Игры в закрытом помещении
На следующее утро Веня к 9:00 был уже на работе. Когда к двенадцати часам начал подтягиваться народ, и сразу бросился ставить чай покрепче, чтобы полечить организм, уставший после вчерашней пьянки, Толя – тот самый Толя, который призывал не просто уволить Веню, а ещё вдогонку посылать в парткомы будущих мест его работы грозные письма, – увидев Веню бегущим навстречу с огромной колодой перфокарт, в изумлении воскликнул:
– Да ты что, парень, сдурел? Ты же теперь кан-ди-дат на-ук!!!
Веня только махнул рукой. Эта сраная защита сожрала столько времени и нервов, отняв их у работы, что теперь разгребать да разгребать. В общем, ситуация в отношениях с сотрудниками несколько потеплела, хотя Эдем был безнадёжно разрушен. Начались обычные будни. Новые задачи, которые навалились, оказались существенно сложнее прежних. Оно и понятно, теперь их должен решать кандидат наук, а не какой-то сопливый стажёр-исследователь. Даже начальник вежливо поинтересовался:
– Ну что теперь собираешься делать, в новой своей жизни?
Вопрос этот поставил Веню в тупик: «Разве кандидаты в науке делают что-то совсем иное, чем простые смертные? Может они и писают только розовым маслом?»
Между тем прошло сначала три месяца, потом полгода, а подтверждения из ВАКа (Высшей Аттестационной Комиссии) всё не было. Стало ясно, Венина диссертация пошла «чёрному оппоненту», назначенному самим ВАКом. В принципе, такое иногда делалось выборочно. Другое дело, что выборочность эта не совсем случайная. Если диссертант из Урюпинского пединститута, тогда наверняка, а если из ИЯФа – тогдя вряд ли, поскольку – «фирма». Венин институт был тоже «фирмой», значит здесь явно кто-то «помог». В лаборатории пошли всякие слухи и кривотолки. Кто-то начинал уже Веню заранее жалеть. Впрочем, Веня не нервничал. Подтверждение пришло через восемь месяцев после защиты. Приятным моментом тут оказалось то, что за все эти восемь месяцев Вене разом выплатили разницу между минимальной ставкой кандидата и той зарплатой, что Веня получал всё это время.
Веня взял в магазине бутылку дорогого армянского коньяка, два лимона, огромный торт и авоську разных фруктов. Всё это он принёс в лабораторию и выложил на стол к началу чаепития. Народ с нетерпением разлил драгоценную ароматную влагу в пузатые фужеры, принесённые Веней из дома. Света вращала фужер в вытянутой правой руке, любуясь янтарными красками Армении, игравшими в лучах солнца, и сказала с лёгким почтением:
– Ну, теперь, Веня, наконец, у тебя появилась возможность почаще вкушать такой напиток.
Все ждали напутственного слова начальника. Он ответил неожиданной фразой:
– А по-моему, наоборот...
Нависла напряжённая тишина, поскольку никто ничего не мог понять, и фраза эта требовала каких-либо дальнейших комментариев. Палыч откашлялся и пробормотал:
– Ну, я это.. значит, хотел сказать, что... раньше у Вени перспектива роста была... до двухсот десяти рублей на должности заведующего научно-исследовательской группой, а теперь... как посадят на стандартных сто семьдесят пять... и на N лет вперёд...
Безличнвя эта фраза напоминала ситуацию, когда мленький ребёнок, разбив мамину чашку, вскрикивает в испуге:
– Ой, разбилась!
Веня махнул разом свой коньяк, который положено было цедить и смаковать, закусил лимоном и вскочил на ноги:
– Мне ведь ещё задачки нужно успеть на ночь запустить. – И умчался. Пусть ребята интимные вопросы обсудят спокойно, без посторонних глаз.
Впрочем, он довольно быстро сообразил, что вся эта экающая и мекающая речь предназначалась, главным образом, даже не для него, а для сотрудников. А значила она следующее: «Пока я на мостике капитан, идите и работайте спокойно. Как получали вы за его труд больше, чем он, так и далее будете получать. А кто не согласен, может добровольно и не откладывая прыгать за борт».
Сто семьдесят пять рублей – это минимальная зарплата младшего научного сотрудника с учёной степенью. Меньше платить закон не позволяет, а больше – это уже по усмотрению начальства. И то ладненько. Да хоть те же грузины. Если они раньше по трудовому соглашению платили рублей 150-200, теперь меньше пятисот не предложат. Они же лучше нас понимают, что бесплатной бывает только путёвка на Колыму, и то не в сезон. Да и другие возможности подработать появляются. Хотя бы те же лекции. Что же до речи начальника, то в ней и для Вени есть информация. Смысл её не сложен: «Ты бы уволился, парень, сам, пока тебя не удавили». Но Вене теперь такие речи были до фени: «Это моя страна. Это мой институт. Мне здесь хорошо. А начальники, – они же люди временные. Сегодня одного пенька назначили, завтра, смотришь, совсем другой ханурик в кабинете. Это ничего, мы потерпим. А вот человека, который может прибор ночного видения посчитать, так просто не назначишь. Тут головой надо уметь работать. Хотя можно, конечно, и назначить, да хрена ли толку?».
