Были установлены тесные взаимосвязи между основными механизмами, лежащими в основе зрительного и слухового внимания, которые все вращаются вокруг распознавания, отбора и обработки информации в пространстве и/или времени. Были провели эксперименты внимания, на которых проверили так называемое преимущество одного и того же объекта (когда рассматривается то же самое физическое расстояние, ответы быстрее, когда зонды происходят внутри того же объекта, чем когда в других объектах) в звуковой области. Действительно, они показывают, что ответы также быстрее внутри одной и той же ритмической фразы (тон одной частоты), чем между различными ритмическими фразами, причем длительность является аналогом расстояния. Эти результаты убедительно свидетельствуют о том, что внимание человека, основанное на объекте, не является исключительным для зрения и, скорее всего, не является принципиально пространственным, а скорее разделяется между доменами.
Существует замечательная когерентность между акустическими и визуальными сигналами речи, такими как временное соответствие между открытием рта и акустической оболочкой, областью открытия рта и формантами, а также временной модуляцией движений рта и голосовой оболочки. Популярная тема, которая возникает при обсуждении отношения между визуальными и слуховыми речевыми сигналами, - это эффект Макгарка , но здесь мы имеем в виду нечто другое: в то время как эффект Макгарка относится к интерференции (расхождению) визуальных сигналов в акустическом восприятии . мы вместо этого ссылаемся на общую историю и взаимозависимость слуховых и речевых сигналов на нейронном уровне. Действительно, ритм речи и мимика у людей одновременно ритмичны и очень сильно коррелированы. Кроме того, такая корреляция считается решающей для социального взаимодействия, необходимого для развития речи, то есть для координации индивидов группы посредством синхронизации нейронных процессов в мозге, в том, что было названо “связыванием мозга с мозгом”. Как утверждают эти авторы, если бы когнитивные процессы, лежащие в основе сложного поведения, зависели исключительно от обработки информации в мозге индивида, было бы трудно - если вообще возможно - достичь набора правил для интерактивного поведения, которым можно следовать и синхронизировать. Посылая циклические, генерируемые мозгом сигналы через физическую среду к другому мозгу, который декодирует и приспосабливает их, мозг действительно синхронизируется через колебательную активность.
Исходя из уже упомянутых нами выводов, вполне вероятно, что этот механизм носит действительно общий характер, что является хорошим примером использования уже существующего потенциала в новых целях. По-видимому, вербализация этого механизма предметно-общего внимания в области речи была решением проблемы экстернализации сложного синтаксического/семантического компонента, отсутствующего у других видов.
Предсказание нашей гипотезы состоит в том, что нечеловеческие животные - особенно те, которые, как было показано, различают гласные и согласные, которые могут или не могут их производить,—не будут демонстрировать никаких функциональных различий между этими двумя видами сегментов, и какие бы правила они ни извлекали из слухового входа, следовательно, не будут зависеть от сигналов, являющихся гласными или согласными. Проводились эксперименты на длинных крысах Эванса и пришли к выводу, что они действительно превосходят людей в извлечении правил из слуховых входных задач: в то время как у крыс не было проблем с обобщением правил в словах как над гласными, так и над согласными звуками, люди могли делать это только для гласных, с теми же стимулами. Дальнейшие эксперименты по извлечению правил с нечеловеческими животными, несомненно, усилят значимость этих результатов.
То, что делает нас хуже мышей в извлечении правил из слуховых данных и, следовательно, лучше их в выводе лексической и структурной информации, должно быть уникальным для языка и для людей. Они оставляют точную природу этого ограничения для захватов, но они предполагают, что только “если наблюдаемые различия в том, как люди обрабатывают речь, являются результатом языковых ограничений, мы не должны наблюдать функциональные различия у других видов." Функциональное различие, которое люди приписывают КС и ВС, обусловлено неязыковыми аспектами нашей неврологии, а именно общим механизмом внимания, который наряду с вокальным обучением и способностью производить достаточно большой звуковой инвентарь лег в основу человеческой речи. Люди и нечеловеческие животные имеют общие когнитивные и/или обучающие способности, они не могут быть специфичными для языка, поскольку только наш вид имеет язык. Однако они могли быть предшественниками, приближающими людей к языку.
Сближение между нашим предложением и рабочей памятью могло бы пролить свет на нейроанатомическую основу различия звуков, учитывая недавний прогресс в характеристике специфических для человека паттернов связности. Мы оставляем детальное исследование этого вопроса для дальнейших исследований.
Хотя язык, как сложная система, несомненно уникален для нашего вида, все еще требуется существенная эмпирическая работа, прежде чем любой из механизмов, задействованных в языке, может быть окончательно назван уникальным. Мы думаем, что это справедливо и для речи, и считаем, что наиболее плодотворным способом раскрытия ее природы является изучение структуры и эволюции каждого из задействованных механизмов, таких как тот, который мы выдвигаем.