Лидия Есикова
... В глухой сибирской деревне, где прошло моё детство, на столбе возле сельсовета висела черная тарелка радио. Место около столба было особым. Здесь седые старцы, женщины, малые дети напряженно вслушивались в сообщения «от Советского Информбюро», ждали, что скажет Сталин. Радовались сообщениям о победах, сильно горевали, когда наша #армия отступала.
У нас на фронте отец, старший брат, сестра. И еще четыре брата мамы – мои дядьки. Бабушка со стороны матери – в тюрьме за сбор колосков на поле после жатвы. Дед – расстрелян. Он не хотел отдавать колхозу свою ветряную мельницу. Другой дед Егор остался жив, но тоже нахлебался при коллективизации. Раньше его семья жила в Белоруссии, где недалеко от города Барановичи у деда был свой церковный приход. Поэтому в доме у нас всегда висели иконы, и никакая власть не могла изменить отношения деда к Богу.
Люди рождались и умирали – дед крестил новорожденных и отпевал покойников. Тихо, вечерами, при закрытых окнах. Все это знали, но деда Егора не трогали. Он был единственным в селе кузнецом. Вечерами, при тусклом свете свечи дед просил меня почитать Евангелие, так как его глаза после долгой работы у кузнечного горна, как он говорил, «не бачыли».
Мать уходила на ферму в четыре утра. Она любила свое дело, своих коров, поэтому молоко лилось рекой и на подводах, украшенных лозунгом «Все для фронта, все для Победы!», отправлялось на ближайший маслозавод. А я, сестра и брат тем временем жили под опекой деда Егора и бабушки.
Утро часто начиналось так. Еще задолго до рассвета бабушка стояла у окна и ждала, не появится ли дымок из печных труб соседей. И когда он появлялся, меня будили. В свои шесть лет я без споров и хныканья засовывала ноги в большие, холодные валенки, стоявшие у порога, привычно хватала совок (жарничку) и, проваливаясь в снег, бежала к соседке.
Снег попадал внутрь валенок, таял на ногах и противно стекал вниз, а на голых коленках капли превращались в льдинки. Поэтому надо было бегом-бегом нестись к тетке Арине, солдатской вдове. Та на стук открывала дверь и, не задавая вопросов, перекатывала из печи в жарничку несколько горящих угольков.
– Тетка, ты приходи завтра к нам, и у нас угли будут, – говорила я.
– Приду, куды ж я денусь, – вздыхала тетка Арина.– Все равно сиранок (т.е. спичек) нема.
А я хватала совок и бегом домой. Надо успеть донести угли, да еще не упасть в снег. Дома печка уже приготовлена: соломка, береста, хворост – только запалить и раздуть. Еще минута – и в избе потрескивает огонь, начинает растекаться тепло.
Хочется спать, но надо идти во двор помогать деду. Он там один хлопочет на подворье, перед тем как уйти в кузницу. Старшая сестра и брат – не помощники, они учатся в соседней деревне, где есть десятилетка, и выходят из дома с тетрадками еще затемно.
Зимой 1941 года были обильные снегопады. Казалось, всю деревню занесло до самых труб, плотно укрыв соломенные и тесовые крыши. Для дверей и окон дед откапывал траншеи, но светило все равно тускло, так как стекла окон запотевали, подергивались ледком. А электричества в деревне не было.
Продолжение статьи читайте в журнале "Неизвестная Сибирь" №10.
Приобретайте печатную версию журнала – доставка бесплатная (по России)!
Приобретайте электронную версию журнала – и сразу продолжайте чтение!