Между тем начальник поставил перед Веней молодого вьюношу с живыми, пытливыми глазами:
– Вот тебе помощник, вчерашний студент. Обучай, загружай работой и в бой.
Веня обрадовался. Не всё так плохо в этом мире. Володя Катюков оказался очень хватким парнем. Опыта, конечно, маловато, но это дело наживное. Закончил матфак, но любит больше программы писать, чем над теорией корпеть. Годится. Физике помаленьку научим.
При сдаче очередного этапа работ заказчику похвастался и этим: «Растём вот, расширяемся. Всё путём». Заказчик почему-то наоборот насторожился:
– Ты не боишься осложнений?
– Каких ещё осложнений?
– Ну вот, к примеру, залила пол вода. Как её собрать? Берут сухую тряпку, расправляют и кидают на пол. Тряпка впитает в себя воду, её возьмут, аккуратно перенесут и выжмут в другом месте. Так можно и спирт перекачать... и мозги, то есть идеи. Ты смотри парень. Ты был незаменим. Подготовишь смену, придёшь на работу, ан место твоё уже занято...
Веня почесал голову: а ведь верно. Слово «смена» оно не один смысл имеет в руссокм языке. Есть здесь и неприятные значения.
– Но, с другой стороны, я ведь не в частной лавочке работаю. Государство платит мне зарплату в обмен на результаты моего труда. Значит, результаты я должен передать другим сотрудникам, внедрить. Не для себя же я работаю.
– А кто говорит, что для себя? Только передавать правильнее собственно результаты, а не технологию их получения, не сами идеи. Даже когда ты статьи научные пишешь, представь результаты, а как ты их получил, ход мысли опиши в общем виде. Кто шибко умный, сам все детали восстановит, а если не восстановит, значит рано ему ещё это знать. Умножая знания, умножаешь печаль, – говорил Екклезиаст. Ты ему не тексты программ давай, а данные для расчета очередного варианта задачи.
Веня задумался: «Ёшкин кот! А ведь верно. Как только я подготовлю смену, да хотя бы для решения типовых задач, меня увольнять можно будет смело». Вернувшись в институт он начал к парнишке присматриваться. Точно: тот всячески избегал конкретной текущей работы под предлогом изучения методики. А ещё позже начал заводить разговоры о возможных путях усовершенствования методики. Тут Веня сказал себе: «Притормози, парень. То, что он не помощник, это и так уже ясно. Но если он хочет торить свой собственный путь, мешать тоже не следует. Пусть попробует».
С этого дня Веня уже не сообщал «помощнику» о всех тех нововведениях и переделках, которые он делал в алгоритме. Поскольку помощник не решал конкретные задачи, он теперь об этих нововведениях и не подозревал, имея в своих руках с каждым днём всё более устаревающий вариант. Любая же экспериментальная программа без постоянного сопровождения и поддержки со временем устаревает.
Володя сделал Венин отчёт своей настольной книгой, видимо, получив от начальника задание каждую формулу вывести заново и проверить. Поскольку Веня теперь перестал въедливо разъяснять ему все премудрости вычислительной физики, тот начал изучать программу практически, то есть внося в неё те или иные «усовершенствования» и смотря, к чему это приводит. Ошибка его заключалась в том, что за недостатком опыта он не сохранил копии оригинального работающего варианта, и через некоторое время программа просто мирно сдохла, перестав выдавать что-либо даже правдоподобное. Все эти эксперименты подавались под флагом научного прогресса: Володя встраивает в интегральные уравнения «новые» В-сплайны. Веня лучше других понимал, что эти сплайны по сравнению с классическими интерполяционными ничего принципиально нового не дают, это формулы, переписанные в других обозначениях. Он даже понимал теперь, зачем это нужно. Вместо того, чтобы делать реальный прогресс, хоть чем-то помочь Вене, разгрузить его от рутины, «помощник» делает на основе вениной программы близнеца, который будет называться «программой Катюкова». В лаборатории даже поползли слухи, что Володя под руководством Палыча приступил к работе над своей диссертацией. Это как раз Веню не пугало. У него в голове всегда был такой букет идей, что всё то, что им было описано в отчётах и статьях, для него самого уже безнадёжно устарело. Он совершенно перестал интересоваться делами Володи, и даже не подходил к нему.
