заработок. Если бы я не заболела, то, наверное, так бы и не поняла, насколько мало мне на самом деле нужно. Что просто проснуться утром — уже огромное счастье.
Перед Новым годом, когда меня собирались выписывать, случилось отторжение трансплантата. Это редкое осложнение, возникающее примерно в 1% случаев, — я подумала, что это конец, и приготовилась к смерти. Но через три дня врачи сказали, что при согласии донора возможна повторная пересадка. Я ждала примерно месяц, находясь на грани жизни и смерти: температура под 41 градус, полуобморочное состояние, костный мозг убит, а донорского еще не было. Я выжила только благодаря поддержке родных, любви к детям и надежде. Я провела в больнице пять месяцев. Был уже конец марта, когда я снова стояла на пороге больницы. Мама боялась, что я сама не дойду до двери с табличкой «Выход», но я дошла, открыла дверь и снова сделала глубокий вдох. Здравствуй, жизнь!