Разбирая как-то один из ящиков в стенке, я натолкнулся на несколько старых буклетов, посвящённых выставкам в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.
«Книжица» 1966 года знакомила с выставкой работ величайшего японского художника-графика Кацусики Хокусая.
И вот по этому поводу мне захотелось кое-что рассказать.
ИЗВЕСТНО, что «рисунки на китайской и японской бумаге» издавна попадали в Россию вместе с цибиками чая, не заинтересовав, правда, знатоков и любителей искусства.
Самый первый японский предмет – серебряную монету - доставил в Москву, в Сибирский приказ, легендарный покоритель Камчатки Владимир Атласов. А с 1714 года этнографические собрания и образцы японского декоративно-прикладного искусства начали поступать в созданную Петром I Кунсткамеру.
Но история возникновения начальных японских коллекций связана у нас порою и с трагическими моментами. Так, к 1729 году относится запись Походной розыскной комиссии, расследовавшей убийство пятнадцати японцев с судна, потерпевшего аварию близ Камчатских берегов. У японцев тех, кроме прочих вещей, были взяты три картины и две рукописи, перешедшие потом в казну.
А первые художественные впечатления о самой Японии принадлежат перу Ивана Александровича Гончарова, который принимал участие в знаменитой экспедиции вице-адмирала Е.В. Путятина на фрегатах «Паллада» и «Диана». И хотя русские, придя в «закрытую страну», не смогли увидеть ни одного тамошнего города, Гончаров передал особенности колорита японских тканей.
Алексей Владимирович Вышеславцев – учёный и общественный деятель - стал первым из русских, кто обратил внимание на высокое и оригинальное искусство «этого даровитого народа». Совершив в 1857-1859 годах кругосветное путешествие на клипере «Пластун», он привёз в Петербург образцы японской живописи, альбомы, а позднее издал книгу, где есть такие слова: «Рассматривая картины японцев, я убедился в том, что у них больше способностей к рисованию, нежели у китайцев. Особенно отличаются японцы бойкими эскизами… О тенях они не имеют никакого понятия, грешат также в изображении нагих тел… но в редком рисунке не найдёшь двух-трёх черт, которые остановят внимание любителя. То грациозный поворот головы, то милая фигура какой-нибудь молоденькой девушки. Фигуры всегда размещены прекрасно и притом в них всегда виден оттенок лёгкого юмора… Рисунки, требующие тонкости, выполнены в совершенстве, как, например, рисунки растений, птиц, оружия, джонки, платья и т.д. Едва ли есть в Европе лучшее издание ботаники, орнитологии, нежели у японцев…»
ОДНАКО началу настоящего, углублённого изучения и коллекционирования в России японского искусства мы обязаны флотскому офицеру Сергею Николаевичу Китаеву. Окончив Высшее Морское училище в Петербурге, он с 1885 года в течение десяти лет плавал в водах Тихого океана на кораблях, ходивших к берегам Японии.
Во время стоянок в портах, Китаев всерьёз увлёкся искусством Страны Восходящего Солнца и начал приобретать произведения живописи и графики в Токио, Киото, Осаке, Иокогаме, Кобе и многих других городах и селениях через своих агентов, каковые, по признанию Сергея Николаевича, «исколесили Японию вдоль и поперёк». Купленные вещи он здесь же, в Японии, отдавал на реставрацию и хранил на своём судне в герметичных металлических ящиках, предохранявших содержимое от влаги. Кроме того, Китаев лично познакомился со многими авторами и приобретал их работы.
По возвращении в Россию, Сергей Николаевич стал активно популяризовать своё собрание. Первая выставка прошла в 1896 году в петербургской Академии художеств, спустя год – в московском Историческом музее, а после подписания Портсмутского мира с Японией, зимой 1905/06 годов, – в Большом зале Общества поощрения художников в Северной столице.