И вот наступил момент, когда Володя подошёл к Вене и попросил его переписать ему снова работающий вариант программы. Веня буркнул:
– Ладно. Только у меня сейчас такая запарка со срочными задачами для заказчика, что прямо сейчас не могу. Вот как разгребусь...
Тут был как бы намёк: «Если бы ты, падла, мне хоть чем-нибудь помогал, тогда и я с душой помогал бы тебе тысячекратно. А так, ты сам выбрал: у тебя своя жизнь (и диссертация), а у меня своя работа».
Володя этот намёк прекрасно понял. Некоторое время на лице его проступали следы сложного процесса внутренней борьбы со взвешиванием всем «за» и «против», потом он выдавил из себя:
– Ну хорошо, я согласен работать на тебя. В каком качестве ты хотел бы меня использовать?
– Да что ты, родной? Никогда и никак я не хотел тебя «использовать». Что ты, непотребная девка что ли? Другое дело, что с самого начала Валерий Палыч представил тебя мне, чтобы ты, научившись, смог бы работать со мной, помогая тому делу, которое я до того вынужден был для заказчика делать один. Но ты, получив от меня программу, подробное описание методики и алгоритма в отчёте, решил завести своё, новое дело. Зачем же я стану тебе мешать, зажимать молодую инициативу? Действуй, любезный. Кстати, а сам ты разве не осознал, что сейчас ты пытался себя мне продать именно как шлюха на панели?
На следующий день к Вене тихонько подошёл другой Володя по фамилии Крикливый, с которым у Вени были тесные дружеские отношения:
– Выйдем, поговорить надо.
– Что случилось?
Володя смущённо чесал репу:
– Не знаю, как и начать...
– Да ты начни с начала, не мучайся.
– Значит так. Вызывал меня сейчас начальник. Захожу в кабинет. Начальник стоит у раскрытого окна спиной ко мне и курит. А за журнальным столиком сидит Катюков, он весь разговор и вёл. Начальник за всё время даже слова не сказал. И говорит этот паук: «Ты с Веней в друзьях, вроде. Значит для тебя не секрет, что Веня не сегодня-завтра уйдёт от нас. А у него программ – воз и маленькая тележка. И ведь всё это народное, а, значит, должно остаться в лаборатории. Значит, всё это нужно у него переписать, пока он ещё здесь».
–Хорошо, – говорю, – я а-то тут при чём?
–А при том, что этот гад на всех своих лентах и дисках паролей наставил, попробуй перепиши.
–Ну, опять, я тут причём? – говорю я им.
–Тьфу ты, пропасть! Тебе русским языком говорят, если друзья, значит, знать пароли должен. Если не знаешь, узнай.
–Э, нет, - говорю, - пардон, месье. Меня в университете математике учили, физике, даже ерунде всякой типа научного коммунизма учили. Воровать не учили. Так что извините.
–Ну, тогда иди,- говорит мне Катюков.
Выслушав володин рассказ, я вздохнул:
– Спасибо, Володя. Я всегда знал, что не все в нашей лаборатории сволочи. Приличных людей тоже немало. Но на баррикады, как видишь, я никого за собой не зову, потому как я учёный, а не политработник. Тем более, спасибо тебе.
Теперь Веня понял, почему он уже с десяток коротеньких распечаток с шифром Катюкова видел в ячейке результатов. Все они проходили в режиме отмены листинга выдачи, но в заказах ресурсов стояли номера лент Вени и Катюкова. Сразу понял он и то, почему Палыч назначил Катюкова и локальным сетевым администратором. Доступ администратора давал возможность прямого просмотра всех сетевых файлов группы. Таким образом «помощник» мог контролировать систему защиты всех членов группы. Просмотрев однажды все файлы запуска задач, Катюков уже давно знал бы, на каких лентах и в каких зонах Веня держит свои тексты и готовые программы. К счастью, длительный опыт программирования Вени интуитивно подсказал ему правильное решение проблемы несанкционированного просмотра файлов. В операторах заказа лент и дисков Веня не хранил пароли, он подставлял их каждый раз непосредственно в момент запуска. Это было чуть-чуть хлопотнее, зато обеспечивало полную защиту. После разговора с Володей, Веня пошел к ячейке выдачи результатов, выгреб оттуда все распечатки Катюкова с заказами вениных лент, пробил их скрепками и приколол к заранее написанной служебной записке, с которой он предусмотрительно сделал копию.
Служебную записку следовало адресовать руководителю темы, то есть Палычу. Она содержала такой текст: «Согласно плану хоздоговорных работ, я неоднократно передавал Катюкову Владимиру Арсентьевичу тексты и разработанные мною рабочие программы по теме, в которой он является исполнителем. В последнее время я неоднократно ловил его с поличными на том, что он пытается несанкционированным образом получить доступ к совершенно другим моим программам, написанным для исполнения работ по теме с предприятием п/я А-7341, которая имеет строго ограниченный режим допуска. Прошу принять меры для предотвращения учечки служебной информации по несанкционированным каналам».
