Автор: Lawen / tg канал «Lawen расскажет»
Не устающие заботиться о народе депутаты не так давно предложили провести в РФ масштабную амнистию с очень, как бы это помягче сказать, сомнительными условиями. Приуроченную ко Дню Победы, чтоб ветераны, значит, порадовались. Я ни разу не криминолог, поэтому рассуждать на тему амнистии не готов, а вот история мне одна в этой связи вспомнилась. Приятного чтения!
Чем занимают свободное время жители крупных городов? У них немало возможностей для интересного и разнообразного досуга: от разной степени пристойности кабаков до квест-комнат, от оперы и балета до клубов любителей настольных игр. В целом, современный житель мегаполиса, если он социализирован хотя бы на треть от нормы, без проблем найдет себе занятие на вечер, не связанное с алкоголем и иными психостимуляторами. Несколько иначе обстоят дела в небольших населенных пунктах, где о достижениях индустрии развлечений жители получают сведения, в основном, посредством мобильной связи и сети интернет.
Вот и в ежедневном течении жизни небольшого поселка Новопашино было не так много развлечений. Концерты не приезжают, чиновников со спецназом не винтят, крупных ДТП с трупами не случается. Даже театр народной драмы, в свое время хоть как-то отвлекавший население от пьянства, и тот давно сдан под вещевой склад ИП Оганезову, а вместо афиш на облупившихся стенах висели ватманы, зазывавшие сельчан на распродажу белорусского трикотажа и турецких курток.
Периодическое оживление вносили лишь драки на импровизированной дискотеке. В летнее время, ближе к вечеру посреди заасфальтированной площадки в парке молодежи парковался грузопассажирский автомобиль «ГАЗель», задние дверцы которого распахивались, и в них выставлялись колонки. Репертуар был разнообразен, от Майи Кристалинской до репертуара ВИА «Лесоповал». Особой популярностью пользовался медляк «А белый лебедь на пруду», под который был заключен не один крепкий сердечный союз. Местная молодежь, не избалованная культурным досугом, не привередничала, разумно рассудив, что лучше болт в руках, чем за щекой – и радостно отплясывала, не забывая при этом отхлебывать белую из горлышка.
Часам к 11 вечера на площадке оставались самые стойкие и самые смелые, а приличный народ спешно рассасывался. Далее происходила безобразная драка, которую со стоическим спокойствием наблюдали сотрудники скорой помощи и примкнувшие к ним полицейские. Когда пыл участников иссякал, тех, кто мог шевелиться, забирали в отдел стражи порядка, а тех, кто своим ходом идти не мог (или с него слишком лилась кровь – отмывай еще за ними всю дежурку), забирали в свое хозяйство доктора. Площадка пустела, и только сдавленное мычание и тихий мат в отдаленных кустах напоминали о том, что еще недавно здесь кипела жизнь.
Вот в таких как раз кустах и нашла свою первую любовь девочка Люба. Ей было 19, когда ее с треском выгнали из колледжа в областном центре, и она вернулась домой с твердым намерением строить семейную жизнь. Чтобы все, как у людей – дети, муж, пиздюля в день мужниной зарплаты. Но с поисками подходящей кандидатуры не заладилось с самого начала, а виной всему стала Любина неразборчивость. Влекомая самыми что ни на есть благородными помыслами, она за неполный год умудрилась одарить своею лаской едва ли не все мужское население поселка, что естественным образом отрезало для желающих путь к длительным с ней отношениям. Рожать, однако ж, ей это не мешало, и уже к 25 годам трое чумазеньких детишек, все от разных отцов, но с одинаковой степенью умственной отсталости, ползали по полу в избе.
Периодически рядом с ними ползала, бодаясь с половицами, и матушка Любы – пятидесятилетняя Зоя Петровна, женщина трагической судьбы и внушительных размеров. В дни трезвости, коих на неделе было ровно четыре, она работала продавщицей в киоске, что стоял на соседней улице. Переоборудованный из железнодорожного контейнера, был он для работы мало пригоден: летом там было до одури жарко, а зимой – невероятно холодно, что естественным образом подталкивало Зою Петровну к восстановлению температурного баланса наиболее доступным ей способом. Правильно – в жару выпьешь, пропотеешь – вот, считай, и освежилась, а уж о пользе алкоголя в зимнее время года в Новопашино знал каждый третьеклассник.
