- Чем больше гоняешься за смертью, тем сильнее ей нравится играть в прятки!
- Ты словно заговорённый, Калян, опять один в живых остался, уж и не знаю, кого тебе давать! - молодой лейтенант подкрутил кончики усов.
Самые, казалось бы, невыполнимые задания были по плечу этому парню, в разведку на сложные участки посылали именно его, те, кто были с ним, часто погибали, а ему хоть бы хны, всегда возвращается и сведения добывает.
- Понатаскай новобранцев, сам отдохни. Выберешь, кто подойдёт.
- Разрешите идти?
- Иди! - посмотрел ему вслед, вздохнув.
"Отчаянный, словно ищет погибели, а находят её другие... Кто поймёт эту жизнь? Видно, страх притягивает то, чего боятся. А в ком его нет, тот и смерти не по зубам!.."
Вспомнилось двадцать второе апреля, никогда не забудет он тот день: стояли возле Ипра, немцы впервые распылили тонны хлора, ядовитое жёлто-зелёное облако ветром понесло на французские позиции и накрыло, что называется, с головой. Калян стоял неприкрыто на возвышении, словно приглашая в сердце пулю или снаряд. Это было последнее, что запомнил, корчась от удушья и жжения в слизистой, лейтенант. Уже потом узнал, что до Реми облако так и не дошло, в аккурат обогнув их сопку, стелилось по низине, опадая на землю, где у них на глазах корчились и умирали братья по оружию. Многих тогда не спасли, но немцы своего же яда тоже хапанули пехотой...
От воспоминаний Мишель закашлялся, до сих пор зловонный запах мучил и прожигал истерзанные бронхи. На лице остались рытвины от язв. А Каляна даже шрамы не портят. Медсёстры все, как одна, заглядываются на легенду полка.
Но и тут ему всё ни по чём, кажется, он даже не замечает их внимания. Поговаривают, что у него была семья, да только и сына, и жену ещё до войны потерял. Письма приходят от какой-то женщины чуть ли ни каждый день, но он никому не отвечает. Прочтёт листок и в огонь... Странный парень, загадка в нём какая-то есть, словно не от мира сего.
Отвлекли от мыслей срочные донесения, готовится атака. "Что ж, на войне как на войне."
После госпиталя Реми отправили на побывку домой. Раны от осколков, полученные в последней битве, уже почти не тревожили, хотя врач сказал, что не всё удалось достать. Вблизи от сердца покоится небольшой металлический скол, и он может найти дорогу к кровеносным сосудам, и тогда откроется дверь, так крепко запертая Жюзьен. Уходя, Реми вздохнул. Уже скоро будет два года. Как ни старался он отыскать ключи от смерти, так и не нашёл. А боль не проходит. Всё так же свербит в груди, рядом с этим все его ранения - просто пустяк.
Возвращаться в Морле было непросто. Город словно вымер, одни старики да детишки, мрачные женщины в большинстве своём в траурных платьях. На вокзале нет привычных дилижансов и никого не встречают кучера. Всё, что способно передвигаться, забрали на фронт. Не встретишь и лошадей. Сколько их перебито за эту затянувшуюся войну! А те, что остались, надрываются на перевозке неподъёмных грузов...
Хорошо, что удалось в больничке пройти карантин, избавиться от ненавистных вшей. Реми потрепал свои короткие волосы и, надев кепи, закинул на спину мешок, в котором зазвенели консервы военного пайка, вдохнул с удовольствием сырой холодный воздух родного края. Здесь не было боевых действий, но война и тут оставила отпечаток. Унылые улочки, запустение. Люди выживают, как могут. Лишённые кормильцев женщины трудятся без устали на мужских работах, оттого не становятся краше и стареют раньше времени.
Шагая по улицам, он вслушивался, как чеканят шаг сапоги по гулкой мостовой. Плотно прижавшиеся друг к дружке дома жалобно смотрят на него, словно брошенные хозяевами псы.