Когда записку эту с распечатками Веня вручил начальнику, тот открыто засмеялся ему в лицо:
– Ну, чего ты пыль поднимаешь? Всё, что разработано в этой лаборатории, принадлежит нашему государству, а представителем этого государства для тебя являюсь именно я – руководитель темы. Нет тут ни твоих программ, ни моих. Всё вокруг народное, как в песне. И не пыли ты тут насчет секретности, мы-то знаем, что никакой секретности в них нет.
– Как Вам сказать, уважаемый Калерий Палыч. Возможно, Вы знаете одно, а компетентные органы – другое. Но они умеют копать. Я, кстати, копию служебной в первый отдел отнёс, под роспись о регистрации. Таков порядок. Теперь не вздумайте приколотые к служебной записке компроментирующие материалы уничтожить и сделать вид, что их не было. ИМ это может сильно не понравиться. Я ведь не затем отнёс всё это комитетчикам, чтобы кому-то свинью подложить. Боже упаси! Но ведь и мне тачку на Колыме за чужие пакости катать не хочется. Так что Вы уж поаккуратнее работайте.
Палыч просто посерел. Тут было, действительно, сложно сообразить, где Веня блефует, а где дело может обернуться крупными непритяностями. Прокол его был ещё и в том, что абсолютно не разбираясь в специфике этого секретного приборостроения, он, на самом деле не знал, какая именно часть информации считается секретной. А Веня это отлично знал. Секретными, например, являлись частотно-контрастные характеристики волоконной оптики ночных прицелов. Они определяют разрешающую способность приборов, поэтому простым их сравнением можно точно было сказать, насколько наши приборы лучше американских, используемых в Афганистане для «полигонных испытаний». А наши были лучше, это точно. Эти графики Веня держал в своих рабочих журналах без всяких надписнй на осях. Они были похожи на обычные параболы, нарисованные в школьных учебниках по алгебре. Но если их продать за деньги и объяснить, что есть что, можно получить срок. Какой именно, Веня точно не знал, но ведь он и не собирался их продавать. С другой стороны, не ходить же каждый раз, как дурак, в первый отдел, чтобы задать данные для счета очередной задачи. Когда Палыч пришёл в себя, он злобно прошипел:
– Смотри, Веня, с огнём играешь. Мне поверят больше, я член партии.
– Это верно, – протянул задумчиво Веня, – потому с Вас и спрос будет больше. Кроме того, Вы руководитель, и потому отвечаете просто за всё. Так что если я буду катать тачку, Вам придётся катать сразу две, я об этом специально нарядчика попрошу. В зоне членство в партии особых привилегий не даёт, там ценятся просто члены. И потом ещё, когда Вы наконец осознаете, что я не играю ни в какие игры? Я разрабатываю научные методики, я считаю приборы, но когда меня начинают бить, я защищаюсь. Смотрите и Вы, не прогадайте.
Палыч как-то утряс вопрос с первым отделом, и в прямые авантюры решил больше не ввязываться. Возможно, он даже получил выговор по партийной линии без занесения, слишком тихим он теперь выглядел. Вызвал в кабинет Веню, Катюкова и молодую аспирантку, переполненную соками любви и страстно жаждущую замужества:
– Я вот тут тоже, значит, заинтересовался прогрессивными методиками. Хочу разобраться досконально. Давай-ка, Веня, организуй нам курс лекций по своей программе.
– Дык когда же работать? – развёл руками Веня, – У меня же план. И всем нужно срочно.
– Это ничего. Мы будем заниматься ежедневно по два часа у меня в кабинете. Кстати, не забудь переписать тексты рабочей версии программы Катюкову. Он тебя давно уже об этом просил.
Веня даже повеселел, приободрился и подумал: «Хрен с ним, давай психическую!». Вслух же он сказал:
– Народ к разврату готов? Тогда приступим. Прямо сейчас. Вы располагайтесь, я только за распечаткой сбегаю.
– Ладно, – подумал он, – хотите цирк? Устрою я вам его. Мало не покажется.
Он достал старую, ветхую и пожелтевшую от солнца распечатку, в которую только селёдку заворачивать, плюхнул её на журнальный столик, и голосом опытного лектора начал:
– Записывайте. Повторять не буду. Прошу не перебивать. Все вопросы потом. Значит, любая программа на Фортране четвёртой версии начинается со служебного слова “program”, за которым следует алфавитно-цифровой идентификатор с числом символов не более шести.
Минут через пять он перешел ко второй строчке программы, и ещё десять минут неторопливо пояснял, что такое декларативные операторы., следя, чтобы студенты успевали записывать Поскольку перед ним сидели лохи в программировании, кроме Катюкова, они только через полчаса начали смутно догадываться, что лектор больше рассказывает об особенностях языка Фортран, чем о логике работы программы. Катюков сидел с мрачным видом и ничего не записывал. На вопрос Палыча, он коротко кивнул:
– Я это уже знаю.
Через отведенные два часа горло Вени пересохло, и он пошёл пить чай. «Студенты» на эту процедуру не пришли. Видимо, приводили в порядок свои конспекты, совещались и готовили вопросы лектору. Веня понимал, что эта дурь когда-нибудь должна кончиться, поскольку за день они прошли около сорока операторов программы, а всего их было около восьми тысяч. На следующий день томная аспирантка тоже сдалась, отложила в сторону ручку, сидела тихо и обречённо. Палыч уже через двадцать минут пробормотал:
– Ну, ты это... Веня, так подробно по операторам не надо. Ты логику их работы характеризуй.
– Можно логику. Какие проблемы? Значит, вот этот оператор IF составной. Он проверяет принадлежность узла сплайновой интерполяции концевой точки граничного сегмента геометрии задачи с условием Дирихле. А ежели нет, то проваливаемся дальше... вот сюда. Здесь мы, в свою очередь, должны проверить...
Веня водил их по своей программе, как Сусанин поляков по болотам, с тем перед Сусаниным преимуществом, что он заранее знал, что никто его не зарубит, а совсем даже наоборот: ровно через два часа после начала лекции он будет пить горячий ароматный чай. А завтра он снова будет издеваться над дураками, вообразившими себя Софоклами. Аспирантку, конечно, жалко, но ведь не он же был инициатором этого цирка. С такой внешностью она скоро выйдет замуж и успокоится.
На третий день, с тоской убедившись, что пройдено всего две страницы распечатки, а всего их сто пятьдесят, начальник сказал:
– Давай, пройдись по подпрограммам. Объясни, для чего каждая служит и чего делает. Только кратко.
Веня согласно кивнул:
– Конечно, кратко. Какие дела? Да мы тут и за час управимся.
Он не обманул. Своего времени ему тоже было жалко, даже на такую забаву. Через час была поставлена точка, все «студенты» оживились и повеселели. Эта мутота надоела даже Палычу. Интересно, понял ли он хоть сейчас, какой глупостью он занимал четырех сотрудников в течение трех дней? Только Катюкова новые приключения ещё ждали. Раскопав самую древнюю версию программы, даже не будучи уверенным в её работоспособности, Веня переписал её на ленту Катюкова, но с маленьким добавлением. Дело в том, что для редактирования текстов программы её строки должны быть пронумерованы, для чего в последник колонках отводилось целых восемь символов. Чтобы отличать тексты одной программы от текстов другой, программисты часто использовали шаблон, в котором в старших позициях набивалась буквенная аббревиатура имени программы, а в младших позициях шла нумерация. Но вместо названия программы можно ведь использовать имя любимой девушки, не так ли? Вот и Веня использовал для нумерации шаблон «ИУДА». Теперь строки были пронумерованы «ИУДА0001», «ИУДА0002», «ИУДА0003», ну и так далее. На следующий день в комнату к нему влетел совершенно разъярённый Палыч:
– Ты зачем так пронумеровал свою программу? Издеваешься?
– О чём это Вы, Калерий Палыч? Ах о программе?. Так эта версия у меня с самого начала так была пронумерована. Я ещё тогда прослушал рок-оперу «Иисус Христос – суперзвезда». Под сильным впечатлением был, вот и пронумеровал. А что, разве нельзя? Или может у кого-то с совестью нелады? А я тут причём? Сам-то я ни у кого не воровал, никого не предавал, сребренников не получал, потому и нет у меня на этот предмет никаких комплексов. Впрочем, я могу пронумеровать и по-другому. Как скажете.
Пощупав с помощью прессинга Веню несколько раз за вымя, начальник уяснил, что бывший морячок способен хорошо держать удар, а при случае и сам приложить, хотя человек он вовсе не злой и не агрессивный. Просто он сделан совсем из другого, непривычного теста, что и вводит в заблуждение поначалу начальников, привыкших считать, что они хорошо разбираются в людях. Да, это вам не типичный советский яйцелоговый интеллигент, который будет на продавленном диване рассуждать о судьбах русской интеллигенции. Кто его знает, может он и в морду даст, если его хорошенько завести. Впрочем, это как раз и был бы самый лучший выход в данном случае. Плюнул бы в лицо при свидетелях или даже дал пинка в коридоре, тут же бы его без хлопот можно было бы уволить за хулиганство. А пинок, он что? – забудется быстро, плевок сотрётся, зато проблема будет решена без шума и без пыли. Теперь же вот попробуй уволь: не пьёт, не прогуливает, с работой справляется. Здесь, пожалуй, надо как-то в обход, осадой, измором брать. Жуть берёт, как подумаешь, сколько это самому-то нервов стоить будет. И начальник как будто оставил Веню в покое, решив неторопливо подобрать наиболее выигрышную стратегию. То, что Веня рано или поздно сгорит – сомнений не было. На стороне начальства система, десятилетиями отлаженная и отшлифованная. Сколько народу усатый генералиссимум пострелял, чтобы система стала работать без сбоев, как швейцарские часы.
