«Быть художником - значит жить в борделе!», - в сердцах закричал расстроенный отец Эдварда Мунка, художника, создавшего «Крик». Конечно, он не знал, что работа его сына превратится в самую узнаваемую картину в истории искусств, да ещё и проданную на Sotheby’s за 119,9 млн $.
История умалчивает, что ещё нелицеприятного наговорил старик, узнав, что его отпрыск решил свернуть на проторенную пьяницами, дебоширами и сумасшедшими дорожку творчества.
Тогда Мунк-старший был не очень далёк от истины.
Например, возьмём абсолютно правдивую и от этого не менее странную историю из жизни его современника, Перси Уиндема Льюиса. Английский художник, писатель и мой коллега - теоретик искусства заставил ждать, пока он завершит акт любви со своей музой Нэнси Кунард другую свою подругу. Этой другой была невовремя вернувшаяся из родильного дома Айрис Барри, причём вместе с его новорожденным младенцем.
Вот как тут не согласиться с Хемингуэем. Ведь старик Хэм нутром чуял гнильцу, назвав Уиндема Льюиса «человеком, гнуснее которого никогда ещё не видел».
Если хотите убедиться, пролистните до главы «Эзра Паунд и его «Бель эспри» в шедевральном романе «Праздник, который всегда с тобой». Эрнест Хемингуэй писал его как автофикшн о своей богемной жизни в Париже.
Даже само появление «богемы» как понятия, явления, тенденции -если угодно, просто невозможно представить нигде, кроме Парижа.
Считается, что «богему» изобрёл писатель Анри Мюрже, автор историй Латинского квартала, объединенных в роман «Сцены из жизни богемы», 1843 года и выражения:
«Если где-то она (богема) и существует, то лишь в Париже, лишь там возможна».
Конечно, потом богема расползлась по всей Европе, от свободного города Христиании и до хипстерствующего Берлина.
Но с 19 века поменялась не только геолокация, поменялась само значение слова «богема», ее пристрастия, привычки.
До 70-х годов 20 века публику эпатировал сюрреалист Дали, приезжая на премьеру фильма в гробу с яичной скорлупой на лице, на лекцию - скафандре, прогуливаясь по городу с муравьедом на поводке и допуская полигамию в отношениях со своей любовью - Галой. И все шло, как и должно было - роскошные попойки , за которые платили набросками художника, споры с Пикассо, тоже меняющего жён как Синяя Борода. Но в какой-то момент всё пошло не так.
Этим моментом, сдаётся мне, был щелчок Полароида мистера в белом парике, мистера, пообещавшего каждому «15 минут славы», эмигранта, любившего суп "Кембелл".
Продолжение в следующей части.