Рассказы наших воинов, прибывших с фронта очень интересовали меня. Я старался поговорить со многими и записать их рассказы. Они пережили много страдания, потрясения, смерть. За время войны люди показали себя по разному, да и сами они стали другими. По другому выглядели не только физически, изменился и их характер и рассуждения, взгляды. Для создания книги об истории нашего села я использовал каждую минуту, каждую встречу. Ведь такой войны, таких рассказов никогда не было, да может уже и не быть.
На новый 1946 год, первого января пришел с фронта один из моих двоюродных братьев это Онуфриенко Леонтий Сергеевич. Я постарался побывать у него на встрече, где собралось много родственников.
Леонтий возрастал в бедной семье. Во время призыва на действительную службу, его «забраковали». С раннего возраста он приобрел мастерство кузнеца. Перед войной, у него была уже не маленькая семья, четверо детей. К тому времени у Леонтия Сергеевича был хороший заработок, своих овец было около сорока голов, две коровы, молодняк. О прошедшем он говорит:
«Жилось радостно и спокойно. И вдруг война! Все резко изменилось. Слезы жен и матерей. С первых дней уходят наши сельчане на фронт. А меня, как и многих колхозников, отправили на реку Дон, где началось строительство Донского рубежа, со мною уезжают и братья старший Василий и меньший Федор.
Нас троих: Слизского Федора Дмитриевича, моего брата Федора, и меня, сразу вызвали и сказали, что мы направляемся в распоряжение Военного совета, восьмой саперной армии. Подошла пароконная подвода, нас погрузили и повезли в село за сорок километров от Цымлы. Там мы втроем ковали воинских и работавших на укреплении лошадей. Здесь нам повезло, в том, что мы работали рядом с огнем, жили в хатах у селян, те кто работал на укреплении, сильно перемерзали, они жили в землянках и работали на холоде и ветру, под дождем и снегом. Часто вражеские самолеты нам не давали покоя, пролетали над селом, вражеские войска двигались со стороны Ростова. Мы знали, что они недалеко от нас, слухи ходили, что они могут прорваться и в наш район.
И вот первого февраля 1942 года, за нами приехал командир взвода Николай Федотов. С Дона ехало много людей, и ехали очень долго. Домой в Вознесеновку, прибыли десятого февраля. Побыли дома один день, на следующий, нас отправили в полеводческую бригаду, ремонтировать букаря, бороны, сеялки и другой инвентарь. А девятнадцатого февраля нам вручили повестки на фронт. На другой день, двадцатого февраля, большая группа, где-то сто человек пошла на Элисту. Многих запомнил, как сейчас вижу, как они идут, хотя многих нет в живых. Со мною рядом шли братья Федор Сергеевич Онуфриенко, Павел Никитович Онуфриенко, Михаил Васильевич Онуфриенко, Семен Дмитриевич Овчаров, Михаил Калистратович Кузыченко, Архип Иванович Емельяненко, Василий Григорьевич Емельяненко, Максим Яковлевич Богданов, Иосип Глущенко, Стефан Емельяненко, Пантелей Егорович Енин, Иван Алексеевич Емельяненко, Иван Акимович Кузыченко, Александр Иванович Емельяненко, Кабаков Владимир, Лебедев Александр Федорович и много других сельчан.
Шли пеши, как попало гурьбой, совсем не похожие на боевую силу. У каждого за плечами вещмешок, в котором лежало все то, что было перечислено в повестках. Одеты были в основном все в фуфайках стеганках, и таких же брюках, обуты в кирзовые сапоги. Пошли через Элисту, на Троицкое. Там разбрелись по родственникам и знакомым. На утро к девяти часам собрались возле военкомата и медкомиссия начала свою работу. Почти все прибывшие были признаны годными носить оружие и зачислены в ряды Красной армии. Затем двинулись на Элисту, но шли уже до полу тысячи человек. Впереди шли конные подводы, на них мы положили свои вещмешки, или как их тогда называли - "сидоры". Прошли Элисту и двинулись на станцию Дивное. На бугру, при выходе из Элисты, остановились. Здесь стояли наши Вознесеновцы, они пришли попрощаться с уходившими на фронт. Плакали жены, плакали матери, крепились отцы. Никто тогда конечно не знал, что многие прощаются навсегда.