Личная жизнь у Зои Петровны тоже не сложилась – четырежды побывавшая замужем, ни одного мужа она подле себя дольше пары лет удержать не могла. Второй муж, он же автор Любани, продержался и того меньше, а потом в один прекрасный вечер ушел к мужикам помочь ворота поставить, да так и не вернулся. Минуло с тех пор к моменту нашей истории больше двадцати лет, и ни слуху, ни духу от него не было. Да и на кой бы черт он сдался, в самом деле? Но судьба, как водится, распорядилась иначе.
Погожим августовским днем уже изрядно охладившаяся Зоя Петровна дремала в своем контейнере, когда к прилавку подошел мужчина со смутно знакомыми чертами лица. Было в них что-то до боли родное, что-то такое, отчего захотелось вцепиться в хлебальник когтями и визжать, как потерпевшая. Напротив нее стоял давным-давно утраченный муж, в натуральный рост. Изрядно похудевший, с наколотыми пальцами и затейливой вязью на ключицах, однако живой и относительно здоровый. Зубов, правда, почти не было, ну так и не в зубах же счастье. Супруг в объятия бросаться не спешил, присматривался и молчал. Зоя тоже молчала, потому как в ситуации такой оказалась впервые, а в телесериалах, коими она занимала свой внемагазинный досуг, обычно все происходило в несколько других антуражах. Да и пропавшие мужья там обычно были покрыты ровным средиземноморским загаром, а не зоновскими партками. Но что поделать – региональная специфика.
Короче, поговорили они, обменялись взаимными упреками, помирились, выпили за встречу, и изъявил Анатолий (а именно так звали пропажу) желание восстановить семейный быт. С дочкой там, к примеру, увидеться, дров наколоть, соседа на нож поставить или еще чем по хозяйству помочь. Зоя подумала-подумала, рассудила, что с мужиком в доме всяко лучше, чем без него, затребовала у него справку об освобождении на ознакомление – а то мало ли что, и повела домой. Знакомить дочу с папенькой, а внучат с дедушкой. Впервые за долгие годы под сводами горницы зазвучал детский смех, засветились улыбки взрослых, а соскучившийся отец лучистым взглядом ласкал свою повзрослевшую и чуть смущенную дочь…
Но на практике сложилось чуть иначе. Бухать взрослые начали сразу же по прибытии, не дожидаясь приготовления ужина. Да и на кой черт нужен ужин, если закруток в подполе до ебени матери? Дети были отправлены в комнату смотреть телевизор с наказом даже ссать по капле, чтоб ни звука, и наученные горьким опытом, предпочли прикинуться ветошью. Разговоры на кухне тем временем шли интересные, лексически богатые и высокоинтеллектуальные. Как писали раньше в газетах: дискуссия прошла на высоком уровне, стороны обменялись взглядами на принципиально важные вопросы, однако консенсус, сука, не сложился. В частности, одним из главных вопросов, из числа возникших у Анатолия, был вопрос принадлежности дочери.
В упор не видел он, всосав шестьсот грамм, в ней сколько-нибудь схожих со своими черт. И нос не его, и ноги кривые, и зубов слишком много – ну не родная она ему, как пить дать. А это значит что? Логика подсказывает, что не зря, ох не зря он двадцать с лишним лет назад на лыжи встал – сблядовала, курва Зоя. А у таких преступлений, как известно, срока давности нет, и уже к двенадцати ночи Зоя Петровна выхватила первую порцию воспитательных лещей. Для затравочки, так сказать. Водки было много, ночь впереди длинная, почему бы и не растянуть экзекуцию – для лучшего понимания. А чтобы праздник раньше времени не закончился, Анатолий положил рядом с собой топор, забрал у Любы сотовый телефон, а Зою Петровну несколькими ударами сжатой в кулак правой руки положил отдыхать. И привязал в положении «лежа» ей за спиной руки к ножке шкафа, использовав для этого отрезанный от висевшего здесь же светильника провод. Ну а что – двойная польза, и дергаться не будет, под приглядом, и пить не сможет – зачем на гулящую женщину продукт переводить, право слово. В рот же, беспокоясь о спокойствии детей, Анатолий Зое Петровне поместил сложенное в несколько раз вафельное полотенце. Ну а что оно не первой свежести было, сама и виновата – нечего дом запускать.