ВСЛЕД за Китаевым японскую гравюру начали активно собирать живописцы и любители искусства – А.Н. Бенуа, К.А. Сомов, И.Э. Грабарь, князь С.С. Щербатов, Д.И. Митрохин, В.Д. Фалилеев и др. Правда, в отличие от Китаева, они покупали эстампы не в Японии, а в Европе: в Мюнхене, Берлине, Париже, а потом и в Петербурге.
Это искусство подарило русским мастерам новый мир образов, открыло возможности принципиально иного строя художественной мысли. «После Дюрера на меня большое влияние имели японцы… Упрощённость, краткость и стремительность художественного восприятия и его воплощения всегда поражали меня в японской гравюре… Мои товарищи ещё больше меня увлекались японским искусством, и каждый стремился собрать для себя хорошую коллекцию гравюр…», - вспоминала А.П. Остроумова-Лебедева.
УЕЗЖАЯ в 1916 году лечиться за границу, отставной контр-адмирал Китаев оставил всё собранное им на хранение Румянцевскому музею, а оттуда оно перешло в Музей изящных искусств.
Любопытно, что заинтересовать своими сокровищами будущий Дом на Волхонке Сергей Николаевич пытался ещё в 1898-м, дважды написав его директору, профессору И.В. Цветаеву. Однако жест его никакой реакции не вызвал: возможно, японские свитки и гравюры с кукольными гейшами и гротескными актёрами были весьма далеки от цветаевских представлений о музее изящных искусств, который он стремился наполнить гипсовыми слепками с античных и ренессансных шедевров.
Согласно описи, составленной самим Китаевым, коллекция насчитывала более 7000 произведений: живописи на свитках и ширмах, гравюр на дереве, иллюстрированных книг, различных эскизов и набросков тушью и акварелью, а также литографий, афиш и фотоснимков.
Однако крупным недостатком китаевского собрания является его художественная неравноценность. «Тот, кто собирает всё, не собирает ничего», - говорят коллекционеры, а наш герой собирал именно всё. Кроме того, он отличался пристрастием, среди японских художников у него были свои любимцы, и, прежде всего, Хокусай. Из-за этого в коллекции полностью отсутствуют ранние гравюры XVII века, и есть лишь отдельные работы таких прославленных мастеров первой половины и середины XVIII столетия, как Масанобу, Харунобу, Киёнага, Утамаро, Сяраку.
ЖАНР укиё-э – «картины повседневного переменчивого мира» - зародился в Японии, как уже говорилось, во второй половине XVII века. В отличие от «высокой» живописи, заимствованной из Китая и представлявшей преимущественно исторические и религиозные сюжеты, укиё-э ориентировался на быт и нравы простых горожан, а темами рисунков становились разнообразные уличные сценки, обитательницы «весёлых» кварталов, персонажи пьес театра Кабуки (в частности, драматурга Мондзаэмона Тикамацу), пейзажи.
При этом сами японцы, в отличие от европейцев отнюдь не воспринимали гравюры как искусство, они были популярным развлечением, предшественниками фотографии и часто использовались как обёрточная бумага. Никому и в голову не пришло бы выставлять их в публичном месте, да и музеев в традиционной Японии не существовало. Что ж, отношение к искусству в Стране Восходящего Солнца сильно разнилось от принятого на Западе.
Охарактеризуем вкратце творчество шести гениев укиё-э.
С ИМЕНЕМ Судзуки Харунобу связывают появление первых многоцветных гравюр. Главные мотивы художника – лирические сцены, повествующие не о действиях, а о чувствах – нежности, любви, грусти.
Тории Киёнага также больше всего любил изображать молодых девушек и женщин, нежных и грациозных, то занятых своим туалетом, то читающих, то созерцающих пейзаж, то тихо беседующих.
«Искусство Утамаро – это искусство сердца. Что волнует его сердце, то воспроизводит его кисть», - так говорили современники о художнике Китагаве Утамаро. Расцвет его творчества приходится на 90-е годы XVIII века, когда он создаёт прославленные серии гравюр: «Соревнование в верности», «Дни и часы девушки», «Избранные песни любви» и др.
