Знаете, почти никто из нас не видел войны... И фраза «рота отбила атаку противника, поддержанную минометным огнем» не вызывает почти никаких эмоций, максимум легкое удивление, выраженное в чуть заметном поднятии брови и искривлении уголка рта... Пффф... разве это трудно? Танки не наступают, самолеты не летают, на горизонте только пехота. Спокойно пыхти в окопе, да стреляй исподтишка в немца, который перед тобой как на ладони. Никакого геройства, ага. Спокойно и не страшно.
Почитайте, как это было на самом деле:
«Цепь немецкой пехоты вышла из балки, словно выросла из-под земли. Находясь за пределами автоматного огня, не потревоженные артиллерией, так как за нашими спинами такой роскоши не было. Не торопясь умирать, они меееедленно начали движение, постепенно сближаясь с нами. Только такие, как я, вооруженные винтовками, могли вести прицельный огонь, но в 44-м году трехлинеек в частях осталось мало. Их жидкие хлопки не смутили опытных вояк. Пулеметы на наших позициях молчали, видимо не желая преждевременно открываться. Черные фигурки солдат были настолько малы, что целиком скрывались за стебельками и "листинками" травы, маячившими перед прицелом. Эту «былинку» с высоты роста и не увидишь, но когда с уровня земли, через узкую прорезь смотришь на дальнею точку, то ближняя «былинка» превращается в толстоствольное дерево. Не зря же боевой устав приказывает стрелку тщательно убрать траву из сектора обстрела, да разве руками всю ее вырвешь? Пока цепь не приблизиться на дальность огня немецкого автомата, можно чувствовать себя спокойно. В запасе есть еще 300 метров, точнее 5-7 минут, в которые можешь спокойно целиться, не опасаясь пули. Выбрав одного, я посылал пулю за пулей, производя выстрел в полном соответствии с "Наставлением по стрелковому делу при стрельбе из винтовки". Это довольно сложный процесс: следует затвором дослать патрон в казенник, положить винтовку на упор, плотно прижать приклад к плечу, охватить цевье пальцами, прижавшись щекой к прикладу, прищурив левый глаз.Затем совместить центр прорези прицельной рамки с пеньком мушки. Всю эту систему подвести под грудь мишени, задержать дыхание... Плааавно потянуть спусковой крючок. Стрелок обязан знать расстояние до выделяющихся предметов на местности перед ним, а по мере приближении цели к этим ориентирам сдвигать хомутик прицельной рамки на соответствующую ризку.
После нескольких выстрелов, спокойно идущая фигура врага начала метаться - немец делал противоогненный маневр, не желая сидеть на мушке. Значит, пули ложатся рядом. Вот-вот попаду. Я загнал новую обойму, стал удобнее устраиваться с винтовкой, намереваясь в этот раз непременно наградить немца девятью граммами. За цепью неожиданно загудело - на наши окопы густо посыпались мины. Над головой заныли осколки, не давая толком высовываться, а цепь немцев скрылась за пеленою пыли и дыма. Мина рвется с негромким звуком, делает неглубокую воронку, осколки стелет по земле. Она страшна наступающим, прячущимся в ямах не опасна, если не попадет прямо на хребет. В полуметре над головой со страшной силой выли куски железа, пыль заползала в окоп, а душу также медленно заполняла тревога. Точнее, тревога появилась вместе с цепью,теперь же лезло что-то другое, это был предшественник страха за себя. Сидишь на дне окопа, вдыхаешь тяжелый ядовитый воздух. Вроде не боишься, а руки начинают не нужно двигаться сами, сохнет в горле. Голова крутит вопрос: «Как теперь будет,чем кончиться и что делать»... А что делать если и носа не высунуть: только ждать, а ждать нельзя! Каждая прошедшая секунда съедает твои преимущества, наращивая немецкие. Пока сидишь сложа руки, немец к тебе идет. Обстрел кончится, когда фриц будет близко; начнет хлестать очередями брусвер, целясь в голову, мешая стрелять. Если рядом разрисовывает землю свинцовая плеть, а глаза засыпает, выбиваемая пулями земляная крошка,попробуй-ка "Затаив дыхание,плавно потянуть спусковой крючок" - где уж там! А пока жди! Нутром чувствуешь приближение развязки, спину холодит. Нарастающая душевная сумятица делает мысли беспорядочными, - чем дальше это продолжается, тем короче мысли. Пока не замелькают в мозгу подобно метеорам отдельные обрывки....»