С другой стороны, поджимала не менее серьёзная проблема. Народ в лаборатории как взбесился. Все вдруг, как по команде, про диссертации заговорили. Причём, хотя и тихо, исподволь, но в интересном контексте. Мол, начальник-то наш – сука ещё та! – десятилетиями нас гнобил в мэ-нэ-эсах, а тут пришёл обветренный и просоленный парень, казавшийся поначалу вовсе тихоней, взял его за тестикулы, надавил в нужном месте – смотри ты – кандидатом стал буквально на арапа. Потому и взял, что никто не ожидал. А нам наука: значит, с нашим начальником иначе каши и не сваришь. В общем, наличествовали все признаки бунта на корабле, хотя народ этот настолько пожиже Вени был, что нечего и сравнивать. Уйди любой из них из лаборатории хоть сегодня, ничего ровным счётом не произойдёт, только молодые обрадуются появившейся вакансии и соотвествующей перспективе в карьере. С этими начальник знал, как себя вести. Вот только если бы они не скорешевались на бунт все разом. И то сказать, защитился самый молодой сотрудник лаборатории, у которого даже не закончился срок отработки стажера после окончания ВУЗа. Шепотки-то нехорошие и смешки по всему институту расползаются. А что унизительнее может быть для ноблей, чем хохот пролетарской рвани. И хоть нобли эти – из совейской партноменклатуры получились, по мнению тех же пролетариев, совершенно говённые, недотягивающие по интеллекту даже до кухаркиных детей дореволюционного периода, но других-то нет. Для того и революцию делали.
Премия ленинского комсомола
Через полгода, когда страсти уже поутихли, появился Палыч как-то за чаем с важным и немного таинственным видом, а в конце уже кому надо шепнул:
– Зайдите, ребята. Есть о чём поговорить.
Как ни странно, он сказал это и Вене. Собрались четверо ведущих сотрудников. В кабинете начальник выдержал паузу, закурил, потом сказал:
– Тут такое дело заварилось. Один известный вам украинский академик решил своих самых способных ребят выдвинуть на соискание премии Ленинского Комсомола. А нашего директора он дипломатично решил использовать в качестве пробивной силы, поскольку, сами понимаете, дело это больше политическое, нежели чисто научное. Напрямую звонить ему, конечно, неудобно, поэтому он позвонил мне. Ну а я, естественно, поставил условие: половина твоих, половина моих. Максимум там может выдвигаться коллектив до 10 человек, поэтому от нас идут пятеро. Кроме вас ещё Катюков Володя. Где он сейчас, кстати?
Ребята оживились, глаза заблестели:
– Да где-то здесь до обеда вертелся.
Шутка сказать, лауреат премии... Такое не каждый день выпадает. Все уже немножко почувствовали себя лауреатами, поскольку в пробивной силе главного шефа сомнений ни у кого не возникало. И тут вдруг опять возник этот Веня:
– Есть вопрос.
Никто и слова не произнёс, но все почувствовали, что ничего хорошего Веня не скажет. Зависла гнетущая тишина. Оно по-человечески понятно: какая-то падла, к примеру, у тебя программы воровала, а теперь её навяливают тебе же в соавторы. Но все ещё надеялись, что при таком серьёзном куше всегда можно договориться по-хорошему, забыть хотя бы на время старые обиды. Однако, Веня зашёл с неожиданной стороны:
– Что касается троих моих коллег, у меня нет никаких вопросов. Это опытные сотрудники, у каждого немало публикаций, у каждого свой вклад в общее дело, и остальным понятно, в чём этот вклад состоит. Про себя тоже не буду говорить. Удостоили чести, спасибо. Вам виднее, чего я стою. Но есть в этом списке человек, относительно которого я даже не подозреваю, что он вообще сделал в науке, какие у него есть результаты, публикации? Я имею ввиду Катюкова. Он ведь в штате у нас всего четрые месяца. Да, он был нашим студентом-дипломником и, кажется, неплохо защитился. Но ведь дипломная работа студента не всегда так прямо тянет на премию Ленинского Комсомола. Если я чего не знаю, объясните мне, в чем же эта работа состоит, и как можно сформулировать её результат.
