Гибель богов
Вы спросите: какой самый дефицитный ресурс в академическом институте был до начала перестройки? Зарплата? – не угадали. Самым дефицитным ресурсом была площадь. Прихватить лишние комнаты мечтал каждый завотделом или завлаб. Сотрудники сидели по четыре-пять человек в комнате, в то время как занятия наукой располагают к неторопливым размышлениям в тишине. На втором месте по дефицитности были телефонные номера внешней городской сети.
Поскольку академик Ходунов был директором института, Вене повезло. Ему на закрытом этаже была выделена комната, по которой можно было кататься на велосипеде. Чтобы к этой площади не придралась никакая комиссия, в этой комнате поставили ещё два стола, как бы для других сотрудников, так же имеющих допуск к закрытым темам. А ещё притащили зачем-то два огромных сейфа, как бы для секретных документов, хотя оба сейфа стояли пустыми по причине утери ключей от них. Эти сейфы поставили тоже для комиссии. Те два условных сотрудника в комнату никогда не заходили, поскольку имели рабочие места в открытой части отдела. А Веню посадили охранять комнату, опять же, на случай, если нагрянет комиссия по проверке эффективности использования площадей института. Так как ему звонили из разных городов Союза по десятку раз на день, в комнате установили городской телефон, помимо внутреннего. Веня сидел в одиночестве, но не переживал, ибо дел у него всегда было выше крыши. В паузах он для релаксации ходил пить чай в отдел на четвёртом этаже.
Тем временем, аспирантка бывшего Учёного секретаря института, доктора Плохина, Женя подготовила кандидатскую. Плотной спортивной фигурой она напоминала украинскую казачку, играла в теннис на корте. Александр Михайлович, видимо, запретил ей и своему студенту Ивану общаться с Петровым, которого он теперь воспринимал как конкурента в своих планах на заведование лабораторией, поэтому Веня не был в курсе того, что именно она написала. Ещё на этапе защиты ею дипломного проекта, Плохин попросил его о рецензии. Прочтя дипломную работы, Веня мягко обьяснил студентке, что электронная оптика – это весьма обширная область науки, и то, что представлено в дипломе – всего лишь маленькая клеточка этой области, поэтому необходимо, как минимум, знать, что сделано остальными, чтобы делать смелые заявления о новизне результатов.
На предзащиту Веню, как водится, «забыли» пригласить. Через пару месяцев он спросил коллег:
– Что-то не слышно, как там у Жени дела? Защитилась или ещё нет?
В ответ недоуменные взоры:
– Как, разве ты не знаешь?
Оказывается, защита состоялась, но Женя провалилась с треском. Учёные увидели массу формул невообразимой сложности, какие Веня уже видел в отчёте Плохина, но соискатель не смогла ответить на простейшие вопросы о постановке задачи. Когда она заходила в тупик, однообразно отвечала:
– Мне Александр Михайлович так сказал.
Все понимали, что провал с защитой целиком лежит на совести научного руководителя. Понимала это и Женя, потому и ушла от него сразу после провала. Тем не менее, Плохин твёрдо шёл к своей цели, и через несколько месяцев в институте была утверждена новая лаборатория вычислительных задач математической физики. Какими соображениями руководствуется администрация и Учёный совет при создании новой лаборатории обычно мало кому из сотрудников известно, поскольку такие вопросы решаются кулуарно. Возможно, Плохин о чём-то договорился с академиком Ходуновым. Скажем, когда в институте появилось новое направление по электронной оптике, по которому с самого начала планировалось заключение хоздоговоров большого объёма. С другой стороны, при приёме Петрова на работу министерство оборонной промышленности обещало передать десять ставок для организации проблемной лаборатории.
Разница между проблемной лабораторией и штатной в том, что первая финансируется непосредственно от министерства и существует, пока в институте успешно выполняются работы по направлению, определяемому этим министерством, то есть эта лаборатория – временная структура, которая в любой момент может быть упразднена извне. Штатная же лаборатория финансируется Академией наук и потому является гораздо более стабильной структурой, которую может закрыть только администрация института с одобрения Учёного совета.
Так или иначе, но лаборатория Плохина была штатной, следовательно, новых ставок в институте не образовалось, и сотрудников завлаб должен набрать сам из состава прежнего отдела. Вот тогда Александр Михайлович и посетил впервые комнату Вени на закрытом этаже. На приглашение Петрова сесть он не отреагировал, давая понять, что спешит, и для продолжительного разговора у него просто нет времени.
– Вот, Вениамин, ты должен это подписать, – сунул он Вене в руки стопку листков, первый из которых содержал некий список, в котором он увидел и свою фамилию.
– Что это? – спросил Петров.
– Список сотрудников моей лаборатории.