"Уже пули бьют. 200 метров, может и ближе. Зря тогда Димку ударил (это о далеком младшем брате). Где же пулеметы? От гад! Ниже сядь! Наверное, в голову попадут.
Интересно.
Похоронят или так бросят? Вроде тише! Может, пора?
Нет, рано. Зря брата стукнул. На заборе земля... и т.д.
Это не страх, до него еще далеко. В солдате живуча надежда. Она точила подсознание и не давала пугаться -«Терпи, парень, не бойся!" Кончится обстрел, заговорят пулеметы, тогда и врежем гадам по первое число!» Страх пленкой обернул разум, когда я обостренными чувствами интуитивно уловил спад в обстреле, краем уха услышав первые очереди ППШ и высунулся из окопа. В облаке оседающей пыли неожиданно близко увидел нечеткие силуэты врага. До них не больше 150-130 метров. Они неслись на нас, у каждого на плечевом ремне трепыхался автомат, выкидывая мерцающее пламя. У бегущих в стороне пламя было в виде короткой палочки, а у стреляющих в тебя - в виде яркой розочки. Я не слышал звуков, не видел, что делается вокруг, едва ли что думал. Дыхание перехватило; внутри как-то заледенело, замерло. Мир мой предельно сузился. Четко помню только того, что бежал на меня. Остальных воспринимаешь как обычные тени. На мундире немца металась блестящая награда. Я торопливо мушкой цацку, но выстрелить не успел - немец вдруг брякнулся на землю, пропав в стелющейся пыли. Тотчас же голову резко рвануло назад и в бок, касочный ремень резанул скулы, шейные позвонки хрустнули. Сквозь тьму и яркие искры в глазах прорезалось нерусское слово "Олеба", на некоторое время наступило беспамятство - последствие разрыва гранаты. Преодолевая боль, трудно шевелились мысли: «Ну вот я и мертвый. Убили. Шеи нет. В шею попали, болит..» Летели секунды, а может минуты. Где же я теперь? Погоди, погоди вроде стреляют! Разве убитые слышат?! Вон Гришка орет... Да и чувство боли в спине и шее.... А..... Это видно он о гробный ящик стукнулся. Значит на ящике лежу, значит в о окопе! Вот и пулемет бьет. Так я живой! Может только ранен! Руки торопливо обшаривали тело. Глаза увидели земляные стенки и блестящий затыльник приклада оставленной на брусвере винтовки. «А как там немцы?»
Когда я вторично выглянул за брусвер, на меня вплотную надвигался немец - ткни штыком и достанешь. Крупный, из-за того, что я смотрел снизу. Он, перебирая тяжелыми сапогами, неотвратимо шествовал прямо. Ниже обреза горшкообразный каски белели его оскаленные зубы. «Кто его пустил так близко?! Почему не убили? Мне его надо!...»
С 25 метров не промахнется и ребенок, а я - промазал. Последняя способность думать отлетела, руки сами перезарядили затвор,винтовка коснулась плеча. Выстрел толкнул в ключицу - немец шел вперед, как заговоренный. Теперь он увидел меня. Пока я лихорадочно передергивал затвор, корпус его на бегу развернулся, направляя прижатый к бедру автомат в точку под моей каской. В глаза брызнуло огнем, по каске брызнуло тяжелым молотом, плечо дернуло назад. Кое как рванув за спусковой крючок, без мыслей и желаний опустился на дно окопа, тупо ожидая смерти. А ее не было. Не слышно топота, не грохнула над головой очередь, зато кто-то пробежал сзади. Рядом застучал русский автомат, на траншее прокатился крик злой радости. Так кричат, почуяв победу.
