Короля делает свита, франшизу — сборы. Так что после феноменального успеха первых «Голодных игр» в 2012 году мало кто сомневался, что young-adult-трилогию Сьюзен Коллинз ждет на экране самое радужное будущее. Кассовые сборы фильма Гэри Росса превзошли бюджет в девять раз. Тогда «Голодные игры» скромно возводили в ранг главного блокбастера последних лет. Но к заключительной части франшизы в 2015-м разговоры уже велись не о локальных успехах «Игр» в прокате, а о настоящем перевороте в молодежном кино, которая совершила Коллинз в кооперации со студией Lionsgate. Сегодня понятно, что трилогия о восстании Китнисс Эвердин была одним из главных событий десятилетия.
Удивительнее всего, конечно, была интернациональная популярность фантазии Коллинз про постапокалиптическое будущее, в котором зажравшиеся правители дезактивируют плебс с помощью кровавого реалити-шоу. Кино срезонировало везде — в Штатах, в Азии, в России.
Девушки обнаружили в образе 16-летней Китнисс (Дженнифер Лоуренс) новую, «такую же, как мы», и долго носили значки Сойки-пересмешницы на рюкзачках и джинсовках. Юноши философствовали о социальном неравенстве, экспансии государств-гегемонов и тлетворном влиянии зомбоящика. В 2014 году отличились студенты из Бангкока. Они гордо поднимали три пальца, обращая фирменный жест Китнисс своему премьер-министру (пожалуй, второй случай в современной истории после «„V“ значит Вендетта», когда политический протест одолжил символику у фильма).
А экономист Норина Герц даже придумала специальный термин в духе Пелевина — Generation K (то есть Китнисс), определив мальчиков и девочек 1995—2002 годов рождения как поколение, с недоверием воспринимающее абсолютно все государственные институции. Открыла Америку...
Так в чем же было новаторство франшизы? Какие тренды она ввела в моду, а какие только ловко подхватила?
Дети для революции
В пику популярным предшественникам — вампирским «Сумеркам» и сказочной поттериане — «Голодные игры», по сути, спустили молодежь с небес на землю, сумев завлечь жанром антиутопии. В фантастическую повестку дня неожиданно вернулись Оруэлл, Хаксли и Голдинг, к чьим великим романам Сьюзен Коллинз, конечно же, обратилась, заметно осовременив тоталитарный экшен и переведя его на понятный, местами грубоватый язык. Если другая знаменитая антиутопия — «Матрица» Вачовски — в начале 2000-х провозглашала: «Ложки нет», — то в «Голодных играх» ложка появилась, а временами даже могла больно дать по лбу. Социальный реализм был подзабыт кинофантастами, но во многом благодаря именно ему франшиза так полюбилась миллионам подростков. В кои-то веки с экрана говорили о волновавших их проблемах и откровенно атаковали общество — без полетов на метлах и томления по Паттинсону.
В сущности, безрадостное утопическое будущее «Голодных игр» твердо стояло на двух китах, с которыми и пришлось сразиться героине Лоуренс — на элитах, владеющих искусством насилия, и на массмедиа, владеющих искусством удовольствия. Обрамлялся этот коктейль красивой легендой, наизусть знакомой всем фанатам «Игр»: якобы на досуге писательница щелкала пультом и вдруг обнаружила, как символично кадры иракской войны перемежаются на телеэкране стерильными картинками из реалити-шоу.
Это вполне бодрийяровское сочетание ее крайне заинтриговало, а после оформилось в идею книги. Экранизация только четче расставила акценты. В процессе бойни, кстати, изобилующей весьма жесткими для PG-13 сценами, авторы франшизы между делом высветили целый ком актуальных проблем массмедиа: феномен пассивного соглядатая (сопереживающего, но безвольного болельщика у экрана), манипулятивность устроителей, установка телевидения на шаблонные схемы. Тут «Игры» близки к другой антиутопии — сериалу «Черное зеркало», создатели которого не только пристально отслеживают новые страхи цифрового общества, но и уверенно рулят трендами, самостоятельно формулируя повестку дискуссий об ужасах новой цифровой прозрачности.
Кое-что тут почерпнуто и из марксистской теории. Маркс видел пролетарскую революцию как естественное закономерное завершение эволюции капитализма, возможность, заложенную в систему самой ее скрытой логикой. Для Китнисс революция — тоже единственно возможный финал «Голодных игр», раскрытие их истинного смысла. Ведь подлая особенность сражения, которое ежегодно устраивает утомленный патриарх Панема Кориолан Сноу, заключается в том, что побеждает в итоге он один.