К вечеру наша группа, под руководством уполномоченного Ковтунова дошла до села Ульдючины. В этом селении было несколько землянок и всего один дом. Кто как смог, расположились отдыхать. Каждый развязывал свой вещмешок и добрым словом вспоминал тех, кто собирал их в дорогу. Стали доставать мясо, сало, яйца, хлеб,у кого молоко или чай в бутылках, а у кого и водка. Чай и молоко замерзли в бутылках. Спиртное конечно не разрешали, но потихоньку «грелись». На следующее утро двинулись через Приютное на Дивное. Так незаметно и преодолели сто десять километров. Зато на станции Дивное нас посадили, как и положено в пассажирские вагоны. Многие ехали в поезде впервые. Поэтому не обошлось без казусов. Один не нашел туалет, пошел к буферам и чуть не «отвоевался». Другой оставил кран открытый, и вода полилась по вагону. Но такая роскошь, как пассажирский вагон, длилась недолго. Доехали до станции Кавказская, и там нас погрузили в товарные вагоны. Но и здесь было не плохо, спали на соломе, продукты еще оставались в вещмешках. Прибыли в Сталинград, там в воинской части нас распределили. Нас, кузнецов снова направили в колхоз ремонтировать сельхозтехнику. Работа нам была знакома. Кормили хорошо, но скучали за домом. Писали женам, что бы они приехали к нам. Но такая благодать длилась всего месяц. После отправляют в баню, выдают военную форму: новую гимнастерку, галифе защитного цвета, серую шинель,шапки-ушанки и хромовые английские ботинки. Ботинки эти были красивые, из черного хрома, но были такие жесткие, узкие, подошва у них совсем не гнулась. К ботинкам нам дали обмотки, мы поначалу не знали, что с ними делать. Прошли мы один переход и начали искать нашу русскую обувь. Через день нас сажают в вагоны и везут на север. Проехали всего часа два и остановились. Присмотрелись, оказывается стоим в тупике, на железнодорожных путях города Сталинграда. Стоим день, другой, чего стоим не знаем, спрашивать не положено.
Только на пятый день поезд двинулся на север. Доехали до города Мичуринска, затем на город Елец, остановились ненадолго, потом поезд дошел до села Шкуратово. Здесь нас высадили и мы строем пошли до города на реке Ока. Здесь прошла формировка, я попал в 440 Стрелковый полк, в роту автоматчиков. Со мною так же были мой брат Федор, Емельяненко Василий, Емельяненко Стефан, Шрамко Андрей, Соколовский Григорий, Енин П.И. другие. Здесь мы приняли военную присягу, и нам выдали оружие. Три дня упорно изучали автомат. А на четвертый, двадцать шестого апреля 1942 года пошли в бой. Вперед пошел бронепоезд, а мы, автоматчики следом за ним. Немецкие пули и снаряды засыпали нас, но мы продолжали ползти вперед. Здесь загорелся бронепоезд, погибли автоматчики, но оставшиеся все равно ползли вперед.
Вдруг я чувствую удар, затем начало мокнуть в ботинках, нащупал рукой что-то липкое и горячее, понял, что ранен. Но все равно ползу, теперь уже больше на руках передвигаюсь, ноги не слушались, да и не поднимешься, пули свистят постоянно. Долго полз, потом попытался подняться, но боль в ногах, заставила меня лечь. Рядом оказался санитар, пообещал помочь, и скрылся за насыпью. Потом приносит мне костыли, помог подняться, и я медленно побрел в санчасть. Там перевязали обе ноги и сделали укол от столбняка. Дали пообедать и отдохнуть. Где то через час я попытался подняться, но не смог. До вагона понесли меня на носилках. Когда тронулись, облегченно вздохнули, но не тут то было. Немецкие самолеты сбросили на нас несколько бомб. Поезд остановился. Гул самолета, взрывы снарядов заглушили даже боль. Загорелись вагоны, загорелся потолок в нашем вагоне, тут нас оставшихся живых пятерых спустили по ступенькам вагона на насыпь. Оттуда мы ползком вниз. А самолеты налетают и поливают нас пулеметными очередями. Через несколько минут все стихло.
Погрузили нас на подводы и лошадьми повезли в село, где находился госпиталь. Ноги мои простреленные, не дают мне покоя. Наступил день первое мая. Лежу и вспоминаю, как в селе отмечали этот праздник. И кажется, что с той поры прошло десятки лет, хотя на самом деле прошел всего один год. Вдруг мимо меня проходит солдат, лицо его показалось мне очень знакомым. И точно, оказалось, что это Касьянов Василий Андриянович. Какая радость была при встрече. Он рассказал мне, что ранен в руку, она была раздроблена. Василий Андриянович рассказал мне, о том бое. Когда загорелся бронепоезд, немцы пошли в контратаку, наши части начали отступать, надо полагать, что некоторые наши воины попали в плен. Через несколько дней Василий Андриянович попрощался со мной, его отправили в госпиталь, в город Астрахань. Там он находился до глубокой осени 1942 года. В это самое время, немцы оккупировав наше село, подошли к городу Астрахани. Касьянова выписывают из госпиталя как нестроевого, и он пробирается домой в село. Как ему удалось перейти фронт, не известно. Он добирается домой в село, когда в селе были немцы. А когда село освободили, Василия Андрияновича судил ревтрибунал и приговорил его к десяти годам лишения свободы. Он не возвратился оттуда, умер в тюрьме. Вот чего ему стоил переход через линию фронта».
