Крaше Aглаи не было на селе девушки, это вам каждый скажет. Статная, коса — что твой кулак толщиной, золотая — как пшеница спелая. А глаза — озера, не глаза! Сколько парней-то эти глаза с ума свели! Из окрестных селений к ней сватов засылали, вот до чего хороша была! Но всем отказ давала. Что и говорить, норов был — не всякий сладит! Другая сразу бы за хорошего парня вышла, а она все выбирала. Чтобы, значит, необыкновенный был.
Как-то по осени объявился у нас чужестранец. Да не пеший — на лошади, а лошадь та — чисто конь-огонь из сказов! Да и сам: в меха богатые одет, кольца на пальцах камнями блещут. Стар ли, молод — не поймешь: рыжий, смуглый, нос крючком, как у птицы хищной! А глаза, глаза-то — угли! Одним взглядом до нутра пробирал. "Проездом я в ваших краях", говорит. "Пустите на ночлег, люди добрые!" Зафаром назвался. Ну, пустили, чего уж. Староста, как есть, к себе пустил. И не пожалел: чужестранец ему золотую монету отдал! Просто так, считай. Смекнул староста — нельзя такого гостя отпускать, стал думать, как бы тому на подольше остаться. Да только и думать не пришлось — поутру Зафар Аглаю увидел, она как раз за водой шла. Сверкнул глазами чужестранец, да и споткнулась Аглая — а ведь по ровной дороге шла! И упала бы, как есть — да Зафар подхватил. Ничего Аглая ему не сказала, коромысло подхватила и ушла. Чужеземец только усмехнулся. Вернулся к старосте да узнал, где красота живет. И, когда она с водой вернулась, уже ее поджидал. Да только вновь ни словечка Аглая не молвила. Гордо мимо прошла. Тут чужеземец, дело ясное, уезжать передумал. Запала в душу девица неприступная. Жить он остался по-прежнему, у старосты — да только и по селу ходил, и в кабак заглядывал. Ребятишкам камешки дарил затейные — цветные, на солнце так и играют! Денег не считал. Зауважали Зафара. Да вот только Аглая к нему — ни в какую! Он и так к ней, и этак, а она и не замечает вовсе. Так, взглядом окинет — и дальше пойдет. А девушки-то другие наперебой Зафару понравиться старались! И пироги пекли, и на гулянья звали. Аглаю за глаза блаженной кликали. Слыханное ли дело — такого жениха упускать! Да только вода камень точит, вот и Аглая понемногу к чужестранцу привыкла. Иногда говорила с ним — но не долго. И вдвоем гулять с ним не шла, хоть он и звал. От подарков отказывалась, ни бусы коралловые, ни зеркальце серебряное не взяла.
Холодало, осыпались листья с деревьев, пламенели на черных ветвях рябины алые гроздья. Приметил Зафар, что любуется ими Аглая, и принес ей ленту в подарок — из чистого шелка! А цветом та лента была — как самый яркий зимний закат, как свежая кровь. Никогда Аглая такой красоты не видела. Лента в ладонях словно живая, цвет горит, сияет! Не удержалась красавица, приняла подарок, вплела в светлую косу. Так и видели ее последний раз — возле рябины, с лентой, пламенеющей в волосах.
Исчезла Аглая. Ходили искать, не нашли. Зафара спросили — ответил, что пошли они в лес гулять, а девушка возьми — да убеги! Догони меня, говорит, тогда твоей буду. Он понял, игра такая. Да только не смог догнать, и звать стал — не отозвалась. Словно растворилась! Потолковали о том, да решили — лешего проделки. Время-то к зиме, в такую пору злые силы на воле гуляют! Потревожили их, вот они и осерчали, Аглаю к себе забрали! Чужестранец ходил мрачнее тучи, но собираться в дорогу не спешил.
Всем понятно было его горе, и не надоедали ему. Да и он никого видеть не хотел. Только при виде Милавы — внучки старосты, оживлялся. Это вторая наша красавица, после Аглаи. Волосы темнее, и глаза — как небо в грозу. Почти ребенок — 15 весен только справила, но уже помолвлена была, с хорошим парнем из соседнего села. Да только видел староста — по нраву она Зафару пришлась. А уж этот-то жених получше будет. Ну и стал внучку подговаривать — то воды умыться Зафару принеси, то рубаху подлатай. Только Милава смышленая, видела что не просто так это все. Ей-то жених по сердцу был, а тут, того и гляди, за другого отдадут — не спросят! А Зафар все смотрит своими углями-глазами, словно насквозь прожигает и усмехается.
Страшно Милаве, да куда деваться? Дед уже все с отцом-матерью решил. Быть ей женой чужеземца! И время для обряда выбрали — в последний день уходящего года.