Витя с досады только изо всех сил хлопнул себя руками по коленям, а Колька зло так выплюнул:
– Ну что тебе, жалко, что ещё один станет лауреатом. У тебя же никто этого лауреатства не отнимает.
– Жалко или нет, это ведь не научный ответ. Да и дело вовсе не во мне. К тому же я и не лауреат вовсе, по крайней мере, пока. Но вопрос я задал и хотел бы услышать на него ответ.
Ответа у ребят не было, но слишком явно было видно, что они готовы разорвать Веню на куски. Что этому гадёнышу вечно надо? Что ему не сидится? Почему он вечно поперёк становится? Ведь взяли засранца в долю. Нет, надо ему обязательно всю малину испортить!
Начальник никак себя не проявлял. Ему, сами понимаете, разрывать сотрудника на куски несподручно, даже самого ненавидимого. Тогда Саня спокойно подытожил:
– Да ладно вам, ребята, заводиться. Остыньте! Товарисч имеет особое мнение. Но мы же живём ,тэ-сезеть, в демократическом обществе. Четыре – «за», один – «против». Это не смертельно. Пусть имеет. Кончай базар, расходимся.
– Да нет, вы меня не поняли, – спокойно продолжал Веня. – Тут вы можете не только проигнорировать, на даже и насрать на моё мнение. Беда в том, что выдвижение работы должен одобрить Учёный Совет института, а там я просто задам тот же самый вопрос. И вот тогда ответить на него придётся, проигнорировать никак не получится. Так что вы пока подготовьтесь.
Чтобы не возбуждать в коллективе излишних эмоций, Веня прямиком отправился домой. Вечером заскочил Володя Крикливый:
– Ну ты, блин, даёшь! Я такого за всю жизнь даже близко не видал, только разве что в кино, когда революцию показывали. Вскакивает на ящик из под мыла лихой матрос, бескозырку хрясь – прямо в грязь, тельняшку на груди хрясь – в клочья, маузер из кобуры рвёт осатанело: «Всех перестреляю, сволочи!...». Вот примерно такое же в лаборатории сейчас творится. Один нескончаемый митинг. Ты бы хоть пару дней дома отсиделся, пока пыль уляжется.
– Знаешь, Володя, не в этом дело. Разве ты не понял, что вся эта история с Катюковым – это хорошо поставленный, тщательно срежиссированный спектакль Палыча, который хочет разорвать меня чужими руками. Вся эта премия для того и придумана. Но ты не ссы, я уже знаю, что дальше делать. Спектакль, он и есть спектакль. Если знаешь его идею, это уже не страшно. Можно угадать и конец. Мне, конечно, жар-птицы там не светит, но и Палыч может сгореть. Это я тебе точно говорю, как бывший моряк. Я не такое видел. На моих глазах парня так пырнули в живот, что разделочный нож на ладонь из спины вышел.
На следующее утро секретарша предупредила Веню:
– Сегодня в четыре часа общее собрание лаборатории.
– Да что они там, сдурели совсем. Собрания да собрания. Некогда мне. Когда же работать? А что там за повестка хоть?
– Не знаю. Собрание профсоюзное. Сказали, что объявят повестку на собрании.
Суть, конечно, Веня уже уловил. Но детали могли быть интересными. Как только все собрались, в атаку бросился Толя. Прямо как с гранатой под танк:
– Я предлагаю Веню исключить из списка соискателей премии, как человека, систематически противопоставляющего себя коллективу...
Веня понимал, что эта бодяга надолго, что если ему и дадут когда-нибудь слово, то будет это совсем не скоро, поэтому он резко встал и проорал:
– В этом уже нет необходимости!
Все опешили. Наконец Толя спросил, опасливо щурясь:
– А почему?
– Да потому, что я сам снимаю свою кандидатуру, и тем самым экономлю всем вам массу времени и эмоций. Да и работать мне надо, а не по собраниям дурацким шастать. А снимаю я её потому, что считаю ниже своего достоинства ставить свою фамилию рядом с фамилиями тех людей, которых я не уважаю. Баста! Но вопрос свой на Учёном Совете я задам, потому что имею право сделать это вне зависимости от того, в списке я соискателей или не в списке. Любой научный сотрудник имеет на это право. Советую подготовиться к ответу на этот вопрос.
После этого он решительно отодвинул в сторону колькины ноги и вышел из комнаты. Он сел за свой стол, но после таких митингов сосредоточиться на вопросах аппроксимации итегральных операторов оказалось не так просто. Через пятнадцать минут в комнату вошёл Витя. Вытаскивая свой стол из комнаты и корячась, он бросил жёстко:
– Я не могу сидеть в одной комнате с подобным мерзавцем!