– А почему я должен это подписать? – удивился Веня, сделав ударение на слове «должен».
– Так ведь общая тематика, да и работали мы вместе, – с досадой на непонятливость нового сотрудника ответил Плохин.
– Стоп, стоп, Александр Михайлович, в моём понимании, мы не работали вместе. Во-первых, я работаю в области электронной оптики второй десяток лет, а Вы – что-то около года. О ходе своих работ Вы никогда мне ничего не сообщали, я узнавал это задним числом из препринтов и отчётов, в которых не участвовал и соавтором не являюсь. Во-вторых, Вы не пригласили меня на предзащиту и защиту Жени, видимо, полагая, что я не являюсь специалистом в этой области. Провал же защиты продемонстрировал, скорее, что Вы сами не являетесь таковым специалистом и разбирающимя в этих вопросах научным руководителем. Какой же мне резон переходить к Вам работать?
Плохин, совершенно не ожидавший такой реакции, заметно побледнел и продолжил слегка дрожавшим голосом:
– Но в новой лаборатории у тебя появляются новые перспективы.
– Вот об этом я и хотел бы узнать, прежде чем принимать решение о переходе, – спокойно возразил Веня.
Образовалась пауза. Плохин продумывал, какие аргументы предъявить упрямцу, затем решился:
– Я мог бы похлопотать, чтобы со временем перевести тебя из старшего на ставку ведущего научного сотрудника.
– Это не деловой разговор. Что должны означать термины «похлопотать» и «со временем»? Вот если бы предложение звучало так: «В случае перехода я гарантирую перевод на ставку ведущего в течение полугода» – это имело бы какой-то смысл. А так, это, скорее, похоже на соглашение о намерениях.
Разговор не получался, поскольку сильные аргументы у Плохина были исчерпаны. Но он собрался с силами и выдавил:
– Я мог бы помочь с подготовкой и защитой докторской.
Это был сильный аргумент, но за своими хлопотами с организацией лаборатории Плохин как-то оказался не в курсе, что Веня уже четвёртый год ждал защиты в ленинградском Политехе.
– Спасибо, Александр Михайлович, хотя я не совсем понимаю смысл термина «помочь». Да и хлопоты эти напрасные, поскольку докторскую я уже написал и к защите представил, осталось немного подождать.
Этого Плохин совсем уж не ожидал. Принимать в лабораторию доктора наук, который будет равен начальнику в научном плане, а по опыту в электронной оптике будет значительно превосходить его – мероприятие опасное, во всех отношениях.
– Н-но как же быть? – уже в отчаянии воскликнул новоиспечённый завлаб, только сейчас поняв, что направления электронной оптики не будет в его лаборатории, как не будет и единственного специалиста, на которого он возлагал такие радужные надежды.
– А никак. Пусть всё остаётся как прежде. Академик Ходунов меня вполне устраивает как непосредственный начальник. Всё необходимое для успешной работы по электронной оптике у меня есть – собственная оригинальная методика, проверенные многолетней практикой алгоритмы и программы. Чего ещё желать?
Когда Плохин выходил из комнаты, у него дрожали губы.
– Вот ещё один враг проявился открыто, – подумал Веня. – Впрочем, сформировался он давно, но теперь не очень опасен, поскольку Ходунов относится ко мне с симпатией, и на заклание отдавать пока не намерен. А всё потому, что он не интриган, как многие другие, встречавшиеся у меня на пути.
Через некоторое время Кублаков начал активировать соглашение о передаче ставок для организации проблемной лаборатории, подписанное министерством оборонной промышленности при переходе Вени. Его фигура в качестве заведующего этой лабораторией просматривалась однозначно, поскольку Ходунов отдал направление электронной области в его руки, и Веня был официальныцм научным руководителем хоздоговора по этой тематике. Однако, на горизонте появились новые облачка. По неизвестной никому из участников работ причине чиновники министерства несколько изменили смысл соглашения, заявив, что в сибирском Институте математики уже есть проблемная лаборатория этого министерства, поэтому нецелесообразно создавать новую в том же месте. Было предложено эти десять ставок передать в имеющуюся проблемную лабораторию, организовав в ней сектор с новой тематикой.
Веня отправился на разведку. Такая лаборатория также размещалась на закрытом этаже и предназначалась для создания локальных сетей министерства. Руководил ею молодой худощавый человек с пронзительным взглядом непримиримого борца, революционера и ниспровергателя. Всеволод Филиппович по профессии был инженер. Сама лаборатория занимала огромный зал с десятком столов, на которых стояли персональные компьютеры «Электроника» отечественного производства, соединённые воедино множеством проводов. Импортные IBM PC здесь не подходили, поскольку работы делались для оборонного комплекса. Отечественные же постоянно ломались из-за слабой элементной базы, да и математическое обеспечение приходилось писать своё по той же причине секретности. В результате, работы затягивались на неопределённые сроки, и в министерстве отношения с лабораторией были достаточно напряжённые.