А Леонтия Сергеевича отправляют в город Мичуринск. Везли в товарных вагонах, а немецкие самолеты всю дорогу сопровождали поезд. Но к счастью ни один снаряд не попал в тот вагон, где находился Леонтий Сергеевич. В госпитале он находился до ноября 1942 года, затем прошел комиссию и с группой таких же солдат отправился в на станцию Бори, где формировалась воинская стрелковая часть .
Леонтий Сергеевич продолжает свой рассказ:
«Меня зачислили связистом, по кабельной связи. Пошли дни учебы по связи, по изучению оружия, политической и строевой учебе. В тот момент я получил известие об освобождении Калмыкии. Теперь, только понял, почему мне не отвечали родные на письма. В феврале 1943 года, нас погружают на поезд и везут на запад, значит на фронт. Затем двигаемся пешком день и ночь почти без перерыва. Солдаты засыпают на ходу, но без передышки сразу в бой. Затрещали пулеметы, загудели пушки, рядом свистят пули, разрываются снаряды. Но несмотря ни на что, связист должен тянуть связь на передний край, где его ожидает командир».
Леонтий Сергеевич бежит, чуть согнувшись под тяжестью кабельной катушки, винтовки и другого обмундирования. Пули свистят совсем рядом. И вдруг как будто его кто-то бьет ниже пояса, он падает. Понял, что ранен, сбрасывает с себя всю тяжесть и возвращается назад. Часто останавливается, силы покидают его, но он все таки добрался до санчасти самостоятельно. Там ему удалили осколки, сделали перевязку и укол.
« В госпитале я находился в городе Серпухов, проезжали через город Тулу. На излечении я был один месяц, потом медкомиссия и на фронт. Направлен был в город Владимир, где формируется стрелковая дивизия. Ехали через Москву до места назначения. Настал 1943 год. Чувствовалось облегчение на фронте, то время,
когда враг превосходил нас и числом и оружием, прошло. Теперь на всех фронтах инициатива была на стороне нашей Красной армии. Это поднимало наш дух. Но немцы не собирались отдавать захваченные земли. Наша часть ждала команды. И вот сигнал тревоги, мы двигаемся под Калугу. Это было пятнадцатого августа 1943 года. Затем на западный фронт в район города Смоленска. Там на железнодорожной станции, мы вступили в бой. В боях за город Елец, был ранен, пуля прошла под правую лопатку. Меня увезли в город Электросталь Московской области, затем в город Чебоксары, в Чувашию.
Там, мне сделали операцию, раны долго не заживали, и пришлось долго лечиться. После того, как зажили раны, прошел медкомиссию, признали не годным, но домой не отпустили, а отправили в Карело-Финскую ССР, в лесо-совхоз, работать кузнецом. Пошли мои мирные, но невеселые дни в далекой стороне, где вокруг лес, и только сверху виден кусочек неба. Мне степняку казалось, что густой лес давит на меня. Часто вспоминались и снились наши степные просторы. А еще больше тоска по родным: родителям, жене, детям. Там мне платили по пятьсот рублей в месяц, и выдавали хлеб, сначала триста, потом восемьсот граммов. Буханка хлеба на тот момент на рынке стоила триста рублей. Так я проработал в лес промхозе до декабря 1945 года. Рассчитали меня в декабре, я быстро собрался, оделся в свою шинель и галифе, валенки на ногах, а ботинки и обмотки положил в вещмешок. Ехал в поезде до станции Дивное. Видел разрушенные города и села. Станция Дивное была полностью развалена. Сошел с поезда в Дивном и пошел пешком, но шел не так долго, меня подобрала военная машина. А из Элисты, прямо под новый 1946 год пришел домой. Зашел в свой двор, постучал в дверь дома, а в ответ тишина. Где искать семью? Пошел к дому родителей. Смотрю стоит отец и снимает шкуру с зайца, думаю, значит с охоты недавно вернулся. И запах жареной зайчатины из дому, да такой, что голова закружилась и слюнки потекли.
Мать, Кристина Дмитриевна обняла меня, и «залилась» слезами, приговаривая:
« А сынок то наш Ефимушка, где-то сложил головушку».
На следующий день родители организовали встречу. Накрыли на стол, чем были богаты. Пришли брат Василий Сергеевич с женой Катей, Федор Сергеевич с женой Евгенией Яколевной. Во главе стола сидел отец Сергей Охримович, и мать Кристина Дмитриевна, они были в возрасте семидесяти пяти лет. Последней пришла жена, на тот момент уже вдова младшего сына Ефима Сергеевича, Полина Александровна. Она с порога стала плакать, женщины долго не могли успокоить ее. Она принесла письма от мужа...
Леонтий Сергеевич вначале работал в совхозе «Гашунский», где находилась его жена Зинаида Никитична, но не прошло и года, как вернулся он со своей семьей в родное село, в родной дом. Работал в своем колхозе, растил детей. Прожил более 80 лет.
Продолжение биографий сыновей здесь...