– Сегодня мы будем говорить о Чайковском, балете, потрясающем жанре, который он обожал, и, наверное, нет никого, кто бы не знал балет Чайковского. И сегодня у нас уникальная возможность: мы сегодня беседуем с выдающимся танцовщиком, с выдающимся деятелем искусства, с моим другом Николаем Максимовичем Цискаридзе. Николай Максимович, здравствуйте. Можно я буду обращаться Коля?
– Конечно, и только на ты, потому что мы правда дружим очень много лет.
– У Чайковского три балета, все великие. Это «Лебединое озеро», это «Спящая красавица» и «Щелкунчик». Всего три и все три такие удачные.
– Дело в том, что он был режиссером судя по всему, с большими задатками режиссера. Вот в «Щелкунчике» нельзя выбросить ни один такт, вообще. Вот если в «Спящей красавице» можно переставить акты, можно переделать и какие-то номера вынуть, в «Щелкунчике» вынуть ничего нельзя, когда вынимается хоть один номер, сразу понимаешь, что чего-то нет, чего-то не хватает. Вот там необходимо абсолютно все. Он пошел против себя в «Щелкунчике» один раз, когда он прекрасно понимал, что большое па-де-де в финале, после адажио, должны быть две вариации. Вот он их написал, потому что так должно быть по балетной форме. На самом деле это единственный такое его отход от задумки. Потому что если взять первый акт, картина снежинок, как он подводит к снежинкам, нереальность начинается в этом адажио перед снежинками, когда комната растет, когда мир превращается в ирреальный, когда ты понимаешь, что этот вальс снежных хлопьев, где он вводит голос, – там режиссура.
Очень мало кто из балетмейстеров подошел к нему близко, мне кажется, что к нему просто близко невозможно подойти.
И если он писал по просьбе Всеволожского вот этот «Дворец сладостей», но он умудрился написать этот «Дворец сладостей» так, что трактуй как хочешь. Иногда бывает, что так написан номер, что невозможно его отдать другому персонажу. А здесь написано больше, в этой сладости и национальные черты можно найти, и можно отразить социальный слой, что-то будут танцевать благородные герои, что-то более простые и так далее. Он в этом плане был очень большой мастер. И вроде так грубо называется вариация «Фея Драже», все ставят как угодно, но ты понимаешь, что это не надо привязывать к Драже и многие просто знают это название, не понимая, к чему это изначально было привязано.
– Скажи, пожалуйста, эти три балета, я не знаю, ставили так или нет, чтобы был триптих?
– Нет, никто не ставил. У Григоровича, если отдавать ему дань, он сделал удивительные вещи, у него все балеты Чайковского сделаны по грандиозной задумке Чайковского. «Лебединое озеро» – это средневековая сказка, как и задумывалось, «Спящая красавица» – засыпает она в XVI веке и просыпается в XVII в эпоху абсолютизма и не надо забывать, что в конце звучит настоящий гимн Бурбонов, этот апофеоз написан на настоящий французский гимн «Да здравствует король Генрих IV». Чайковский не стал ничего придумывать, он просто оркестровал этот гимн абсолютистской монархии. И «Щелкунчик», который в принципе написан как из XIX века с переходом в нереальность. И Григорович этому не изменил, и они с Вирсаладзе сделали это очень четко.
Когда я готовил «Щелкунчика», когда Григорович меня просматривал, он сказал мне очень интересную вещь: «Коля, дело в том, что в основном все принцы – это реальные персонажи, это человек. А в «Щелкунчике» – это не человек, это мечта, это ее сон и это кукла, которая превратилась в сон. Нельзя делать ни одного резкого движения, каждое движение должно быть плавное, потому что она реальная – это он не реальный». И только единственное напоминание, что он когда-то был куклой, это в вариации, третья часть, потому что вариации написаны в темпе тарантеллы; когда он крутится – он грызет эти орехи.
Кода в том же па-де-де в «Щелкунчике», очень смешно, – она написана на две четверти, но у тебя полное ощущение вальса, вот вальс на две четверти и как хочешь.
Слушайте полную версию интервью: