Бандитские девяностые
Задачка как-то «не вытанцовывалась». В голове не были ни единой мысли, что с этим делать. Веня сидел по пояс голый, в одном трико и тапочках на босу ногу и мучительно вглядывался в экран компьютера. Было без четверти одиннадцать. День был почти обычный – старый Новый Год. В большой комнате дочка играла в кубики, жена с утра ушла на работу. В это время раздался звонок у входной двери.
– Кого там чёрт несёт? – с досадой подумал он, – сильно недовольный тем, что его отвлекают от дел в самый неурочный час.
В принципе, друзей и прятелей у Вени было предостаточно, и все они могли заявиться в любое время без особых церемоний, поскольку телефона у него дома не было, и заранее договориться о визите было не просто. Погружённый в свои мысли о задаче, он подошел к двери, спросил «кто там?» и даже заглянул в глазок. Впрочем, ничего особенного в том глазке разглядеть не мог, поскольку на лестничной площадке вечно было темно, и лампочка не горела. За дверью ответили: «Открывай, свои», и Веня автоматически отодвинул защёлку замка. Картина, котрая открылась, достойна отдельного описания.
В проёме двери стояли две фигуры по всём чёрном: сверху вязаные шапочки, на лице чёрные маски с узкими прорезями для глаз и рта, на груди чёрные куртки, ниже – чёрные ватные штаны и чёрные же валенки. Веня изумлённо застыл, решив, что его посетили «марсиане» и с досадой подумал: «Какого чёрта нужно этим клоунам, когда человек занят работой?». Один из «марсиан» сказал:
– Спокойно, не дёргайся, это ограбление!
В этот момент адреналин мощной волной ударил по венам, и Веня за долю секунды оттолкнул правым плечом одного из них в сторону кухни, а левым протаранил вскользь второго и оказался на лестничной клетке. Драться в узком коридоре им двоим оказалось очень несподручно, там негде было ни повернуться, ни размахнуться как следует. Дорога к свободе оказалась открытой, а бежать босиком и налегке было гораздо сподручне, чем этим упакованным увальням в валенках. Когда он миновал коробку лифта и приготовился скакать вниз по лестнице, за спиной раздался детский плач. Это дочка заревела, выглянув в коридор и увидев чёрные страшные фигуры. Вот тогда в спину ему прозвучал короткий злой окрик: «Вернись, иначе ребёнка зарежем!».
Веня вернулся, и один из них попытался схватить его за плечи, чтобы не вырвался и потерял способность оказывать сопротивление, но он успел резким рывком сорвать у него с головы чёрную маску. Взгляд «сфотографировал» небритое скуластое лицо мужика лет сорока пяти. Взгляд его был звериным, не оставляющим сомнения, что он убьёт не задумываясь. Через пару секунд Веня уже лежал на полу в коридоре лицом вниз. Звериной силы мужик плотно оседлал его и вязал руки за спиной висевшим на вешалке шарфом. Весу в нём было не менее ста килограммов против вениных шестидесяти пяти. Закончив вязать, он просунул свои толстые короткие пальцы ему в углы рта и резко растянул рот, чтобы Веня не смог крикнуть. Краем глаз он успел заметить, что второй, более худощавый проскользнул в большую комнату и удовлетворённо крикнул напарнику: «На месте!». Сидевший сверху хряк злорадно протянул:
– Кончилось ваше время, паря, теперь настало наше время!.
Веня только иронически хмыкнул себе под нос:
– Если это так, то стране, действительно кранты.
Он уже понял, что квартиру взяли по наводке, шли взять конкретные вещи, о которых знали от наводчика заранее. А самыми дорогими вещами на тот момент у него были два японских видеомагнитофона фирм «Сони» и «Тошиба», каждый из которых стоил как автомобиль «Москвич». Связанного отнесли в дальнюю комнату, в которой он всего деять минут тому назад работал за компьютером, положили на диван, набросили сверху одеяло, а рядом поставили дочку, которая хныкала: «Папочка, папочка!». Сами бандиты орудовали в квартире недолго, торопливо засовывали вещи в принесённые с собой сумки. Лёжа под одеялом, Веня довольно быстро пришёл в себя. Мысль работала чётко: «В драке я сорвал с бандита маску, значит, в принципе, могу его опознать. Если они не дураки, то перед уходом могут и убить. “Мёртвые не кусаются”, – говорил старый пират Флинт. Но главное – они могут убить дочку, поэтому я должен приготовиться к последнему рывку, чтобы продать жизнь подороже».
Связал его этот «хряк» непрофессионально, поскольку шарф легко растягивался, и через пару минут он освободил запястья. Затем перевернулся на живот, свернул край одеяла таким образом, чтобы образовалась щель, через которую мог бы подглядывать за тем, что творилось снаружи. Приятно удивился тому, что входить в комнату они не стали, а срезали в ванной верёвки для сушки белья и замотали ими ручку двери, привязав другой конец к ручке туалета. Когда за грабителями захлопнулась входная дверь, Веня выскочил из-под одеяла и рванул ручку двери с такой силой, что она оторвалась, и дверь из комнаты распахнулась. Бандиты с просторными сумками не стали ждать лифт, спустились с пятого этажа лёгкой рысцой и побежали к легковой машине, которая поджидала их в двадцати метрах от подъезда, а Веня наблюдал за этой картиной через окно. Затем подхватил дочку подмышку и, выбежав в коридор, позвонил в дверь соседям, у которых был телефон, вызвал милицию.
Примерно с месяц он видел по ночам кошмарные сны, в которых, каким-то образом, узнав, где живут бандиты, ночью подкарауливает их возвращение, зажав в руке ребристую осколочную гранату Ф-1. Они входят с «товаром», раздеваются, садятся за стол, разливают водку по гранёным стаканам, шумно выдыхают и опрокидывают стаканы, а он в этот момент забрасывает гранату через открытую форточку, предварительно выждав пять секунд после выдёргивания чеки. Других снов у него не было, но этот повторялся каждую ночь. Потом сны стали появляться всё реже и реже. Постепенно Веня привык к новому состоянию.
Его ещё пару раз вызывали в милицию, чтобы заполнить протоколы. Взяли грабители, кроме видеомагнитофонов, финские пуховики – его и жены, что-то из её драгоценностей, в которых Веня никогда не разбирался, деньги, которые нашли в серванте, захватили зачем-то и паспорт, что лежал рядом. Сорванная Веней чёрная маска для следствия ничего не дала – обычная самоделка. Не смогли также взять чётких отпечатков пальцев на мебели и замках. В общем, такие дела с квартирными кражами в милиции принято называть «глухарями». Потом, составили формальные отчёты и положили их на полку. Да и что могла делать милиция в начале девяностых, если самые толковые от нищенской зарплаты ушли в банки и частные фирмы, а страну буквально захлестнул такой вал преступности, что все эти истории с «Чёрной кошкой» двадцатых годов ничем особым не отличались от историй сегодняшнего дня, разве что грабили чаще не магазины с водкой, а более компактные и дорогие компьютеры, видеотехнику и валюту, которую граждане предпочитали хранить дома, справедливо не доверяя банкам и государству, ограбившему трижды всю страну в ходе павловских денежных, гайдаровских экономических реформ и чубайсовской приватизации, а также коховских залоговых аукционов.
Приходя на работу в Институт математики, Веня надевал (зимой!) чёрные пляжные очки, чтобы не так были заметны синяки, которыми наградили его крепкие ребята, пришедшие к нему домой без приглашения. Поскольку дома не осталось ни денег, ни зимней одежды, он достал старое истёртое пальто на ватине, которым затыкал дверь на балком, чтобы не очень дуло.
Следователь сказал, что ему нужно пройти медэкспертизу. Оказалось, что эта самая экспертиза находится «у чёрта на куличках». Когда друг Вовка Крюков довёз его туда, машина застряла в огромном снежном сугробе, легла брюхом на снег, забуксовала, и им пришлось долго окапывать её, чтобы выбраться на более твёрдую дорогу. Когда запыхавшиеся и порядком вспотевшие они, двумя «дедами Морозами», ввалились в прихожую, Вовку попросили остаться в коридоре, а Веня, освободившись от своего непомерной тяжести протертого на локтях пальто, прошёл в кабинет. В кабинете было двое медиков: молоденькая и симпатичная медсестра и шестидесятилетний сухощавый и крепкий мужчина, которого стариком называть вовсе не хотелось. По скупым движениям рук и редким словечкам в нём угадывался профессиональный хирург старой школы.
Веня разделся до пояса, медсестра стала линейкой измерять ссадины, синяки и кровоподтёки на его теле, а хирург, заметив крестик на шее, сказал с некоторой долей ехидства:
– Что, не помог тебе твой боженька?
Фраза эта была столь неожиданной, что некоторое время Веня просто молчал, пытаясь подобрать более или менее связный и осмысленный на неё ответ, а потом сказал, неторопливо подбирая слова:
– Что Вы? Всё совсем не так. Я бы даже сказал – наоборот. Посудите сами. Вы меня осмотрели и заключили, что все кости целы, переломов и серьёзных повреждений мышц и внутренних органов нет. А синяки и царапины? Так они через неделю сойдут без каких-либо следов. Что же касается материального ущерба – тут вообще нет особых поводов для разговора: Бог дал, Бог и взял – ему виднее, кому и когда давать или забирать. Я здоров, не стар и не ленив, – заработаю снова. Я об этом уже и думать забыл. Труднее было с душой, со снами. Беспокоили мысли о смысле происшедшего и о справедливости. Но и на эти вопросы я, пожалуй, уже нашёл ответы. А пришёл я вот к какому выводу. Если предположить, что случившееся со мной не является чистой случайностью, то недалеко и до вывода о том, что оно могло быть дано мне не просто как очередное испытание, а как знак и предостережение. Знак чего? О чём предостережение? Я и на эти вопросы нашёл ответ. Как я жил? Правильно ли? Сначала у меня была только одна настоящая и глубокая страсть – моя работа, которая занимала почти всё время. Потом в эти перестроечные времена неожиданно у вечно нищего кандидата наук появились деньги по научным хоздоговорам. Что с ними делать? И я решил изучить мир кино. Наше кино нам еще более или менее знакомо было, а вот заграничное мы знали лишь по очень ограниченному свирепыми советскими цензорами списку сильно «порезанных» лент. Мы даже Феллини знали не более чем на десять процентов, а о Стенли Кубрике только в журналах читали. За «Греческую смоковницу» или «Мойщика окон» у нас сажали на пять лет. Я посмотрел их и не нашел там просто ничего крамольного, но и второй раз смотреть не захотелось. Моя фильмотека пополнялась с огромной скоростью. Я познакомился с многими владельцами видеосалонов. Мы обменивались лентами, которые давали на один-два вечера. Днём я работал, а писал ночами. На детей, на их воспитание времени у меня не оставалось. И вот мой сын сидит на лавочке с друганами, разговоры они ведут сугубо пацанские: «А вот Шварц ему ка-ак даст ногой в зубы. Тот хрясь... не дышит». Сын мой небрежно: «У нас есть этот фильм». Вступает другой: «Этот Сталонне – трах-бабах... кругом одни трупы». Сын снова: «И это у нас давно есть». А рядом сидит тихий незаметный мальчик, мотает себе на ус, а потом пересказывает «крутым» дядям. Не мудрено, что такие дяди и пришли ко мне в масках. Они просто обязаны были прийти. Вопрос был только в том, когда? Что можно было поделать со мной, чтобы убедить в том, что я живу неправильно? – Только дать крепко по башке, чтобы разом сбить мои суетные мысли на совсем другой путь. Но дать так, чтобы я продолжал оставаться отцом-кормильцем, а не трупом или инвалидом в кресле. Вот Бог и выбрал этот путь. А Вы, умудрённый жизненным опытом, знаете более короткий или более эффективный путь? Так скажите его мне, я не обижусь.
Старик хирург только крякнул в седые усы и покрутил головой. Он не нашёл, что ответить на импровизацию, рожденную у него прямо на глазах.
Через месяц Вене позвонила женщина-следователь и пригласила на опознание. Когда он явился в её кабинет, коротко проинформировала, что задержали парня в чёрной куртке, очень похожей на ту, которую он описал при составлении протокола. Парень этот более года нигде не работает, не раз задерживался за пьяные драки с поножовщиной, круг связей у него вполне бандитский, ловили на продаже краденого. В кабинете на соседнем столе лежали пять или шесть каких-то курток. В присутствии двух понятых Веня указал на подходящую, по его предположениям куртку, что и было с удовлетворением занесено в протокол. Затем пригласили парня на очную ставку.
Веня глядел на него с тоской, и ничего позитивного не приходило ему в голову. Ведь того бандита без маски он видел всего пять секунд, не больше. Передо ним сидел довольного наглого вида то ли парень, то ли мужик, по лицу которого без ошибки можно было определить, что Гоголя и Пушкина он не читал, даже когда задавали в школе. Парень этот сразу заявил, у него есть свидетели того, что в день предполагаемого милицией ограбления он подрабатывал на стройке. Надо было что-то говорить, и Веня спросил:
– Когда ты в последний раз брился?
Парень не ожидал такого вопроса и ответил помедлив:
– Не помню. Может, неделю назад... или две.
Веня сказал следователю с облегчением:
– Это не он. Тот был настоящий мужик. День не побреется, уже такая щетина, как у бомжа.
В милиции его провели в комнату, где у них хранилась картотека на преступников. Бардак там был жуткий. Обломанные и замусоленные фотографии в фас и в профиль, с номерами, не разложены были по ящичкам с буквами алфавита, как в фильме «Место встречи изменить нельзя», где показывают доставшуюсь милиции от прежних царских времён картотеку, а пачками рассованы по кривыми руками сбитым убогим коробам из реек и фанеры. Веня повертел в руках несколько десятков фотографий, но пользы от этого не было никакой. Тем временем менты жаловались на свою убогую жизнь, в которой есть и опасности и погони с перестрелкой, но зарплата нищенская, а народ никакой благодарности не проявляет, называя их обидными кличками «менты» или «мусора». Вене это надоело, и он высказался, стараясь формулировать мысли помягче:
– Вас ведь в милицейских школах и юридических институтах учат не только психологии преступников, но и просто психологии, потому что вам нужно работать и с потерпевшими, и со свидетелями. Вот и попытайтесь применить полученные вами сведения для анализа ситуации милиционеры-народ. Я раньше тоже думал, что слово «мент» уголовники придумали, но ведь употребляют его ВСЕ поголовно, даже сами милиционеры: «честный мент» - это ведь говорит в фильме милиционер, а вовсе не уголовник. Вот Маяковский давным давно написал стих со словами «моя милиция меня бережёт». Не знаю, право, как к этим стихам относились в двадцатые годы, но всю мою жизнь в народе считали, что к милиционеру можно обратиться только в самом крайнем случае, когда уже убивают. По более простому случаю к нему обратится только ненормальный. Почему? Да потому, что милиционер, в отличие от бандита, гораздо более опасен. Как человек, он не чужд ни халяве, ни взятке, ни выпивке, ни в морду дать. От бандита же он отличается, главным образом, тем, что оружие носит легально, и, случись ему применить это оружие, несколько вольно трактуя закон, его будет защищать огромная сила в лице всей милиции, а то и государства с его прокуратурой, судами и тюрьмами. А кто защитит нас? Не будем, однако, слишком обобщать, а вернёмся, скажем, к моему делу. Я всю свою жизнь был законопослушным гражданином, исправно платил налоги, на которые содержится так называемая «моя милиция», и где-то в душе надеялся, что она при случае защитит мою жизнь, моё здоровье и моё имущество.
И вот сегодня, – продолжал Веня, – я ограблен и избит. Милиция составляет протоколы, но ни поймать бандитов, ни возместить мне ущерб или даже предотвратить будущие ограбления и другие преступления, которые захлестнули мутным валом нас не только милиция – всё наше государство не может или не хочет. Как же я должен в таком случае относиться к слову «мент»? Разве что добавив эпитет «позорный».
Через год после ограбления Вене позвонили из областной прокуратуры и сообщили, что грабителей задержали, они дали признательные показания, и ему следует явиться в прокуратуру для опознания. В прокуратуре молодой и очень энергичный капитан милиции кратко ввёл его в курс дела. Взяли банду Сергея Котенёва. Дело расстрельное, и ограбление Вени – лишь один из малых эпизодов в истории этой банды. Им предложили сделку со следствием, и потому им выгодно было скинуть все мелочные дела, которые к сроку уже ничего не добавляют, но свидетельствуют о помощи следствию.
Всего в банде восемь человек, причём семеро из них – бывшие одноклассники. Главарь выполнял свой «интернациональный долг» в Афганистане, получил контузию и был комиссован вчистую. За свою боевую биографию он пролил столько кровушки, что «замочить» пару человек, когда надо, это ему как «два пальца об асфальт». Всего же на счету банды двадцать один эпизод с воровством и грабежами, а также четыре убийства с особой жестокостью. Особой жестокостью считается, когда убийца входит в раж и наносит озверело десятки ножевых ранений уже трупу, расчленяет его либо изуверски пытает, а затем убивает.
Затем капитан проводит Веню в соседнее здание, где должна состояться процедура опознания. По дороге он инструктирует:
– Вы не должны произносить сами ни одного слова – только отвечаете на мои вопросы. Вам будет предъявлен ряд людей, среди которых будет предполагаемый Ваш грабитель. В случае опознания Вы должны чётко назвать признаки, по которым Вы его опознали. Потом состоится очная ставка для уточнения не до конца выясненных деталей.
Они уже входили под арку дворика, как были остановлены кряжистым старшиной милиции с пышными пшеничными усами и автоматом Калашникова наперевес:
– Подождите!
Во дворике стояла крытая милицейская машина. С двух сторон стояли цепи ментов с автоматами, а из задней дверцы по команде выпрыгивали арестанты с руками за спиной и мелкой рысью бежали, скрываясь в проёме открытой двери прокуратуры. Когда всё закончилось, Веня с капитаном прошли на второй этаж и вошли в большую комнату, вдоль стены которой стояли десять человек. У них не было ни ремней, ни шнурков в ботинках. Рожи самого зверского вида. У половины из них под одним или обоими глазами красовались сочные фингалы, грязные спутанные волосы торчали во все стороны, а на открытых частях тела красовались вполне художественные татуировки.
Капитан встал за своим столом сзади и произнёс:
– Внимательно посмотрите на людей у стены. Видели ли Вы кого-нибудь из них ранее?
У Вени начался дикий мандраж. В отличие от первого опознания с тем пацаном, здесь были реальные преступники – бандиты и убийцы. Да и дело расстрельное, как сказал капитан. Здесь ошибка особо дорого стоит. А ведь он видел его год тому назад в течение всего пяти секунд. Первый слева – явно не тот – высокий и худой, а тот был крепкий и кряжистый. Второй – рябой – тоже не тот. Третье, четвёртое, пятое лицо – всё не то. Взгляд доходит до последнего, что стоит крайним справа: Он! Точно он.
– Крайний справа, – отвечает Веня. – Узнаю по следующим признакам: рост, плотное телосложение, но главное – выражение лица.
В этот момент мужик, на которого он указал, начинает улыбаться, и он вдруг увидел, что тот от всех остальных отличается тем, что тщательно выбрит, брюки на нём с отглаженной стрелкой, туфли надраены до блеска, а на груди очень дорогой свитер с американским орлом.
– Подсадной, – мелькнула мысль. – Точно. Так они всегда делают: кого-то из своих ментов ставят.
Но мужик лишь махнул рукой:
– Ладно, кончай ломать комедию, начальник. Я ведь, всё равно, уже признался.
Конвой выводит остальных, и они остаются втроём с бандитом и капитаном. Мужик, который грабил квартиру Вени – это и есть главарь банды Сергей Котенёв. Он, хоть и контуженный, но силища у него, как у быка. Сидит он в двух метрах, закинув ногу за ногу. Сейчас похож на отработавшего тяжелую смену трудягу, который пришёл домой, сел на диванчик, жена вокруг него суетится, горячий бощец ставит и наливает стопку водки. Он сейчас опрокинет стопарик, крякнет, похлебает борща, сунет ноги в мягкие тапочки и станет смотреть по телевизору футбол ЦСКА – Динамо Тбилиси. А глаза добрые, совсем как у Ленина на картине. И нет в них ни капли раскаянья, что загубил он немало невинных душ. Веня всегда был против смертной казни, считая, что только тот, кто дал жизнь, имеет право её отнять – то есть Бог, но тут впервые он вдруг явственно понял, что если не расстрелять его – он отсидит любой срок и будет делать то же самое, потому что ничего другого он делать не умеет и не захочет никогда.
Потом начался суд в Железнодорожном районе, и длился он более года. Мотаться туда был не ближний свет. Сначала из Академгородка ехал до Речного вокзала, затем троллейбусом доезжал до здания суда. В коридоре толпились люди – потерпевшие, их родственники, адвокаты и родственники бандитов, причем адвокаты, практически не прячась, договаривались с родственниками бандитов, за какие деньги они будут их защищать. Когда Веня в первый раз входил в зал, какая-то женщина вперила в него гневный взгляд и истерически выкрикнула, ткнув в его направлении пальцем:
– Убийцы! Да, вы тоже убийцы, раз вырастили таких ублюдков.
Веня понял, что женщина приняла его за родственника бандитов, убивших её сына. Останавливать её никто не стал, и она сама замолчала, а Вене стало не по себе. Впрочем, заседания чаще откладывались, чем проводились в назначенное время – то судья заболел, то адвокаты не явились. А уж свидетели не являлись, как правило. Они, видимо, полагали, что если банду взяли не всю целиком, то оставшиеся на свободе отомстят, если давать показания на их дружков, сидевших сейчас в зале внутри железной клетки.