Любаша, несколько удившись подобному развитию событий, начала аккуратно интересоваться у папаши, не кажутся ли ему предпринятые действия чрезмерными, а в чем-то даже необоснованно жесткими? В ответ он ей заявил, что так как она ему и не дочь вовсе, а проблядь приблудная, то и разговор с нею будет другой. В частности, в горизонтальном положении, ибо женской лаской он в силу ряда обстоятельств был в течение жизни обделен, а вот теперь удобный случай наверстать представился. Была б она ему дочерью – то он бы, конечно, ни в жисть и никогда, ну а так-то, чужую бабу грех не завалить. Люба, даром что дура, но подобную перспективу для себя не рассматривала, и как всякая умная девочка, предложила компромиссный вариант.
Мол, давай, Толик, я тебе подругу свою приглашу, Настеньку? Она навроде меня, но еще посимпатичнее будет, и к серьезным мужчинам со всем уважением относится. Ей только позвонить надобно, и она мигом прискачет, а портки еще в сенях скинет, чтобы времени не терять. Анатолий на предложение отреагировал хмуро и в качестве надежного делового партнера Любашу не рассматривал. Киданет ведь, сучка, позвонит подруге, слово ей какое условное скажет или еще что, а та мусорнется, и весь праздник насмарку. Нет, так дела не делаются. Да и вообще, если уж наметил цель, нужно добиваться ее, не отвлекаясь на попутные обстоятельства.
Поняв, что карта не сыграла, Любаша решила пойти с другого конца и предложила перед соитием засосать по стакану с горкой: мало ли, вдруг его с устатку развезет, и на этом все окончится. Но вот эта мысль Любе пришла в голову совсем не вовремя. Анатолий от предложения не отказался, съел двести грамм, покурил, и шторка у него упала напрочь. «На жалюзЯх написано – закрыто, ведем товаров мы переучет». Половое влечение в нем угасло, а вот какие-то предыдущие, крайне острые, видимо, жизненные моменты, ожили. Что именно ему виделось, следствием не установлено, но, по свидетельству Зои Петровны, беседу Анатолий вел с неким Кашей – различными путями объясняя последнему, что он не прав.
Так как настоящего Каши по объективным причинам рядом не оказалось, его роль пришлось исполнять Любови – и она, по системе Станиславского, с поставленной задачей справилась на отлично. Настолько, что к концу разъяснительной работы, когда Анатолий начал просто-напросто засыпать и выдыхаться, Люба больше напоминала сплошной залакированный кроподтек, и дышала через раз. Дети из комнаты носа так и не высунули, что правильно – ну пиздят там маманю да пиздят, эка невидаль, в самом деле.
Анатолий проснулся под утро, уже более-менее адекватным и в натуральном смысле слова схватился за голову. Развязал Зою Петровну, каялся, рвал редкие волосы на голове и поливал водичкой из кружки любимую дочь. Как ты думаешь, уважаемый читатель, что же сделали две этих героини, мужественно переживших кошмарную ночь? Нет, они его не простили, конечно же, а выгнали из дома взашей с наказанием забыть сюда дорогу и пригрозив сдать его ментам незамедлительно, но… В полицию они не пошли. А знаешь ли, читатель, почему?
А потому что главная пострадавшая – Любаня, состояла на учете в органах опеки и попечительства, как неблагополучная мать-одиночка, и вопросы по детям у этих самых и смежных с ними органов уже возникали. Проще говоря, она находилась на последнем китайском предупреждении, и здраво рассудила, что при таких обстоятельствах получения травм детей у нее заберут быстрее, чем она сломанные кости у себя пересчитает. Зоя Петровна, также всей душой любившая внуков, дочку в этом нелегком решении поддержала и помчалась в соседний поселок к своей подружайке, которая когда-то работала медицинской сестрой в ЦРБ. Вместе они вернулись обратно, как смогли, осмотрели Любаню и медсестра, несмотря на знатную кривизну от перпендикуляра, сделала однозначный вывод – нужно в больницу. Не исключены, мол, внутренние кровотечения, да и бледненькая она у тебя какая-то… может быть, спала плохо?