Все эти новости завлаб высказал Вене, при этом добавив:
– Понимаешь, какой мне резон брать на себя ответственность за новую тематику, когда и в прежней дела идут не сказать, чтобы хорошо.
Узнав о состоянии работ в электронной оптике, он несколько смягчился:
– Хорошо, договоримся так: в бумагах мы пропишем отдельно ответственность научных руководителей по каждой теме и отдельные счета для финансирования двух договоров, чтобы исключить переходы сотрудников и прочие нежелательные эффекты.
Конечно, это было совсем не то, что независимое руководство лабораторией, но оставляло и некоторые плюсы. Например, независимое от Академии наук финансирование давало возможность выплачивать сотрудникам премии, которых не было вовсе в академических институтах. Правда, не вызывало никаких сомнений, что администрация института возьмёт свою дань с проблемной лаборатории. Оставалось только надеяться, что дань эта в процентном отношении не превысит ясак Золотой Орде. Главный же минус был в том, что в случае ликвидации лаборатории не оставалось никакой гарантии, что сотрудников и даже самого завлаба возьмут в штат института, поэтому аполне можно было оказаться на улице.
Всё это порождало атмосферу неуверенности и мучительных сомнений. На деле же, проблема рассосалась как бы сама собой и без особого драматизма.
Проблема с передачей ставок затянулась. Тем временем, начались новые времена, а лучше сказать – новая эпоха: масса партий, выборы в местные депутаты и Государственную Думу, митинги, маёвки, инфляция, задержки нищенских зарплат, общество трезвости, общество «Память», жидомасоны и бандиты. Всеволод Филиппович вполне оправдал мои прогнозы, оказавшись в обоих обществах сразу и на гребне борьбы с жидомасонами. Понятно, что в такой тусовке не до работы, поэтому министерство перестало финансировать его лабораторию. В институте ему был поставлен ультиматум: в течение полугода Вы должны найти стороннее финансирование, иначе все сотрудники будут уволены. В такой ситуации надежды на создание проблемной лаборатории по электронной оптике были бы просто смешны. Для Вени же это, на самом деле, было облегчением. Если бы к этому моменту он уже был завлабом и набрал сотрудников, какие глубокие моральные проблемы он испытывал, помня об ответственности за судьбы своих коллег.
Помня о судьбе первой монографии, Веня написал новую, также в двух томах, но в полном объёме. Он подал её в издательство «Наука», Учёный совет института одобрил, и монография была принята к редподготовке. Шли месяцы, автор обсуждал с художником издательства рисунки и графики, которые этот художник должен был нарисовать рукой профессионала. Однажды утром, придя на работу он увидел на своём столе две увесистые папки со своеми рукописями. К ним не было никакой сопроводительной информации. Позвонил в издательство. Сердитый голос на другом конце провода ответил коротко:
– Обращайтесь к ответственному за издательскую деятельность в вашем институте. Это он забрал монографию.
Веня навёл справки. Ответственным оказался член-корреспондент
Бобрюков, являющийся также заместителем директора института. Когда Веня позвонил ему, тот ответил коротко:
– Я сейчас занят, – и бросил трубку.
Веня записался к нему на приём, и в положенные часы сидел у директорского кабинета. Прошло полчаса после назначенного времени, и Веня осведомился у надменной секретарши:
– Александр Алексеевич занят? У меня назначено.
– Его нет в кабинете.
– Но ведь это приёмные часы. Он что, болен?
– Нет, он сейчас проводит семинар со своими учениками в рабочем кабинете.
– Как же так? Я заранее записался на это время, жду уже полчаса... Не могли бы Вы позвонить ему и напомнить о посетителе, – упорствовал Веня.
– Звонить я не буду, он занят.
Веня подошёл к кабинету, приоткрыл дверь. Внутри сидели шесеро сотрудников или студентов, а, развалившийся в кресле, хозяин кабинета что-то им внушал. Входить было невежливо. Стоять одиноко в коридоре – глупо, поскольку неизвестно, когда начался семинар и когда он закончится. Уйти, чтобы прийти позже, тоже глупо, поскольку член-корреспондент после семинара мог тут же уйти из института.
Веня решил подождать. Через четверть часа сотрудники или студенты потянулись из кабинета, Веня постучал и вошёл.
– Вам что?
Бобрюкова Веня лично не знал и полагал, что тот его также не знает.
– Александр Алексеевич, мне сообщили из издательства «Наука», что Вы сняли мою монографию из плана на этапе редподготовки. Не могли бы Вы объяснить, в чём причина?
– Но ведь у Вас, кажется, уже есть монография.