Интересно было узнать, с чего всё началось. Как из обычных школьников буквально за год сформировалась банда грабителей, а ещё через год они уже стали убийцами и садистами? Началось же всё с пустяков. Когда прошла, собственно, бандитская приватизация, и все мы через месяц-другой оказались ободранными как липки, нам перестали платить вовремя зарплаты, цены прыгнули в двадцать раз, денежные накопления сгорели и миллионы людей оказались безработными. И самое главное – всё это оказалось как бы проделанным на почти законных основаниях, а спрашивать за свою нищету и безработицу не с кого – не с пьяного же Ельцина спрашивать. У него вон какие бультерьеры в охране. Разницы между новым русским «бизнесменом» и обыкновенным бандитом установить в те времена было просто невозможно.
Вот в такое славное время собралась компашка одноклассников, которые по вечерам сидели с банкой пива и обсуждали, что делать дальше. Тут к ним и подсел весёлый мужик Серёга:
– Заработать не желаете?
Кто ж не желает? Все готовы, дело говори, командир. В этой кодле был занюханный такой Мишаня, которому разгружать вагоны с углем или таскать мешки с сахаром здоровье не позволяло, а жить хотелось как все – то есть шикарно. Родители ему однокомнатную квартиру подарили и наказали: «Дальше сам живи, как знаешь. Мы своё дело сделали, ты уже взрослый, а заканчивать десятилетку не хочешь». Вот Мишаня и занимался случайной фарцовкой. Впрочем, теперь это называлось «бизнесом». Раньше за это сажали, но сейчас настали другие времена – свободы, рынка и демократии. Была у Мишани собачка, не очень большая, но и не пудель. Собачку полагалось прогуливать два-три раза в день. Прогуливал её хозяин в рощице, что выходит к оживленной трассе. В один из осенних промозглых дней собачка выскочила на трассу, по которой с воем сирены мчалась машина «Скорой помощи». Когда хозяин подбежал, собачка уже была кровавым куском сырого мяса, но номер машины он запомнил. Сам он, понятно, ничего сделать не мог для восстановления справедливости, поэтому рассказал свою историю ребятам. Серёга обнадёжил:
– Не бзди, пацан. Разберемся не торопясь.
Серёга взял тройку ребят покрепче. Они подкараулили шофёра, возвращавшегося со смены, скрутили его и отвезли в ближайший лесок. Там они его раздели догола, привязали к берёзе и оставили на несколько часов, заткнув кляпом рот, чтоб не позвал на помощь. Сами съездили попить пивка, потом вернулись. Морозец уже прихватывал по ночам – будь здоров, поэтому когда вынули кляп, мужик ничего сказать уже не смог. Ударив пару раз в живот, Серёга спросил:
– Платить будем?
Мужик слабо кивнул головой. Сознание его уже едва мерцало. Кое-как одели, привезли к дому, выкинули у порога и напомнили: «Срок – три недели. Сумма – сорок тысяч». Денег у шофера таких отродясь не бывало, поэтому он даже не пытался собирать у родни и друзей, а пошёл к свои бандюкам. Те явились вечерком к Мишане втроём, все в коже, как комиссары двадцатых, поставили условие: «Срок – месяц. Сумма – сто тысяч, потом включается счётчик, и за каждый просроченный день добавляется по косарю. Будешь бегать – найдём и зароем. Живьём». Вот тут Мишаня спать по ночам совсем перестал. Ему за всю жизнь таких денег не заработать, разве что квартиру продать и то занимать придётся. Две недели он, вообще, из дома не выходил, дверь забаррикадировал. Пришли вечером, стали звонить. Как он пожалел тогда, что квартира его на первом этаже. Они встали под окном, выбили форточку и спросили негромко так:
– Ты когда, парень, в последний раз гранату ловил?
Тогда он откликнулся:
– Ладно, ребята. У меня ещё две недели. Деньги будут в срок.
Сам он в тот же вечер дунул к Серёге:
– Выручай. Похоже, кранты мне. Я этих ребят знаю, они с Первомайки, где Федя-Сивый смотрящим.
Серёга подумал и решил: «Тут без крови не обойдемся». За пару дней до назначенного срока Серёга с Димоном пришли в Мишане ночью и остались у него в засаде. В среду явились «комиссары» в коже. Их было всего двое. Мишаня на звонок вышел в коридор, а двое дружков остались в комнате, где орал телевизор. «Гости» были молодыми, но и одного из них было много для такого хлипака, как Мишаня. Порядок же был таков, что «собирать налоги» в одиночку не ходят, поэтому второй был для контроля. Тот, что вошёл первым, коротко отрубил:
– Гони башли, времени у нас на тебя нет.
Проинструктированный Серёгой, Мишаня должен был разозлить гостей, чтобы они перестали контролировать ситуацию, поэтому он заныл:
– Ребята, через пару дней, сукой буду, отдам. Должны были принести, да сорвалось, – он схватил «гостя» левой рукой за рукав куртки.
– Ах ты, падла! – гость попытался выкрутить ему запястье, но Мишаня выдернул из-за трюмо заранее засунутую туда финку и ударил парня прямо в грудь, в распахнутый треугольник куртки, чтобы лезвие не соскользнуло с чёрной кожи. Именно в этот момент из комнаты выскочили сидевшие в засаде. Они заранее распределили себе цели поэтому оба «гостя» через минуту уже пускали кровавые пузыри, а Серёга с Димоном остатанело всаживали ножи и не могли остановиться, потому что перед делом они «ширнулись».