Особенно выразительно представляют стиль Утамаро так называемые «Большие головы», где лицо женщины занимает почти всю плоскость листа. Таков, например, портрет куртизанки Осамы из дома Абура, где лоб красавицы, согласно канонам японской эстетики, «…подобен небу, глаза – солнцу и луне, причёска – форме священной горе Фудзи, а губы улыбаются, как весенний ветер».
В 1806 году художник исполнил удивительный и необычный для своей эпохи групповой портрет: на одном листе соединены образы трёх куртизанок из дома Оги и двух девочек-прислужниц. Пять женских голов, различных по размеру, смотрящих в разные стороны, объединены в строгую пирамидальную композицию и потому кажутся единым целым.
Тёсюсай Сяраку ворвался в мир укиё-э неожиданно. В мае 1794-го никому не известный автор представил публике 28 гравюр с изображением актёров театра Кабуки. Позже вышло ещё 140 работ, а в феврале 1795 годов Сяраку исчезает также внезапно, как и появился.
Одна из версий этой загадки – Сяраку никогда не существовал, а знаменитая серия гравюр была выполнена группой художников, которые выбрали имя Сяраку от японского слова «сяракусай» («ерунда»), подчёркивая нереальность бытия художника с подобной фамилией.
Другие говорят, что под псевдонимом Сяраку творил некоторое время другой великий мастер – Кацусика Хокусай.
Возможно, что необычный, гротесковый стиль работ Сяраку вызвал волну враждебности в мире искусства, он стал изгоем, и карьера его быстро завершилась.
О ХОКУСАЕ можно говорить бесконечно долго. Графика была главной сферой его творческих интересов, но не единственною. Он был также живописцем, поэтом, писателем, постоянно интересовался научными достижениями своего времени, был неутомимым путешественником.
С.Н. Китаев в своих письмах из Японии отмечал, что число желающих приобрести рисунки Хокусая было так велико, что цена на бумагу в Эдо значительно поднялась. «Я был влюблён в Хокусая первое время моего знакомства с японским художеством более чем в других, так что совершил паломничество на его могилу… Отдавая дань его необычной кисти и исключительному полёту фантазии… я нашёл впоследствии художников более изящных и грациозных, а некоторых и не менее сильных, так что фаворитов у меня теперь уже множество. Но всё-таки он всеобъемлющ… Хокусай просто какая-то поразительная стихия».
Данное увлечение побудило Китаева покупать всё, что имело подпись Хокусая или принадлежало к кругу близких ему мастеров.
Таким образом, в коллекции ГМИИ находится почти четвёртая часть всех печатных изданий, иллюстрированных Хокусаем.
А среди гравюр малых форм мы можем увидеть двенадцать отпечатков популярнейшей серии «36 видов Фудзи», послужившей возрождению жанра пейзажа.
К слову, Хокусай, несмотря на огромную славу, отличался необычайной скромностью и требовательностью к себе; будучи глубоким, почти девяностолетним, старцем, он сказал дочери и внукам: «если небо даст мне ещё десять или хотя бы пять лет жизни, я стану настоящим художником».
МЛАДШЕМУ его современнику, Хиросигэ Андо, удалось развить пейзажные идеи в сторону более лирического и камерного переживания природы: тишины и покоя зимней ночи, поэтичности сумерек, зябкой мороси туманного рассвета… Таковы серии «53 станции Токайдо», «Сто видов Эдо» и др.
ЯПОНСКОЕ собрание Музея неоднократно пополнялось впоследствии за счёт приобретений у коллекционеров, любителей искусства, даров и пожертвований. Одним из дарителей был, например, кинорежиссёр Сергей Михайлович Эйзенштейн.
Несколько значительных выставок этого собрания прошло в 50-х, 70-х и 80-х годах. А в 1998-м состоялась специальная выставка, посвящённая столетию собирательской деятельности С.Н. Китаева.
Ну, и напоследок отметим, что, кроме ГМИИ имени А.С. Пушкина, крупными коллекциями японского эстампа обладают Эрмитаж и Музей Востока.