В третий раз за брусвером,я увидел только спины. «Сволочи! Гады! Получили!Драпайте!» -пело и орало внутри... Каждый толчок выстрела радостно отдавался.Страха как не бывало, захлестнула волна дикой ненависти, неуемной злобы, которая и выталкивала из окопа. Уже кто-то радостно кинулся вдогонку, но тут вновь посыпались мины, загоняя в ямы. Теперь на мины наплевать, за ними немца нет. Живем, братцы! В сдвинутой на затылок каске, сверкавшей свежим пулевым следом и большой вмятиной в правой лобовой части, в подранной, выцвевшей гимнастерке с оторванными пулей левым погоном, в разорванных обмотках из серого шинельного сукна, стоял в окопе молоденький солдатик. На груди следы крови, вытекавшей из раны на скуле, что нанесла пряжка подбородочного ремня каски. Не закопченном порохом грязном лице было видно неподдельное удивление. Вдыхая не перебитый мертвечиной душистый запах травы, слушая звуки природы, он смотрел на лежащих немцев, на того теперь совсем не страшного солдата, запрокинувшегося в 15 метрах. Смотрел, думал, что видимо надо постоять на краю могилы,чтобы потом заметить, как хороша трава, небо и даже противный на вид жучок, что навис когда-то очень давно на былинке, мешавшей ему целиться. В траншее большинство солдат спало, избавляясь от пережитого нервного возбуждения.
— «Что,молодой, любуешься на своего крестника?» - спросил подошедший солдат, кивнув на ближнего покойника.
— Может не я его. А кто другой?
— Ты. Я видел, как он подпрыгнул и упал после того, как ты пальнул. Только я думал,что и он тебя хлопнул. Ты вроде свалился.
— Он в каску и плечо угодил, во, погон сорвало!
— Думал, конец мальцу. Ловко в башку попал, вишь, мухи под каску лезут - на кровь слетелись.
Немец лежал на животе, поджав по себя обе руки. Его автомат, уткнувшись в землю, натянув ремень, торчал рукояткой в небо. Две серые птицы клевали выпавшую из кормана галету.
— «Как стемнеет, оттащи его подальше. Вонять меньше будет. Если завтра опять пойдут, то он всех закроет, ничего не увидишь» - посоветовал солдат.
— Страшно было?
— Угу. Я стреляю, стреляю, а он идет. Вроде неплохо бью из винтаря, а тут как на грех,все мимо и мимо...
Солдат постарше, потянувшись, взял винтовку молодого, и, внимательно глянув, укоризненно протянул: - «Э... Счастливая твоя мамка. Салага. Глянь-ко»
Целикововый хомутик на прицельной рамке стоял на отметке 900м. С начала минометного обстрела, солдатик напрочь забыл сдвигать хомутик по мере приближения цели, а это обязательное условие для точного огня. Промахи с 15-ти метров - не случайность, случайность надо списывать на попадание.
К исходу дня командир в донесении напишет:
— В течение дня рота отбила атаку пехоты противника, поддержанную огнем двух минометных батарей!
Наши потери:
Убитых_____
Раненых____
Противник потерял ______
Рядовой не сложный бой. А не просто. Очень не просто.
Опусти немец ствол автомата на долю миллиметра ниже, то на далекий Урал пошла бы небольшая бумажка, с жирной фиолетовой печатью и подписью:
«Ваш сын, рядовой Самарин А.А., в борьбе с немецко- фаши́стскими захватчиками пал смертью героя. ______ 1944г. и похоронен в братской могиле северо-восточной деревни ______ у отметки 24.
Число, месяц
Командир в/ч 0001»
Либо с залитым гипсом плечом, пересиливая нескончаемую боль, диктовал товарищу, у которого отрезали ноги, но руки оставили:
«Здравствуй, мама! Я жив и не совсем здоров...»