Когда дело было закончено, безжизненные тела завернули в заранее расстеленные в коридоре половички и обвязали бельевой верёвкой. Потом Серёга позвонил. Через четверть часа приехал азербайджанин Рафик. Свёртки вынесли на плечах и погрузили в «Газель». Рафик из кабины не выходил и на пассажиров с их грузом старался не смотреть. Ехали недолго, с полчаса, потом свернули в подлесок, остановились на лужайке. Пассажиры вынесли свой груз, оттащили его метров на пятьдесят от машины. Вернулись за топорами и лопатами, вырыли яму, нарубили сушняка и развели костёр. Огонь занялся быстро, и вскоре по поляне поплыл сладковатый запах горящей плоти, однако и через полчаса результат не удовлетворил Серёгу. Он попросил у Рафика канистру с остатками бензина, вернулся к костру, плеснул раз-другой. Пламя поднялось вровень с верхушками деревьев, и ещё через полчаса трое стали забрасывать сырой землёй то, что осталось от сгоревшего груза. Такой была их общая первая кровь. Но это был особый случай, а вообще-то они чаще специализировались на кражах со складов.
После каждого удачного дела отрывались по полной. Постепенно Серёга, присевший на наркоту ещё в Афгане, подсадил на анашу, маковую соломку и прочие лёгкие «лекарства» всех остальных. Был случай, когда они взяли много компьютерной техники в колледже информатики. Витя Комиссаров там когда-то учился и даже занимался в театральной студии. Он знал точно, сколько техники, где она размещена, где ночует сторож и как туда пробраться. Влезли через узкое подвальное окно, связали сторожа. Сопротивления он не оказывал, но Витя «расписал» ему лицо разбитым стеклом. Он не забыл, как Пахомыч гонял его не раз, когда он в гардеробной шарил по карманам студентов в поисках добычи.
Без освещения разбирать технику, отделяя мониторы от системных блоков было в лом, поэтому кабели просто обрубали топорами. Всё равно товар сбывали барыге за четверть рыночной цены. Вынесли восемьнадцать компьютеров. На это можно было прожить месяца полтора. Можно бы и больше, но деньги на наркотики летели белыми лебедями, а считать их по рублю никто не собирался. Зелье чаще всего доставали у деда Макара в Новом посёлке. Деньги были далеко не всегда, а без наркотиков уже было не обойтись. В один из таких трудных моментов решили взять деда «на арапа». Витин отец бы начальником ДСУ и страстным охотником. Сынок прихватил два его ружьишка, и ребята отправились на дело. Подошли к дому деда и стали колотить в калитку ногами. Дед всегда выносил товар к калитке сам, в дом никого не пускал, поскольку народ его посещает всякий, в том числе и нервный. Макар с крыльца разглядел посетителей. Распознал в них постоянных клиентов, которые на пальцах показали ему, сколько доз нужно. Через пять минут вернулся, подошёл к калитке и протянул руку:
– Как обычно, ребятки, деньги вперёд.
Ребятки просунули между штакетин калитки две двухстволки:
– Нет, Макарушка, на этот раз зелье вперёд.
Дед был стреляный воробей. Каких только удальцов он не повидал на своём веку, поэтому он резко схватил обеими руками за стволы, слегка развёл их и резко рванул на себя. Пальцы, лежавшие на спусковых крючках дёрнулись и раздались выстрелы, а дед, не ожидая, пока стволы перезарядят, зигзагами побежал по тропке к крыльцу и через несколько секунд уже скрылся в доме. А в доме его взять уже совсем было невозможно, поскольку без оружия дед и не смог бы заниматься столько лет своим беспокойным бизнесом. Времени было около пяти вечера, и на улицах попадалось немало людей. Как на грех, в это время недалеко проезжала патрульная милицейская машина, поэтому троих ребяток взяли спокойно и без пыли прямо с ружьями, стволы которых были ещё тёплые от выстрелов. Привезли в обезьянник. Отпираться было бесполезно, поскольку по номерам на ружьях быстро вычислили владельца, и через полчаса этот серьезный человек перетирал с ментами достаточно серьёзную проблему: сына единственного, хоть и шелапутного нужно было от тюрьмы отмазать. С ментами договорился, хоть и обошлось недёшево – откупать пришлось всех троих. Дома устроил им всем свою разборку, поставив условие, что деньги они ему должны отработать, а как именно – он пока не знает, но придумает что-нибудь. Сейчас же всем следовало залечь наглухо. Лучше всего на время уехать куда подальше.
Уехали в Барнаул. Там у Сергея был один знакомец – зельем приторговывал и краденый «хабар» сбывал – в общем, нужный и полезный человечек. Конечно, он их приютил, но, как настоящий бизнесмен, сразу же оговорил «квартплату» с полным пансионом. Денежки, которые дал им на дорогу Комиссаров-старший, кончились скоро. Игорь – так звали барнаульского барыгу – впрочем, быстро нашёл ребятам дельце:
– Есть заказчик. Нужна белая «Волга» в очень приличном состоянии. Расплата по предъявлению товара.
Через сутки ребята вышли на охоту, предварительно изучив местность. Встали на повороте дороги, где машины притормаживают, там легче остановить нужную машину и попросить подвезти. Оделись поприличнее, чтобы расположить водителя, вызвать доверие к солидным людям. Уже к вечеру нужная машина притормозила. За рулём сидел узбек, который, как потом оказалось, был личным шофёром директора стройуправления. Ехал он в данный момент по своим надобностям, поэтому не прочь был подзаработать на попутчиках.
