За окном бушевала метель. Казалось, будто целые стайки снежинок стучатся в окно. В детской комнате было тепло и уютно. Двое маленьких непосед уже улеглись в свои мягкие кроватки. Дети легли так, что из-под одеяла были видны кучерявые макушки, курносые носики и горящие интересом глаза. Тихий приятный свет ночника помогал Егору Ефимовичу читать сказки своим внукам. Вечернее чтение вошло в традицию много лет назад. Впервые интересную сказочную историю он читал своим детям. А после книжки приходило время рассказов о реальных приключениях дедушки. Вот и сейчас, пятилетний Ванятка перебил деда на самом интересном месте:
– Дедушка, это не интересно. Скучная сказка. Давай ты сегодня пораньше начнешь нам рассказывать историю про то, как ты был Дедом Морозом.
– Да, деда, – пискнула Аленка, высунув личико наружу. – Надоели нам выдуманные сказки. Хотим твою правду!
– А откуда ж вы знаете, что я не выдумываю, любимые внучки? – Егор Ефимович спрашивал серьезно, но в его глазах плескались задорные смешинки.
– Дед – ответил с таким же видом Ваня – ты нам врать не можешь
– Ну ладно, уговорили, дорогие мои. Но вы ведь слышали эту историю много раз!
– И она каждый раз интересная – закричала малышня хором.
Деваться некуда. Раз семья просит, надо выполнять. Особенно в канун того самого праздника, когда жизнь этого уже старика изменилась навсегда.
Шел тяжелый, страшный 1943 год. Немец шагал по России Матушке, как по своему собственному дому. Мало кто верил, что врага удастся выбить, прогнать со своей Родины. Голод, горе, одни потери - вот, что видели не только солдаты на передовой, но и оставшиеся в тылу люди.
Аккурат перед Новым 1944 девятнадцатилетний Егор со своей ротой догонял Четвертую Гвардейскую Армию. До фронта оставалось немного. Около трех дней пути. На ночевку в новогоднюю ночь остановились на тихой лесной поляне. Несмотря на все тяготы, люди чувствовали Дух Праздника. Конечно, сильно не пошумишь, но в расположении роты то там, то тут слышался смех, гармонь и умопомрачительный аромат солдатской каши.
Когда почти все заснули, Егор Ефимович вышел из своей палатки. Сладко потянулся. Не спалось ему, и все тут. Подышал. Выкурил папироску. И уже хотел возвращаться, чтобы до подъема покимарить, но увидел зайца.
– Деда, а чего в этом странного? Зайцев в лесу много, али ты поохотиться на ночь глядя решил? – смеется над стариком Ванятка.
А вот в том-то и дело, внучек, что зацепил меня чем-то ушастый.
С первого взгляду заяц, как заяц. Серую шубку уже сменил на белоснежную. Да такую, что выделялся даже на фоне нетронутого серебристого снега. А внимание привлек тем, что смотрел он прямо на меня. Не в мою сторону, а точно в глаза. И когда мы взглядами встретились, заяц мне подмигнул!
– Дедушка, ну вот этого точно не может быть. Нам в школе говорили – вещает первоклассница Аленка, – что не могут животные улыбаться и уж точно подмигивать!
– Дык и я удивился не меньше тебя – парирует Егор Ефимович.
Я аж опешил сначала. А заяц никуда не убегает, знай, глядит на меня своими глазками-бусинками. Я от первого шока отошел, и пару шагов к ушастому сделал. Думаю, даст деру сейчас, да и спать можно. А животинка как-будто чего-то ждет. Я еще два шага. И еще один. Даже не крадусь уже. Смело иду на лесного трусишку. И вот когда оставалось мне еще три шажочка сделать, зайка с места в сторону леса прыгнул. Остановился, обернулся и на меня смотрит. Чай зовет куда. Не знаю почему, но я пошел. Ночь сказочная, волшебная какая-то. Тишина, из лагеря ни одного звука не доносится. Снега не много, но он весь чистый, искрится под лунным светом. И мы с зайчишкой идем. Он впереди немного, я отстаю на три шага.