– Это так, но и у Вас не одна монография. Сданная в издательство – это другая книга.
– Ах, просите, я не знал. Произошла ошибка.
– Это бывает. Раз выяснилось, что ошибка, нельзя ли вернуть мою монографию в издательство.
– Увы, это невозможно. На издания такая очередь. Вместо Вашей монографии, там сейчас готовят сборник трудов нашей конференции.
По крайней мере, Вене стала понятна причина столь решительного действия Бобрюкова. Он снял чужую монографию, чтобы вне очереди выпустить свой сборник.
– Но как же можно так просто снять книгу? Она же прошла утверждение Учёного совета института. Вы же могли позвонить мне и всё выяснить перед тем, как снимать её. План издательства формируется раз в году.
– Да не волнуйтесь Вы, в следующем году непременно издадите.
Когда Бобрюков и в следующем году таким же манером снял Венину монографию, он пошёл к Ходунову:
– Как же так! Неужели автор не имеет никаких прав?
Ходунов горестно взмазнул руками, видимо, вспомнив подобные истории в своей молодости:
– Какие права!? О чём Вы говорите?
На самом деле академик Ходунов был поставлен директором института, когда прежний уёхал в Москву. Согласно процедуре, в течение последующих пяти лет должно пройти избрание директора Президиумом Сибирского отделения, а затем утверждение его в Москве, в «Большой» Академии. До этого он считался исполняющим обязанности директора. Прошло уже шесть лет, а избрание так и не состоялось, что, само по себе, уже было нарушением закона. Об истинных причинах этого никто в низах ничего толком не знал, хотя догадывались: Ходунов не устраивал столпов академического мира.
Он был человеком резким, безкомпромиссным, никогда не участвовавшим в политических интригах и коалициях. Другими словами, «с ним было трудно». В такой ситуации полной для него неопределённости Ходунов написал письмо в Президиум: «В связи с сильной загруженностью научной работой и напряжённой подготовкой двух фундаментальных монографий, подводящих итог десятилетней деятельности, не могу далее исполнять обязанности директора Института. Прошу освободить меня...».
На это нужно было как-то реагировать. Президиум попросил исполнять обязанности до выбора нового директора. Как коммунист, Ходунов не мог просто бросить институт. Расползались слухи о том, другом, третьем кандидате на пост директора. Видимо, выбор был не прост и для столпов, но через полгода выбор был сделан, и новый директор въёзжал в институт из ВЦ со своей командой. Это был невысокого роста, кругленький и румяный добрячок, чем-то напоминавший народного артиста Евгения Леонова. Новых идей у него не было, он был соглашателем: «Давайте вместе решать, товарищи»!
Тут-то и выяснилось, какой ресурс в институте самый дефицитный. В комнату Вени пришла комиссия с суровыми лицами, решительность которых не оставляла места для сомнений. Они не постучались, просто отворили дверь и заполнили пространство. Никто не произнёс ни слова, молча ходили из угла в угол, что-то измеряли, записывали в свои блокноты.
Один из углов большой комнаты зимой промерзал, покрывался инеем. Летом этот угол темнел вечно мокрым пятном, а из трещин сыпалась труха. Этот угол надолго привлёк внимание всей комиссии. Смотрели, качали головами, наконец один из них весомо произнёс:
– Нужен ремонт.
Веня сначала обрадовался, ремонт, в самом деле, нужен был давно. На следующий день, подняв трубку городского телефона, чтобы позвонить заказчикам в Москву, он не услышал привычных гудков. Позвонил на телефонный узел института по внутреннему телефону:
– Что там у вас с аппаратом, проверьте линию.
Через пять минут телефон заработал, но на следующее утро ситуация повторилась. Теперь уже сердито звонит на телефонный узел, а там отвечают:
– Ваш аппарат отключён по распоряжению Учёного секретаря.
Веня звонит секретарю:
– В чём дело, уважаемый?
– Понимаете, Вениамин Николаевич, Вашу линию директор забрал в свой отдел. Городских линий катастрофически не хватает.
– Но мне заказчики со всего Союза звонят по десять раз на дню.
– Если Вы не против, мы подключим Вас впараллель к доктору Низметдинову.
Веня был не против, но через пару дней Низметдинов вскипел:
– Невозможно работать, ему звонят через каждые четверть часа.
Поскольку тот был хозяином своей линии, а Веня прикреплённым, телефон у него просто отключили. Затем по внутреннему позвонил снова Учёный секретарь и объяснил, что Петров занимает слишком большую комнату, когда в институт въёхала большая команда и с площадями создалась совершенно невыносимая ситуация. Он предлагает на выбор одну из двух комнат в открытой зоне института. Веня достаточно хорошо понимал причины изменений в своей судьбе и не возражал.