метался от стены к стене, бился головой об бетон, просто в апатии лежал, не реагируя ни на что – я хотел выпить! Один раз, почти неделю ни кусочка съестного в рот не положил, надеялся, что меня в больничку отправят на восстановление сил, и ведь почти получилось… Но зашли трое крепких брата, скрутили меня как агнца и силой впихнули еду, и опять нос повредили при этом. На следующий день, эта же троица опять вошла в мою камеру, или в келью, как они сами называли сие помещение, и поставили передо мной тарелку с горкой гречневой каши, на верхушке которой соблазнительно таял кусок сливочного масла. Монахи на меня смотрели выжидающе, готовые повторить вчерашнюю экзекуцию. Я демонстративно стал кушать кашу, периферическим зрением я видел свой фиолетовый нос - за его состояние я испытывал лёгкое беспокойство.
Как-то я раньше представлял себе православных служителей церкви такими добрыми и всепрощающими, а реальность оказалась совсем иной. Очень крепкие молодчики в рясах, и в глаз могли дать, и, чёрт возьми, в нос, за ними не заржавеет. Правда, перекрестятся и попросят прощения перед Богом - но не за действия свои, а за грешную мою душу…
Спесь моя потихоньку спадала. Через какое-то время, жгучая жажда алкоголя стала растворяться, отступать. Всё чаще я стоял у окна и смотрел на берёзки, на кустики боярышника и волчьих ягод, на облака, на белые полосы в небе – следы самолётов, и представлял себя птицей, вылетающей из клетки. Сколько прошло временя с того дня, как меня сюда поместили, я не знал, но судя по погоде, месяц уже точно пролетел. Листва на деревьях почти вся опала, была уже глубокая осень. Иногда кружились неуверенно снежинки поутру, и прохлада заставляла меня закрывать форточку.
В одно такое промозглое утро, ко мне в келью вошёл Авелей и сел на мою лавку. Я стоял у окна и смотрел в мир. Мне очень хотелось пройти по земле, почувствовать ногами грунт и усыхающую траву.
— Доброе утро, Серёжа! – поздоровался Андрей за моей спиной. Я чувствовал и видел, как он пришёл и сел, но виду не подавал - просто не хотел с ним разговаривать. — Только не надо играть в молчанку, я не хочу с тобой разговаривать как священник, или там ещё как-то, возвышенно… Ты знаешь обо мне такое, что не даёт мне право на такой тон. Но ты должен знать, что я тебе друг и хочу помочь.
Заинтересованный, я повернулся к нему. Он сидел и смотрел на меня с теплотой.
— Я вижу, что тебя отпускает болезнь, но ещё очень далеко до полного выздоровления, поэтому могу предложить иногда прогулку по лесу, но под присмотром одного из монахов…
— Да! Я хочу туда! – тут же подал голос, моё нутро восторжествовало, я не верил услышанному. – Андрей, я хочу прямо сейчас…
— Хорошо! Тебе принесут через пару минут тёплую одежду, одевайся, и мы с тобой погуляем, есть разговор… И, ещё одно, не называй меня перед моими братьями Андреем…
* * * *
Я стоял на опушке леса, растопырив свои руки, как крылья, и смотрел вверх, ртом ловя снежинки. Прохладный ветер обволакивал моё тело. Я себя не чувствовал так хорошо уже очень длительное время, и поэтому ощущал просто какой-то нереальный кайф. Хотелось кричать от счастья…
— Ууух! – не выдержал я, проухав во весь голос. Эхо унеслось в глубину леса рикошеча от стволов деревьев. Какая-то, не улетевшая в тёплые края, птица, ответила пронзительным, недоумённым визгом. Душа моя пела. – Как классно!
— Так и есть, мир вокруг нас прекрасный! – за моей спиной стоял Авелей. Я его не видел, но чувствовал, что он улыбается. – Чем больше ты будешь очищаться от затуманенности мозга, тем краски будут сочней восприниматься… я-то знаю, сам через это прошёл в своё время…
— Андрей, о чём ты хотел поговорить со мной? – у ноги лежала куча сухой листвы, я с воодушевлением её пнул, придавая кратковременную невесомость жухлым листочкам. Такая маленькая глупость, но стало так приятно после содеянного.
— Я хочу, чтобы ты помог одной женщине… Она ходит к нам в церковь, почти каждый день, ставит свечи «за здравие» и «за упокой», одновременно… Улавливаешь?
— Немного да, но я ведь ещё пока… в тюрьме…
— Ты неправильно воспринимаешь своё положение. Ты не в тюрьме, а скорей в больнице… на стационаре так сказать…
— Но суть то от этого не меняется… — я повернулся лицом к Авелею и, подмигнув ему, специально упал на спину, в траву. Надо мной, через ветки деревьев пробиваясь, висело серое небо. Рядом сел Авелей.
— Эта женщина с каждым днём всё более и более ссыхается от горя. Её сын пропал без вести с полгода назад. Он у неё единственный был… или есть. Мужа схоронила год назад. Такая вот «счастливая» череда событий…
— Вы ей про меня уже рассказали?
— Нет, и не расскажу. Я её приведу просто, и ничего не скажу, только попрошу её прихватить с собой вещь сына. Не буду обнадёживать, а если ты сможешь увидеть что-нибудь, то тогда сам решишь, что сказать… Я боюсь за неё, неизвестность её просто убивает…
— Я помогу ей! – и обнадёживающе похлопав Авелея по коленке, приподнялся с травы. Почему-то я явственно вспомнил свою мать у окна, и её печальные глаза, смотрящие на калитку, и как она ждала моего появления в своё время…