Сколько шли не помню. Я все думал, что за напасть такая? Спать не лег, за зайцем в лес увязался. А если заблужусь? Вокруг глянул – лес кругом. Тишина, аж жутко стало. Но иду – куда деваться. И вот выбежал зайка на поляну. Там прямо посередине ель раскидистая, пушистая и высокая стоит, надо мной, как царица, возвышается. Ушастый подле нее стал, на задние лапки поднялся и наверх посмотрел. Ну и я за ним.
А там, прямо над макушкой елки яркая звезда горит. Я от такой красоты даже рот открыл. А она раз, и прямо туда упала. Не понял, как проглотил, закашлялся, на колени упал, руками о землю оперся. Слезы, брызги из глаз аж с искрами! Глядь по сторонам, а зайчишки-то нет нигде. Постоял я так маленько. Вроде полегчало.
Встал, отряхнулся. Огляделся. А идти-то куда? И тут, слышу чуть впереди говор. Голоса громкие, смех, песни. А язык – не наш. Думаю, на немчуру вышел. Эх, жаль, что один нашел. Думаю, ворочусь к своим, сразу пойдем на разведку. Поворачиваюсь, а за мной нет поляны с елью. Лес непроходимый. И дорога, получается одна – вперед, к фашистам в лапы. Ну, думаю, помирать, так с музыкой.
Подобрался поближе. Смотрю, лагерь большой разбит. Человек на пятьсот, не меньше. Нельзя товарщией сюда вести – не вернутся. Что делать? Придется одному в диверсанта сыграть. Чай, услышат мои пальбу да взрывы. Будут знать, что рядовой Егор свою жизнь дорого продал.
А из лагеря фашистского такие запахи ароматные идут. Забыл я с этими приключениями, что не ел давно. Живот заурчал, соглашаясь с недавним умозаключением. Лежу я, и думаю, вот бы они все разом спать полягали. А я и бекончика поем германского, и шухера наведу.
И тут, как по команде все стихло. Только треск поленьев в кострах слышно. Только что песни, танцы и смех слышал, и вдруг ничего. Я еще пяток минут полежал, и не выдержал – любопытство верх взяло. Встал, пошел поближе посмотреть. Крадусь, и сам на себя ругаюсь. Авось, не получится ничего? Зря погибну, получается? Ну, думаю, все равно пошуметь успею.
За деревом стал. Высунул голову так, чтобы одним глазом посмотреть. Метрах в десяти от меня прямо у костра трое фашистов спят. Да так сладко, что можно в ухо кричать – не проснутся. Я ближе подошел. Толкнул одного, а он как сидел, так и лег на бревнышко.
Диво, да и только. Дальше иду. Ни одного бодрствующего. Я на полевую кухню заглянул, поел хорошо. Теперь и в штаб наведаться можно.
Полог палатки отодвинул, зашел тихонечко. Смотрю, кто как своими делами занимался, так и заснул. Только один солдатик на койку залезть успел. Подхожу – молодой совсем. Как я примерно. Волосы белые, веки подрагивают – десятый сон немец видит, поди. Я смотрю на него, и понимаю, что не хотел Ганс здесь быть. Всегда хорошим мальчиком слыл, хорошо учился, маму слушал. А тут война, и не деться от нее никуда.
– Деда, а откуда ты узнал, как немца звали? – чуть ли не вместе кричат малышата.
– А я и сам не понял. Как посмотрел на него, так и узнал все. Жалко мне стало мальчишку. Не виноват он ни в чем, да и письма от мамы все реже стали приходить. Чем дальше от родной стороны, тем хуже почта работает.
Я тогда подумал, вот бы ему сейчас письмо от мамы передать. А тут раз, в руке само собой оно и появилось. Я на свои руки гляжу, и вместо своих варежек серых на овчине вижу яркие красные, обитые заячьим мехом! Что за чудеса? Начал вспоминать, может на кухне только что был, свои снял, и не глядя чужие взял? Этим себя и успокоил. А письмо как объяснить? Ну, думаю, потом разберусь. Времени мало. Мне еще многих посетить в эту ночь надо.
Я письмо Гансу под руку положил, и к другому фашисту пошел. А этот натуральный, жестокий, беспринципный. Ему бы больше наворовать, да душ невинных сгубить. Чего там враги, своих бил, чтобы все боялись. Человек в форме оберст-лейтенанта лежал головой на столе, уткнувшись в карту местности. Только знал я, что не суждено его планам сбыться. Не я покараю, а другой дух – силу не раз в году имеющий за сволочью придет. И скоро совсем. До утра не доживет.