– Подбрось до совхоза, мил человек, – попросил Серёга, как самый солидный из троицы, - мы спешим на совещание, с оплатой не обидим.
Сам он сел на заднее сиденье за шофером, а Димон – на переднее, рядом с ним. Когда машина проезжала мимо заброшенного карьера, Серёга попросил притормозить, чтобы «отлить», затем набросил на шею водителя стальную струну удавки и резко дёрнул на себя. В это время Димон ударил узбека в грудь финкой, и Серёга пересел за руль. Свернули в карьер, где забросали труп шофёра щебнем. Слегка оттёрли сиденье от потёков крови и направились прямиком к Игорю, у которого уже заранее был подготовлен гараж. Потом получили деньги и пошли в центральный кабак обмыть успешное предприятие. Уже через месяц деньги подошли к концу, пора было возвращаться домой, где проживание стоило не так дорого.
В Новосибирске пыль уже улеглась, всё было тихо, но хронически не хватало денег. Для того, чтобы реже светиться и брать настоящий товар, нужно было оружие и не охотничье, а боевое. Достать его, понятно, не проблема – нужно просто подойти на центральной барахолке к правильным людям, но для этого нужны деньги, а их-то как раз и не было. Конечно, оружие есть у ментов, но у них брать – самое опасное. Всех собак спустят разом и будут гнать, пока не затравят. Хотя и менты уже не те, что были раньше. но чему-то их всё-таки учат. Есть другой вариант: оружие взять у ведомственной охраны, скажем, у той, что охраняет Обскую ГЭС. Работают там, обыкновенно, бывшие менты, вышедшие на пенсию. То есть старики. Это уже существенно легче.
План был разработан следующий. Ниже плотины ловить рыбу было запрещено, а её там очень много. Такой сложился порядок, что некоторым «своим» рыбакам ловить позволяли, но сдавать её они должны были той же охране, которая перепродавала рыбу мелким оптом на свадьбы, дни рождения, юбилеи. Все имели свою долю, а местные жители зато хорошо знали, где всегда можно купить свежей рыбки в любом количестве. Нужно только заранее подать заявку, постучав в зарешёченное маленькое окошечко наглухо закрытой изнутри двери караульного помещения на плотине. Место там такое, что машинам строго запрещено останавливаться на территории плотины, поэтому лишних глаз там никогда не бывает.
У Лёхи был шурин, который работал в деревне милиционером. Как-то в одно из своих посещений он оставил жене Лёхи свой мундир постирать, подштопать. Этот мундир и приглянулся Серёге, который сразу сообразил, как можно его использовать. Втроём с Лёхой и Димоном они подъехали к плотине и встали в самом конце на парковочной площадке. Позвозил их Славик, который также учился когда-то с ребятами в одном классе, а ныне работал шофёром «Скорой помощи». Он не раз уже помогал ребятам, подкидывая их на дело или забирая с товаром. Славик остался в машине, а трое с «капитаном милиции» во главе направились к караулке. У Лёхи и Димона под плащами на петельках были подвешены топоры. Серёга постучал в окошечко:
– Слышь, друг, – обратился он к выглянувшему охраннику, – у нас тут движок заглох. Пока шофёр там разбирается, пусти погреться, а то уж задубели совсем.
Охранник Митрохин открыл дверь караулки, и трое ворвались внутрь, сразу же набросившись со всех сторон на охранника. Но мужик оказался вёрткий, вырвался из рук и бросился во дворик. Серёга догнал его, мощно обхватил за плечи и крикнул:
– Руби!
Димон рубанул сплеча. Ключица охранника хруснула, но топор отрикошетил и обрубил большой палец Серёги. Тот взвыл и выпустил плечи охранника, который теперь почему-то рванулся обратно в узкую караулку. Там он схватил трубку висящего на стене телефона, но сказать ничего не успел, потому что подоспевший Лёха вонзил финарь прямо в сонную артерию, а Серёга, обезумев от боли всё рубил и рубил осатанело в лапшу обмякшее тело охранника. Потом забрали карабин, патроны и рванули разом к машине, хорошо понимая, что на плотине сигнализации хватает. Мешками попадали в салон, и машина, завизжав всеми шинами, резко взяла с места.
Приехали к Лёхе, отпустили Славика с машиной, забинтовали туго палец Серёги, скинули окровавленную одежду, которую жена Лёхи тут же замочила в воде, пока кровь не засохла. Особенно важно было тщательно отстирать милицейскую форму. Карабин спрятали за шкафом. Потом сели за стол, хватанули по паре стаканов водки, покурили анаши и заснули мертвецким сном. Взяли их тёпленькими уже через три часа. Спецназовцы отряда по борьбе с терроризмом запрыгивали прямо через окно, предварительно забросив в комнату гранаты со слезоточивым газом.
В чём же была осечка? – Она была не одна. Во-первых, когда рубились в караулке, трубка телефона была сброшена с рычагов, и все охранники других постов слышали шум борьбы. Они тут же вызвали ментов. Одна из патрульных машин оказалась рядом. В полной темноте они услышали резкий визг шин и увидели исчезающую в ночи машину «Скорой». А это – машина особая. Таких не очень много, и у всех достаточно аккуратный учёт вызовов, поэтому объехав все пункты «Скорой помощи» по журналам легко определить, какая машина где была в нужное вам время. Машину вычислили быстро, так же быстро взяли Славика, который тут же раскололся, а дальше уже было делом техники для спецназа взять каких-то там занюханных, пьяных и обкуренных хануриков, у которых к тому же в ванной замочена окровавленная одежда.