Веня пожал плечами:
– Баба с возу, кобыле легче!
Наконец, настало время, когда на предприятии заказчика ни одно новое изделие изображающей электронной оптики не реализовывалось в стекле и металле без предварительного этапа компьютерного моделирования. Массовые расчёты теперь проводились сотрудниками НИИ ПФ, которых Веня обучил пользованию своими пакетами программ. Соответственно, появился поток журнальных статей и докладов на конференциях от всесоюзного до международного масштаба. Веня пришёл к мысли написать монографию по методам расчёта приборов электроники совместно с Кублаковым, о чём он его известил. Однако заказчик к этой идее отнёсся без особого энтузиазма:
– Написать не проблема, проблема опубликовать. Здесь без поддержки сверху не обойтись. Вам хорошо, вы Академия Наук, у вас и издательство своё есть – «Наука». Центральное, понятно, размещается в Москве, но и у вас есть Сибирское отделение этого издательства. Проблема же в том, что, если бы ты не испортил отношения с начальником, его можно было бы просто вставить в соавторы, а он, заручась поддержкой Паломарчука пробил бы публикацию, возможно, даже как внеплановую.
– Да ладно, – настаивал Веня, – основное время занимает написание книги, а там, глядишь, что-то изменится, можно и проскочить. Чего сейчас зря время терять? Разделим работу. Я пишу главы по математическим моделям, Вы – по приборной части и приложениям.
– Хорошо, но только я бы попросил взять в соавторы Мишу Настырского. Он весьма толковый математик.
– Согласен.
Веня взялся за написание книги с большим энтузиазмом, быстро набросал общий план и разбивку на главы. Материала было накоплено даже не на одну монографию, и работа продвигалась споро. Время шло, но от заказчика не поступило ни одной страницы. Тем временем, от издательства «Наука» в институты пришли квоты на публикации книг. Для составления плана издательства, заявки авторов должны были пройти одобрение издательских отделов каждого института.
На очередном заседании этого отдела Веня подал заявку по установленной форме. Председательствовал замдиректора Юрий Алексеевич. Потенциальных авторов от Вычислительного центра было двое – Веня и Георгий Демидов. Заведующий лабораторией обыкновенных дифференциальных уравнений, Демидов был человеком своеобразным: большой эрудит в области вычислительной математики, но человек весьма несгоровчивый. Он представил сразу три монографии, поэтому слушания начали с него. Первая книга подводила итоги деятельности лаборатории по моделированию жёских систем уравнений с приложениями к стержневым системам управления самолётами. Рукопись была готова лишь на треть, её хотели поставить на четвёртый квартал следующего дела, но Георгий Владимирович упёрся – на первый квартал и не позже.
– Вы просто не успеете, – увещевал Юрий Алексеевич, – Вам ведь нужно будет выдавать по десять чистовых страниц в день. Это невозможно.
– Успею, – жёстко отрубил Демидов. – В конце концов, кому нужно срочно защитить диссертацию, Вам или мне?
– Хорошо, хорошо, – сдался Председатель, – пишем на первый квартал. Кто следующий?
– Э-э, нет, постойте. У меня ещё две монографии.
Брови Председателя от удивления полезли вверх:
– Пре-лестно! Давайте. О чём же?
– Вторая о дифференциальных уравнениях со стохастическими коэффициентами.
– И что же, рукопись готова?
– Нет, но мы уже заключили договор на эту тему.
– Так Вы ещё не начинали работу? Зачем же вставляете в план издательства? – нервно переспросил Юрий Алексеевич.
– Академик Паламарчук у меня в соавторах, – парировал Демидов.
– Вот и хорошо. Когда рукопись будет готова, академик издаст её вне плана. А третья?
– Она тоже в соавторстве с академиком.
– Вот и славно! Переходим к следующему.
Веня облегчённо вздохнул, когда очередь дошла до него. Он был согласен заранее на любой квартал. Кратко доложив о том, что монография отражает результаты успешной работы в соавторстве с московскими заказчиками, которые прошли многократную апробацию при проектировании прецизионных приборов электроники, он сообщил, что рукопись готова на 90%, а через месяц он готов выдать чистовой вариант в издательство.
– Это другое дело. А как этому относится Ваш начальник? – поинтересовался Председатель.
– Право не знаю. Но он вполне в курсе полученных результатов работы, поскольку договор с Министерством оборонной промышленности выполняется успешно. Сам он сейчас в отпуске.
– На том и порешим: вернётся из отпуска, напишет положительную рецензию, тогда и вставим в план. А пока ставим в резерв.
Прав был умудрённый опытом заказчик: написать куда легче, чем опубликовать. Книга так и не вышла.