Я так весь лагерь обошел. На всех посмотрел, да понял – многие вообще этой войны не понимали. Два года воюют, а так и не укумекали, зачем? Я таким ребятам подарочки оставил. Кому письма, как Гансу волшебным способом передал, кому-то губную гармошку, потерянную в походе, вернул. Остальным шнурки в крепкий узел связал. Вот потеха утром будет.
Я еще по лагерю немчуры побродил. Все оружие, патроны и снаряды спрятал, а вместо них, по одному мановению руки хлопушки да бенгальские огни появились. А еще я им каток устроил. Не смогут и шагу пройти, чтобы не упасть на место мягкое. Да припасы еды все дыханием заморозил. На славу постарался, чтобы убирались из леса, да и вообще страны нашей.
Так, хихикая, уходил Егор Ефимыч из вражеского стана. Да только беспокойство его одолевало все больше и больше. И грусть появилась, и как будто вдалеке голоса его звать начали. Опустил он головушку свою в пол, а там вместо валенок солдатских сапоги красные! Он глядь выше, а ватник с портупеей привычной в яркую шубу до пола превратился. Тут Егорушка на свою попу и сел. Лицо снегом вытирать – а у него вместо гладко выбритого утром подбородка, борода до пояса почти!
И голоса все ближе, да все лучше слышно. Не было времени у парня разбираться. Он только пальцами щелкнул, и сани появились. А в них мешок бездонный с подарками. Сел Ефимыч в саночки, да полетел по земле русской. Во все дома заходил, где дети малые его ждали. Подарки раздавал, да когда в мешок лез, точно знал, что дарить нужно.
В некоторые места с самой большой скоростью спешил. Там других подарочков ждали – не пряничков и конфет сладких, не игрушек новых, не платьев цветастых. В тех домах дети жизни просили, не хотели оставлять матерей своих. Летел Дед на всех парах, но не всегда успевал. Тогда лились у него слезы, на щеках в льдинки драгоценные превращающиеся. Отдавал он их родителям несчастным, да дальше ехал.
Под утро, когда последний новогодний сюрприз из мешка достал, понял. Возвращаться пора. Сани его быстро довезли до полянки, где мирно спали его товарищи. Зашел Егор в лагерь таким же, как выходил из него. Обычный паренек девятнадцати лет, в валенках, серых варежках на овчине, да в тулупе старом. Только в глазах – две звездочки ярких остались. Да никто их не видел.
Оказалось, что пропажи рядового никто и не заметил. Лег он в свою палатку рядом с другом верным Генкой, да и уснул крепким, но недолгим сном. В шесть утра снялась рота с места, и по назначенному маршруту двинулась.
– Ничего не случилось больше со мной в тот день. Только слухи потом ходили, что разведчики наши на странное расположение немцев наткнулись. Там вместо земли или снега под лагерем сплошной лед. Да такой толстый, что разбить его даже ломом трудно. Половина солдат бегала да все ругалась на своем. По обрывкам поняли, что ни одного оружия найти не смогли – в ящиках одни хлопушки, да огни бенгальские. Вторая часть немецких военных сидела и рыдала над письмами. Все оглядывались люди, да понять не могли, откуда почтальон пришел, да куда ушел ночью-то.
– Да, дедушка, вот так история – вздыхают кровиночки.
– Ну, все, молодежь, вам спать пора, да и я притомился. Хорошая сегодня ночь была, чудная.
– Как тогда? – Поднимает сонную голову Аленушка.
– Как тогда, внученька, как тогда.
Встает Егор Ефимович со своего привычного места. Выключает ночник, и выходит из детской, где уже мирно посапывают его драгоценные внуки.
Проходя по коридору, слышит старик, как веселятся дочери его с мужьями и друзьями в зале. Заходит в свою комнату, аккуратно, как в армии учили, складывает одежду на, стоящий рядом с кроватью, стул. Надевает пижаму и ложится на кровать с уже скрипучими металлическими пружинами.
Эту историю Егор вспоминает раз в году, и каждый раз, перед тем, как закрыть глаза, в них сверкают две яркие звездочки, как много лет назад.
#рассказ #великая отечественная война #сказка #новый год
