В глухой, заброшенной деревне,
Где было пять всего дворов
На свет я появилась в год после военный,
В голодный и холодный год.
Я родилась, когда сестре было тринадцать лет. Она не хотела со мной водиться. Мама по-прежнему работала конюхом. Чтобы не сидеть со мной в доме, Люба изобрела приспособление: к зыбке привязывала верёвку, протягивала её через окно, услышав мой плач начинала верёвку дёргать - так она качала, успокаивала маленькую сестру. Однажды маме пожаловалась соседка на мою няньку. Соседка услышала плачь и зашла в дом, зыбка была пуста, а я, завёрнутая в пелёнку, лежала на полу.
Люба росла шустрым ребёнком: могла коня на ходу остановить, могла рысью промчаться на Буланом по лесной тропинке. Меня она хотела видеть такой же, но я была тихоней. Однажды сестра меня подсадила на молодого коня, показала, как надо управлять лошадью, у меня от страха сердце готово было выпрыгнуть из груди, но я очень хотела научиться так же управлять и поэтому согласилась. Всё было хорошо до тех пор, пока откуда ни возьмись появился под ногами коня рыжий кот. Конь встрепенулся, что было мочи поскакал, я выпустила уздечку и упала под моего скакуна. Сестра мне поведала о том, что конь долго перебирал меня ногами, чтобы не раздавить. С тех пор я близко не подхожу к лошадям.
Сама себя маленькой я помню хорошо. Наша деревня состояла из пяти домов, в одном из которых жили мы. Дом был разделён на две условные комнаты: одна из которых была кухня, в которой стояла большая русская печь. Печь топили каждый день, она служила как для обогрева жилья, так и для приготовления пищи, а также выполняла функции сельского доктора и спальни, если выразиться современным языком, а частенько и банькой.
Наша изба была деревянная, сделанная из брёвен, между ними был виден мох, который служил утеплительным материалом.
В большой комнате стоял стол, вдоль стены –длинная скамейка. В углу висели иконы. В комнате было два окна, одно выходило на колхозное поле, засеянное рожью; второе окно выходило в огород, где красовалась высокая-высокая сосна. Около двери стояла топчанка, на которой я играла со своим котом Васькой, пеленала его, качала и почему-то звала его «немчем», может потому, что он разговаривал со мной на непонятном мне языке. В центре комнаты стояла печка буржуйка, которую мама изредка топила. В неё однажды заскочил маленький поросёночек, который моментально обуглился. Мама чем только не мазала его, но спасти не удалось. Сколько слёз было пролито!
Помню детские игры в деревне моей, у которой такое красивое название – Михайловцы. Летом вся деревушка была покрыта зелёным мягким травяным ковром. Рвали траву, ставили стога сена, городили изгородь, чтобы сено не растащили. Кормили своих условных коров, телят, коз и овец. Играли во взрослую жизнь, которую видели у своих родных.
Школа в моей жизни прошла особой строкой. Моя мама была неграмотной, сестра в это время уже уехала на производство работать. Я не знала ни букв, ни цифр. В школу ходили за два километра. Учась в начальной школе, желания не проявляла. Мама пыталась мне помочь, но я ей не доверяла. Домашнее задание часто не выполняла, а если и делала, то в основном неправильно. Мама делилась переживаниями с учительницей Марией Александровной: уповала на то, что нет сахара, поэтому может нет и памяти. Я придумывала разные истории, чтобы не учиться: осенью, весной садилась в лужи, ссылаясь на то, что меня толкнули, или же я упала. Однажды мама сидела у соседки и увидела из окна, как я брожу по воде, сажусь, топаю ногами, что брызги летят во все стороны. Она до школы меня сопровождала. Стала искать другие способы отмазки от школьных занятий. Сочиняла «сказки» на ходу: то боронить ходила, то заболела.
Излечил меня от фантазии приезд тёти Ани с Кольского полуострова в отпуск. Два месяца упорных занятий дали свои плоды. Больше не надо было придумывать, сочинять что-либо.
Продолжение в следующей главе...