что справедливость в жизни есть, я понял, на четвертом курсе, когда прямо перед нашей общагой открыли пивняк. В смысле - пивной ларек, где через шланг в емкость клиента специально обученный пухлый человек наливал пенный животворящий напиток.
Три года до этого добыча пива по сложности и опасности напоминала «Приключения итальянцев в России».
Начиналось все с предложения «не я это предложил» и сбора средств в пользу страждущих от жажды. Затем нужно было найти неиспользуемую в настоящий момент емкость. В таком качестве обычно выступали 10-ти и 20-ти литровые пластмассовые канистры для бензина. Почему-то всегда красного цвета. Объяснения данному парадоксу нет у меня и до сих пор. Канистр было несколько и были они не то, чтобы чьи-то. Скорее это были переходящие канистры, оставленные нам в наследство предыдущими поколениями студентов. Многими. Был в них определенный накопленный с годами шарм. Намоленность даже. Как у дубовых коньячных бочек. Глядя на их пузатые, изрядно обшарпанные бока, было понятно, что они видели и пережили в этой жизни очень многое, если не все.
Иногда в путь снаряжался один гонец, которому отдавались деньги и наставления. Если дело было зимой, на него надевали специальные «пивные» валенки, самый теплый тулуп, лисью шапку и бараньи рукавицы. Ведь жуткие опасности могли подстерегать его уже на этапе выхода из общаги. Например, как-то раз, сидя на втором этаже и заметив, что пиво скоро кончится, отправили хорошего человека за новой порцией. А чтобы лишний раз не нервировать бабушку-цербера на вахте, по доброте душевной посоветовали Шуре (так его звали) прыгнуть с балкона. Второй этаж – и так не очень высоко, а плюс сугробы минимум метра на полтора под окнами. Он наивный и согласился. Только через полчаса сообразили, что находимся уже не на втором, а очень даже на четвертом этаже. Мигрировали незаметно. Выбежав на балкон, обнаружили внизу явные признаки экстренного приземления – глубокий отпечаток на снегу от крупного крепкого тела и два поменьше, с боков, от пустых канистр, а еще цепочку следов, уходящих в зимнюю морозную тьму.
В теплую погоду бывало, что и все вместе отправлялись. Так и веселее, и надежнее.
Пиво в разгар борьбы с алкоголем приобрело определенные трансцедентальные черты. Оно в принципе всегда было. Но где-то… Но не там, где мы. Т.е. всегда в разных местах и в разное время. Такое вот пиво Шредингера. Плюс у него была дурная привычка заканчиваться в самый неподходящий момент. Да и сама экономическая подоплека торговли пивом в конце 80-ых – начале 90-ых вызывала определенные вопросы. Например, в некоторые точки пиво привозили не каждый день. Но там, тем не менее, был специальный работник, который получал зарплату и очень ответственно относился к своим обязанностям. Он приходил каждый день на работу и ждал пиво. Привезут или нет, он заранее никогда не знал, о чем честно и сообщал всем интересующимся. Он приходил и надеялся. Приходил и грустно ждал. А пива все не привозили. На следующий день он снова приходил и снова ждал. И снова надеялся.
В самый близкий от общаги пивняк пива не привозили вообще никогда. Вообще. Никогда. Я до сих пор помню те печальные, полные глухого отчаяния глаза местного наливальщика. Так что не рассказывайте мне про Ассоль. Алые паруса она ждала… Принца на белой яхте… Не смешите мои пивные валенки! Посадить бы ее торговать пивом, вот тогда бы вышла истинно высокая трагедия. Полная страсти, пафоса и веры в светлое будущее.