Когда через пару часов Любане поплохело настолько, что она перестала отзываться на свое имя, Зоя Петровна все же вызвала скорую. Однако оказалось поздно – вскоре после доставления в приемный покой Люба покинула этот негостеприимный мир и сняла с себя всякую ответственность за дальнейшую судьбу детей. Зоя Петровна, опечалившись произошедшему, здраво рассудила, что одна троих детей не вывезет, да и какая теперь, в целом разница – и осталась дожидаться сотрудников в больнице. Благо, и прокуратура, и полиция, и комитет, и прочие знаковые для поселка места находились в пределах пары кварталов друг от друга. Знали отцы-основатели, что на самом деле нужно населению, и куда тянется душа нашего человека в минуты печали и тягостных раздумий.
Приехавший опер рассказанной истории ожидаемо не обрадовался. Вот, что называется, подарок к сытному обеду – мало того, что труп, так еще и пересидок невнятный по территории где-то шляется, в не совсем вменяемом состоянии. Зоя Петровна, кстати говоря, даже фамилию его вспомнить не смогла, что в целом, ожидаемо. Времени прошло много, в паспорт она ему не заглядывала давно, а справка об освобождении, как водится, заполнена была таким же почерком, каким от безделья паспортистки советские паспорта тушью заполняли. Красивым, но не сразу читающимся образом.
Прикинув, что со времени отбытия Анатолия из адреса прошло уже порядка пяти с лишним часов, опер понял, что ситуация кислая. В десяти километрах от поселка проходит федеральная трасса, там кто только не катается, вполне могут и с таким габитусом гражданина взять. Тем более, что как вспомнила Зоя Петровна, какие-то деньги у него с собой были. Что опять-таки наводило на мысли посмотреть сводки по ближайшим районам на предмет нераскрытых преступлений корыстно-насильственной направленности… Забегая вперед, мысль оказалась верная. За три дня до этого, в ста километрах от Новопашино Анатолий раскроил обрезком трубы череп собутыльнику и опустил его на полученную на стройке зарплату.
Но на этот раз Анатолию повезло меньше. Видимо, сыграл тот факт, что Люба была живой, и проводили они его больше испуганные, чем угрожающие. Как, кстати говоря, он впоследствии заявлял, мысли о том, что они пойдут в ментуру, им не допускалось. Почему? «Ну я ж отец ей, что она, отца родного мусорам сдаст???». Логика, нужно признать, железная. И именно исходя из этой логики, он решил Новопашино не покидать – по теплому времени года намастырил себе лежанку в полуразрушенном здании завода ЖБИ на выезде из поселка, и сидел там. Рано или поздно его б нашли – территорию прочесывали, но личного состава мало, задач много, и вообще… Спалился он сам. Когда через несколько дней запас приобретенного в магазине перед залеганием алкоголя и сигарет кончился, он пошел в город и по пути наткнулся на такого же, как он, представителя местной фауны. Тоже судимого, тоже неоднократно. С той лишь разницей, что местный представитель фауны состоял в тесных рабочих отношениях с заместителем начальника уголовного розыска…
Мужики от души бухнули, договорились о всемерной помощи, которую окажет Анатолию коллега и брат во Христе, после чего Анатолий лег спать, а коллега покачумал в город. Через тридцать минут ничего не соображающего Толю уже запихивали в козлятник. А через час он, оперативно приведенный в чувство заботливыми специалистами из числа личного состава ОМВД по Новопашинскому району, уже спутанно излагал свой путь от ворот колонии и до завода ЖБИ. В сухом остатке оказалось, что помимо 111 – 4 (Тяжкие телесные, повлекшие смерть по неосторожности), он умудрился в соседнем субъекте на автовокзале спиздить женскую сумку, и незадолго до прибытия в город отработать разбоем мужичка. Правда, с сумкой получилось обидно – связались с коллегами и выяснили, что заявы на кражу не было. Ну, раз не было, то и хрен с тобою, самим же геморроя меньше. В целом, ничего особо эта кража в его раскладе не меняла.
***
Новопашинским городским судом Анатолий был осужден по совокупности совершенных преступлений, с учетом особо опасного рецидива к 12 годам 5 месяцам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии особого режима. Что-то мне подсказывает, что эта поездка будет для него окончательной. Да и то дело: устал же человек, в конце концов, ему тоже отдых нужен.
А мораль очевидна. Как говаривал т. Гераклит, дважды в одну реки не зайдешь, что в наших реалиях означает: откинулся – ищи новую бабу, со старой ни хрена не сложится. Ну и все-таки, при выборе между нормальным ужином и закуской из закруток, лучше выбирать первое. Глядишь, и Любаня живая бы была.