Зима расстелила белоснежное покрывало. Лес замер в сонном молчании, глубокие тени синели на искристой снежной глади. Милава, закутавшись в полушубок, брела, по колено проваливаясь в сугробы, и плакала. Ей хотелось уйти подальше от готовящейся свадьбы, от односельчан, только и говоривших, как повезло же ей. Хотелось оказаться подальше от пронзительных черных глаз, в которых чудилось недоброе пламя. В это время года лес был единственным местом, где ее никто бы не потревожил, и она могла наплакаться вдоволь. Милава споткнулась, хлестнули по лицу гибкие ветки орешника. Она упала в снег и разрыдалась. Может, остаться здесь? Просто лечь в снег, и пусть ее заметет метель, тогда не придется возвращаться....
Милава села, растирая по щекам замерзающие слезы. Что-то нестерпимо яркое блеснуло совсем рядом. Или показалось? Присмотревшись, она увидела красное пятнышко, похожее на ягоду рябины. Разворошила находку, и увидела на белоснежном снегу край алой шелковой ленты.
Несмело, едва дыша, девушка потянула его к себе.
Лента не поддавалась, уходя дальше под снег. Милава принялась копать. Свежий снег сменился тонкой коркой льда, под которой что-то смутно белело. Закусив губу, девушка осторожно смахнула с прозрачной корки последние снежинки и почувствовала, как сердце забилось где-то у горла. Подо льдом угадывалось лицо — давно и хорошо ей знакомое. Она все еще сидела неподвижно, сжимая в ладони край ленты, когда Аглая открыла глаза. Лед покрылся сетью трещин и осыпался с белой, как снег, кожи. Милава вскрикнула и зажмурилась, не желая видеть что будет дальше.
— Не бойся.
Голос был совершенно не похож на Аглаин — глухой, сдавленный.
Как тут не бояться? Но Милава все-таки открыла глаза.
Аглая стояла возле нее. Такая же статная, как при жизни — только волосы, спадающие до пояса, побелели, и в глаза вместо озерной синевы плескалось серебро. Тонкую шею, словно ожерелье, перевила алая лента.
— Помоги мне!
Милава хотела сказать хоть что-нибудь, но не могла. Язык не слушался, перед глазами все плыло. Аглая потянула за край ленты — и та послушно скользнула ей в ладонь, обнажив безобразную темную полосу на шее.
— Верни ее чужестранцу. Вернешь?
Все, что могла Милава — едва заметно кивнуть.
Прежде, чем мир провалился во тьму, ей показалось, на бледных губах Аглаи мелькнула улыбка.
Очнулась Милава на окраине селения. Вся в снегу, промерзшая до костей, крепко сжимающая в ладони алую ленту. Оглянулась на темнеющий лес, и побрела в сторону дома.
Ох и суматоха была в день свадьбы! Еще бы — внучка старосты замуж выходит! И жених — не иначе, князь заморский! Угощений наготовили — столы ломились! А костры и вовсе до небес разожгли! Зафар-то важный, довольный, лучшие меха надел. По сторонам поглядывал да бороду поглаживал. А Милава спокойная стояла, только улыбалась иногда. Вроде мечтательно, да только если присмотреться — глаза у нее становились, как зимнее небо, холодные. Все собрались, от мала до велика. Настало, значит, время обряд совершать. Подарками обменяться, для начала, а после клятвы дать перед богами и людьми. Зафар на шкуру, где они с Милавой стояли, высыпал золота и драгоценностей, снял с плеч соболя и туда же кинул. Говорит, ничего для тебя не жалко, красавица! Моей станешь — горя не узнаешь! Староста от таких слов, понятное дело, едва не прослезился. А девки-то наши локти от зависти искусали. Одной Милаве будто все равно. Посмотрела на Зафара спокойно, вытащила что-то из-за пазухи.
Говорит: "Вот мой подарок тебе, гость чужеземный!" Шагнула к нему и накинула на шею... ленту! Алую, как кровь, как огонь из Бездны! Он, как ту ленту увидел, белее снега стал, аж затрясся! А Милава и говорит, мол, Аглая просила передать. Люди зашептались, уже забыть успели-то, как сгинула Аглая. Это что же такое получается? Хотели Зафара спросить, да не успели. Лента, что Милава ему дала, словно живая стала! Обвилась вокруг его шеи — и все тут! Он как захрипел, да попытался ее содрать — а она только крепче затянулась! Оступился чужеземец, и в костер упал. А костер-то огромный, да жаркий — сразу не загасишь! Только не пришлось гасить-то. Вытащили Зафара, а он мертвый уже. А от ленты только след на шее остался.
Все добро, какое после него было, людям раздали. Милава показала, где нашла ленту — там и откопали из-под снега Аглаю. Похоронили с миром, чтобы душа ее не страдала. Хоть и так она отмщение нашла. За Милавой суженный приехал, к себе забрал.
Кто-то говорит, тень видели. Черную, с горящими глазами. Будто ходит она по селению, словно ищет кого, и найти не может. Верно, показалось.
@Dara Maximova