Молоденькие девушки засматривались на солдатскую серо-голубую форму нового образца. Полы шинели пристегнуты для удобства ходьбы, без гранат опустевший рюкзак за спиной слишком лёгок. Кепи укрывает глаза от мелкой мороси, объединяющей небо и землю.
На войне Реми научился главному - способности ни о чём не думать. Просто идти, слушать, смотреть, исполнять приказ, не чувствовать, не вспоминать, не искать смысла. Это - единственная возможность выжить в данных условиях, в бесконечном непрекращающемся аду, в котором теперь находится вся Европа.
Усадьба Лё Руа показалась вдали из-за крон деревьев. Одинокая, как белый лебедь, оставшийся в пруду, когда все другие птицы улетели. Прошёл по опустевшему, заросшему ипподрому, больше здесь не слышно ржания породистых лошадей, нет и тех, кто за ними ухаживал.
На мгновение призрак ушедшего вернул картинку завершения скачек, гремящий оркестр, прекрасных дам и горделивых наездников, и вот она, липпицианская красавица вышагивает рядом, на ней в седле Дариен, и Реми ведёт лошадь под уздцы...
"Стоп!" - сказал он сам себе и, тряхнул головой, чтобы прогнать видение, почти бегом спустился по дорожке вниз. И снова пустота заняла привычное место в голове солдата.
Перед домом Эдерны он не почувствовал ничего. Просто нужно зайти, чтоб увидеть сына. Приказ принят. Постучался. Дверь открыла молодая девица лет пятнадцати с конопушками на носу.
- Эдерна дома? - не здороваясь, спросил Реми и услышал, как на кухне с грохотом на пол упала пустая кастрюля.
- Вернулся! - женщина бросилась к нему навстречу, дрожащими руками ощупала измученное лицо. Он ничего не ощутил, разучившись радоваться, даже когда увидел на пороге кареглазого мальчугана, выросшего на голову выше того, что Реми помнил. Худенький, сутуловатый, Эд немного напоминал Дариена густыми ресницами и темнотой шоколадного цвета глаз.
- Сынок, твой папа приехал! - Эдерна уже успела умыться слезами и, прижавшись к солдатской груди, вдыхала мужской запах, от которого кружилась голова. - Что же я держу тебя у порога?! Заходи, любимый, не стой, как статуя! Руки, ноги на месте, слава Богу! Надолго тебя отпустили?
- На десять дней. Я на минутку, только на сына взгляну...
- Я тебя никуда не отпущу, слышишь?! Теперь мы - твоя семья. Раздевайся, давай помогу... - она хлопотала вокруг него, не в силах поверить нечаянной радости. За два года ни одного письма, уже и не верила, что живой, а тут такое счастье!
В доме, кроме старухи бабушки и двух сестёр, - никого. Мать Эдерны умерла ещё весной, узнав о том, что старшего сына не стало. Позже пришло извещение о гибели отца. Двое других братьев числились пропавшими без вести. Может, дезертировали, а может, тоже где-то лежат или в плену.
Три бабы да дитё, вот и вся семья. Реми открыл мешок с пайком, выложил на стол продукты. Все заахали и засуетились, такого пира давно не знали в этом доме. Эдерна работала одна, старуха да девка смотрели за ребёнком. А проживёшь ли на одну получку в эти страшные времена?.. Спасал огород да старые запасы пшеницы. Худо ли бедно, сводили концы с концами. А тут тушёнка, соль, сахар и сухари, тунец и даже гусиная печень... Праздник не только для души!
Весь остаток дня Реми был молчалив, ничего о себе не рассказывал, только смотрел и слушал.
Уложила Эдуарда. Постелила родительскую кровать одну единственную на двоих, позвала любимого спать. Долго сидел у печи, смотрел на огонь, но потом всё же размотал с уставших ног обмотки, снял полусапоги, расстегнул ремень, скинул китель и штаны, лёг. Прильнула вся к нему, но ласки он не принял. Закрыл глаза, словно и неживой. А под утро снилась Реми Жюзьен, распалила забытую страсть, когда опомнился, уже было поздно.
Эдерна светилась от счастья: "Теперь ты только мой!"
Спасибо всем!