Cегодня хочу поговорить с вами о языке вражды. Англоязычные люди используют фразу hate speech (ненавистнические вызказывания), но русская мне роднее.
Не так давно это понятие вышло из тени на западе и, возможно, на российском Дальнем Востоке в связи с массовой неприязнью к китайцам, но я буду говорить о языке вражды шире, поскольку сегодня он тесно связан с боязнью инфицированных людей, с ксенофобией.
Антикитайские настроения были отмечены не только на Дальнем Востоке, но и в Екатеринбурге, где с февраля казачьи патрули в районе одного из рынков проводили рейды по поиску людей с азиатской внешностью и признаками простуды, которым предлагали в присутствии патруля пройти в поликлинику. Надеюсь, этим и ограничивалось, но подозреваю, что возмущения с китайской стороны и даже стычки место имели.
В Брянской области губернатор допустил высказывания о том, что прихожане баптистской церкви заразили многих людей. И хотя заражения имели место в одной из церквей христиан веры евангельской, обвинять верующих в распространении инфекции и направлять на них свой гнев – неверно. С гневом в отношении верующих, всё-таки пробравшихся на пасхальные службы, вы наверняка тоже сталкивались – и испытывали этот гнев сами.
И, наконец, в Пензенской области неделю назад возбуждено уголовное дело по факту публичных призывов к осуществлению экстремистской деятельности – физическому уничтожению больных коронавирусом.
Если говорить о более широкой ксенофобии, объектом которой являются инфицированные или предположительно инфицированные люди, сразу вспоминаются случаи на кассах магазинов с зазевавшимися бабушками, которых толкают и даже опрокидывают одебилевшие покупатели. Можно ли говорить о ксенофобии вообще? Ну почему же нет. Ксенофобия – это боязнь чужого, вызванная зачастую непониманием его сути. Вирус для нас – чужое, непонятное, устрашающее явление.
В соцсетях мы встречаем и призывы к насилию в отношении предположительно инфицированных (в том числе завуалированные – о том, что было бы хорошо с ними сделать), и призывы к их дискриминации (замуровать навсегда, отправить обратно на их любимый фриланс за границу, раз им там хорошо, не вывозить вообще и т.д.), и утверждения об их моральных недостатках (в то время как карантин понемногу нарушают абсолютно все).
Ксенофобия для большинства людей – это этнические или религиозные стереотипы, но сомнений в том, что всё вышеуказанное - это язык вражды, у меня нет. Недавний опрос на ГТРК "Оренбург" запомнился своей некорректной формулировкой: «Инфицированные – такие же, как мы и нуждаются в поддержке?»
Язык вражды сам по себе – это некорректные высказывания, которые в большинстве случаев не могут считаться экстремистскими в уголовном смысле.
Но давайте оставаться людьми и реагировать на такие вещи. Вот только не уверен, что эффективно будет вступать в дискуссию, если мы видим что-то запредельно агрессивное и некорректное. В интернете всегда кто-то неправ. Роскомнадзор такие публикации не блокирует, администрация социальных сетей – время от времени, но прокуратура может как минимум вынести предостережение о недопустимости осуществления экстремистской деятельности, а если сочтёт необходимым – поручить проверку полиции или ФСБ. В Пензе органы безопасности среагировали именно потому, что в их подследственности находится статья 280 Уголовного кодекса.
Конечно, если тот, кто использует язык вражды, получит предостережение или хотя бы административный штраф, поток не иссякнет. Но зла в этом мире станет на пару слов меньше.