Литературовед Уилкинсон утверждает, что персонажи испытывают чувство "сплоченности людей в силу того, что они связаны с одной и той же проблемой". По сути, она предполагает, что процесс отвлечения или рассредоточения унифицирует персонажей. Однако, как свидетельствует текст, такой способ "становления", на самом деле, служит лишь средством для унификации.
Тот факт, что символы разделяют это условие отвлечения или рассредоточения, свидетельствует о потенциале единства, а не о фактическом достижении самого единства. Вместо того, чтобы подчеркивать процесс превращения в единство, Уилкинсон, похоже, определяет свой принцип единства с точки зрения его исхода.
Хотя Уилкинсон признает, что для этого романа характерен поток против стабильности, она остановилась на единстве как результате с фиксированным, стабильным значением, а не как свободном потоке, содержащем потенциал для многозначности значений.
Вульф поднимает понятие процесса объединения, опять-таки намекая на "пустую сцену".
При этом она предполагает, что изначальный замысел не нужен:
"Ничего не появилось на сцене" (Вульф 57). Сцена пуста" (Вульф, 119).
Текст говорит о том, что продвижение к единому сюжету в первую очередь важно. Это понятие развития зеркально отражает продвижение к социальному объединению и ощущение стабильной национальной идентичности, необходимой для того, чтобы предотвратить подъем диктаторского режима.
Вульф, похоже, настаивает на том, чтобы эта сцена оставалась пустой, чтобы акцентировать внимание на зрителях, а не на событиях самой пьесы: Вульф недвусмысленно намекает на незначительность и "путаницу сюжета", так что Изабелла "не могла ничего из этого сделать" (Вульф, 63). В таком же ключе этот акцент на народ может представлять собой общественную предпосылку, необходимую для прихода к стабильной форме правления, избранной демосом и для демоса, а не для фашистского режима, подчиняющего народ.
В тексте сюжет описывается как "ничто" (Вульф, 63).
Это "ничто", неразрывно связанное с самим сюжетом, как бы подтверждает идею о том, что отвлечение зрителей выходит за рамки отвлечения зрителей от актеров. По мнению Вульф, ценность или суть этого отвлечения проистекает из его потенциала для продвижения к единству. Понятие процесса унификации допускает потенциальную возможность для целого ряда значений, касающихся единства, не только в тексте, но и с точки зрения общественных организаций и национальной идентичности.
Кроме того, понятие рассредоточенной аудитории широко распространено во всем тексте, особенно когда аудитория в промежутке между актами скандирует фразу: "Рассеяны мы" (Вульф, 66). Это отражает фрагментацию социального тела в обществе, подчеркивая необходимость процесса объединения. Поэтому Вульф косвенно усиливает и привлекает внимание к идее продвижения к стабильной национальной идентичности.
Вульф еще больше углубляет свой текст мотивом прогресса на пути к единству, особенно в отношении религии.
Люси изображается в процессе молитвы, в состоянии, когда она не достигла конца молитвы: "Мы можем только молиться", - добавила она и очернила свое распятие. "И предоставить зонтики", - сказал ее брат... Люси покраснела. Он поразил ее веру... Она наполовину покрыла крест пальцами" (Вульф, 17 лет). В этой сцене Люси в процессе достижения единения с Б-гом через молитву, о чем свидетельствует то, что она недостаточно прочно держит крест. Христианство также предполагается как средство достижения единства, так как Люси использует местоимение "мы", чтобы описать процесс молитвы как объединяющую деятельность.
Тот факт, что процесс молитвы Люси еще не завершен, выражается этим представлением о том, что нужно делать что-то только наполовину. По сути, Вульф иллюстрирует тему продвижения к единству, намекая на религию как на средство объединения. Люси далее перекликается со свободой смысла, несмываемым насыщением текста, так как само слово "свободный" перекликается с произношением имени "Люси".
Имя Люси также восходит к слову "ясность" или "люкс", означающему свет и ощущение светимости. Учитывая процесс молитвы и этимологию имени Люси, Вульф, кажется, намекает на освещенность идеи прогресса, учитывая связь между процессом и светом. Таким образом, Вульф еще раз усиливает понятие прогресса, в котором неопределенный поток превалирует над устойчивым чувством смысла.