Маршрут у нас естественно был. Абсолютно научный, логичный и проверенный годами. Центром всей зарницы оставалась общага, вокруг которой мы нарезали круги, постепенно увеличивая радиус. Первой остановкой всегда был близлежащий вышеупомянутый пивняк. Пива в нем не было никогда, но маршрут мы начинали, тем не менее, всегда с него. Традиция! Заветы предков! Не нами установлено, не нам и нарушать. И нефиг ут. По пути, подобно немцам в поисках партизан, опрашивали с пристрастием туземное население. Предпочтение отдавалось людям, от которых либо уже вкусно пахло, либо чья походка демонстрировала удачу в жизни и нетвердую радость недавнего вкушения. Пешие короткие перебежки, расспросы, трамваи, метания, расспросы, закоулки, скидки, уход от погонь.
Чаще всего пиво находилось в точке на улице Л. Толстого, неподалеку от Старого базара. Т.е. оно там бывало почти всегда. И именно потому мы туда отправлялись в самую последнюю очередь самого крайнего случая. Парадокс, скажите вы? Отнюдь! Именно потому, что оно там было почти всегда, об этом знали все. И многие, некрепкие верой, сразу отправлялись туда. И там всегда был толпа. Не та суровая, длинная очередь за водкой из стойких советских людей с выражением суровой решительности на лицах, как нам показывают в хронике тех лихих лет. А ТОЛПА. Что-то типа Ходынки в час пик на матче Спартак-Зенит.
Сотни колоритных мужчин с самыми замысловатыми емкостями и разной степени жажды. Кто-то был уже посреди процесса, и требовалась немедленно продолжить, кто-то был в предвкушении, кто-то после вчерашнего, позавчерашнего. Самые стойкие – после прошлогоднего и до сих пор не прекращающегося. Политес никто не соблюдал. Одиночке там ловить было нечего. У группы шансы возрастали. Нужно было просто взять одного, самого крепкого. Дать ему в одну руку деньги без сдачи, во вторую - канистру, перекрестить хорошенько и дальше всем наличным составом изо всех сил толкать в спину в направлении окошка. Ничего сложного. Главный секрет - правильный подбор одежды (см. 2-ой параграф). Никаких хлястиков, наружных карманов, шарфов и прочих буржуйских излишеств. Все должно быть по-спартански скупо и функционально. Нельзя давать врагам шанс за что-то вас ухватить.
А еще на Л. Толстого действовал пивная мафия. Она в принципе существовала при многих пивняках, но тут она набрала самую мощь и силу, почти как в Чикаго. Мафия брала за свои услуги рубль с каждых 10 литров. Т.е. при цене пива 60 копеек за литр (Жигулевское или Колос), 1-литровая канистра стоила 6 рублей, 20-литровая – 12. Плюс 1-2 рубля мафии. Не вопрос, скажите вы. И будете правы. Если бы только у нас всегда были те два лишних рубля. Получив деньги, мафия либо действовала вышеописанным поршне-толчковым методом, либо (Толстовцы) через крышу. Это когда на крыше пивняка всегда сидели дежурные представители мафии. Им передавали деньги и канистру, а они брали одного из себя за ноги и опускали к окошку головой вниз. Потом затягивали обратно. Цирк Дю Солей. Потомственные клоуны-алкоголики-акробаты.
А потом пиво как-то незаметно стало продаваться везде. И даже рядом с общагой открыли целый настоящий пивняк. И пиво в нем было почти каждый день. Иногда даже с самого утра. Но только «почти». И когда пиво в наличии имелось, над ларьком загоралась электрическая лампочка. Негромкая – ватт на сто. Но свет ее по яркости для души напоминал живительный свет морского маяка. У какого наверное и дежурила Ассоль. Какой ласково светил усталым мореплавателям, давая понять, что есть земля, и есть надежда. И лампочку ту, если высунуться из форточки (недалеко – примерно по пояс), было даже видно. И каждое утро мы вставали перед крайне непростым, местами гамлетовским выбором – идти ли нам сегодня на учебу или поддаться альтернативе. А поскольку у пивняка даже было собственное поэтическое название «Рассвет», то у нас даже родилась русская народная поговорка: «Ученье – свет, а неученье – Рассвет».
Валенки же, тулуп и шапка пылились с тех пор забытые в углу.