Вот почти и вся история банды Котенёва, которую Веня услышал на заседаниях суда в течение года. Славик почему-то проходил в суде не как подельник, а лишь как свидетель. Видимо, сумел подмазать, где надо. не пожалел денег. Судья его спрашивал:
– Но ведь наутро, сдавая машину, вы видели, что салон залит кровью. Что вы при этом подумали?
– Это обычное дело, Ваша честь. Машины «Скорой помощи» нередко бывают залиты кровью.
– Разве Вы не обратили, что Ваши товарищи тоже все в крови?
– Они мне не товарищи, Ваша честь. Просто пассажиры. Попросили подвезти. Было темно, и я не оглядывался назад. Ничего особенного не заметил.
Судья спрашивал Димона:
– В первых своих показаниях Вы признались в зверском убийстве двоих, которые пришли на квартиру Михаила Хлопонина вымогать у него деньги, а впоследствие отказались от этих показаний. Почему?
– Сначала били очень серьёзно, потому и вынудили признаться, гражданин судья.
– Почему Вас били?
– Не знаю, гражданин судья, – пожал плечами Димон. – наверное, работа у них такая.
Потом подсудимым дали последнее слово. Все отказались, зато Витя Комиссаров говорил полтора часа без перерыва. Это была речь Гамлета и опера «Кармен» в одном флаконе. Отец его, кстати, на суд не пришёл. Видимо, должность не позволяла.
– Я многое передумал за эти месяцы, граждане заседатели, потерпевшие и мои родственники. Потом я прочитал «Дяволиаду» Михаила Булгакова и нашел в этой истории точную свою роль. Единственное, что я сейчас хочу, чтобы вы все поняли, что именно происходило со мной в эти последние два года. Как связать две взаимно исключающие роли? С одной стороны, я всегда любил великую русскую литературу, много читал, мечтал стать писателем или актёром, а с другой – стал безжалостным убийцей и жестоким садистом. Да, да – именно садистом. Но почему? – А вот почему. Когда мне было пятнадцать лет я узнал, что неизлечимо болен. Через несколько лет мои суставы окостенеют, но перед этим несколько лет мне предстоит ощущать страшную, непереносимую боль, и потому жизнь моя исчисляется всего несколькими годами. Уже через год после постановки мне этого диагноза я стал явно ощущать эту всё усиливающуюся боль, и потому вынужден был глотать наркотики, чтобы заглушать её хотя бы на краткое время. Я думал: за что, за какие прегрешения мне назначена эта боль? Скоро я умру, а маленькие и большие негодяи будут радостно смеяться, жрать водку и трахать всех девок подряд. Где же справедливость? И тогда я решил: нет! И вы тоже будете мучиться, потому что это я буду вас мучить, и именно это будет самым лёгким и правильным способом унять мою боль...
Впрочем, последнее слово взял ещё барыга из Барнаула, который подвигнул их на зверское убийство шофёра из-за белой «Волги». Он брызгал слюной и визжал, что сам он здесь совершенно не причём. Он просто попросил их достать белую машину для заказчика, а не убивать кого-либо. Злодеев этих он не знает и знать не желает. В жизни мухи не обидел. Судья и прокурор в течение этой речи брезгливо морщились, и лишь на лицах адвокатов застыла непроницаемая профессиональная маска равнодушия. Такая у них работа.
Он говорил еще долго, но потом начал повторяться и речь его под конец стала почти бессвязной, но закон таков, что последнее слово подсудимого прерывать нельзя. Потом было ещё много скучных речей и процедур и, наконец объявили приговор. Котенёву с Комиссаровым дали высшую меру наказания, что означало пожизненное заключение, поскольку в России был введён мораторий на смертную казнь. Димону дали пятнадцать лет, остальным девять, восемь, пять лет, а самый малый срок – полтора года получил Виталий, который болел чахоткой в последней стадии и непрерывно харкал кровью в платок. Видно было, что эти полтора года он не протянет вовсе. Даже в тюремном лазарете.
После процесса прокурор беседовал с Веней. Он сказал:
– Ваше исковое заявление о возмещении материального ущерба признано законным, Вам будет выдано соответствующее постановление суда. Проблема, однако в том, что в Законе не прописано чётко, как, в какие сроки и из каких средств следует Вам выплатить причинённый ущерб. Государство наще теперь совсем нищее, даже зарплаты нечем платить. Всё награбленное они пустили по ветру или припрятали. Теперь они в тюрьме будут работать, а из заработанных ими денег ущерб будет равномерно выплачиваться всем потерпевшим, кто подал соответствующим образом оформленное исковое заявление. Поэтому Вы, например, будете получать один рубль пятнадцать копеек в месяц. Сумма смешная, если не сказать издевательская. Но те, кто по любым причинам – из страха или из брезгливости отказались вчинить иск – поступили глупо по другой причине. Дело в том, что некоторые из осужденных смогут дожить до конца назначенного им срока наказания, а часть из них решит примерным поведением сократить сроки, чтобы выйти условно досрочно. Так вот, они не смогут этого сделать, пока не выплатят весь причинённый потерпевшим ущерб. Поэтому для Вас это гарантия, что им не будет послаблений.
К слову сказать, Веня не получил ни копейки из суммы иска, но уже через год он рассматривал эту историю почти как прочитанную в детективном романе, а не как ту, к которой он сам оказался тем или иным образом причастен.