Условия Игр заведомо нечестные: взрослые детины вступают в бой с учениками начальных классов. Модераторы жульничают и меняют правила на ходу. А победитель — тот самый единственный выживший — получает такую психологическую оплеуху, что рискует навсегда проститься со своей личностью. Выходит, подлинная победа в Играх может быть только победой над их организатором.
Не сказать, впрочем, что заход Коллинз был таким уж новаторским. Уже после выхода первого фильма франшизы критики быстро припомнили создателям и «Смертельную гонку», и «Королевскую битву», и «Бегущего человека», и целый сонм предшественников. Вот только ни один из перечисленных фильмов не поднимал такой мощной волны подростковых антиутопий, как «Голодные игры».
Еще три всадника Апокалипсиса
Есть по меньшей мере три работы (две франшизы и один фильм), посягнувшие на лавры «Голодных игр», обратившиеся к той же самой аудитории и формату антиутопии. Все три появились в 2014 году. Каждая родилась из бестселлеров про постапокалипсис. И во всех авторы сделали ставку на светлую молодежь, которой поручается свергнуть обалдевших диктаторов.
Самая популярная — трилогия «Дивергент», снятая по дебютному роману Вероники Рот «Избранная». Сюжет ее разворачивается в обществе будущего, каждый член которого по достижении 16 лет должен вступить в одну из пяти фракций, пройдя хитроумный тест (шляпу, как в Хогвартсе, надевать уже не надо). Главная героиня, Беатрис (Шейлин Вудли), свой ЕГЭ заваливает. Все у нее смутно, как у Бродского: «рисовала тушью в блокноте, немножко пела», а потому неприкаянному подростку приходится противостоять системе, в которую она так отчаянно не вписывается.
Впрочем, если в «Играх» за ускоренным курсом бойца стоял целый ворох социальных и политических вопросов, то в «Дивергенте» углы были сглажены: Беатрис словно мечется между филфаком и мехматом, а подбрасываемые сценаристами препятствия — просто повод разобраться в себе.
Продолжила вектор на упрощение и, кстати говоря, сужение возрастной группы «Игр» франшиза «Бегущий в лабиринте», снятая никому не известным режиссером Уэсом Боллом (не путать с Уве Боллом). Ее предтеча — одноименный бестселлер Джеймса Дэшнера про подростков: целых 60 юных голов томятся в заточении у зловещей корпорации.
Визуальной фишкой истории послужил гигантский лабиринт, кишащий паукообразными тварями — попробуй выберись. И хотя в определенный момент эту казарму разбавляет юная особа, сюжетная коллизия франшизы про лабиринт больше отсылает к бессмертному(и гендерно однородному) роману Голдинга «Повелитель мух», чем к «Играм». Дай мальчикам заняться мироустройством, и они быстренько построят тоталитаризм. Жаль только, что во второй и третьей частях франшизы камерное (насколько это допустимо с точки зрения бокс-офиса) кино сбрасывает с себя и красивую критскую метафору, и всякие тонкие рефлексии Голдинга. Превратившись в отборных воинов, подростки примутся эффектно мочить спецназовцев и сильно дорожить дружбой.
Третий преемник киносерии — антиутопия «Посвященный» с Мэрил Стрип и Джеффом Бриджесом. Авторы ее даже не скрывали, что шанс запуститься получили именно благодаря успеху «Голодных игр» и «Дивергента», хотя идея фильма зрела годами. В основе этого сай-фая — роман «Дающий», который писательница Лоис Лоури издала еще в 1993-м (книжка даже попала в школьную программу американцев и канадцев). Тут описан дивный новый мир, в котором люди больше не воюют и не страдают, поскольку ничего не чувствуют и не помнят.
Сломать уклад отцов поручается юноше Джонасу ввиду его исключительности: иногда черно-белый мир (да-да, прямо как в «Плезантвиле» все того же Росса) вспыхивает в его мозгу яркими красками. Критики тут, отмечая мертвенность персонажей, обычно переходят на историческое значение детской книжки Лоури и задаются вопросом: кто тут вообще эпигон? Ведь роман Лоури появился задолго до книжек Коллинз и явно повлиял на них.
Теперь и без суперспособностей
Тем не менее ни вышеперечисленные экранизации, ни другие фильмы, которые обращаются к содержанию или форме «Голодных игр» («Рубиновая книга», «Сотня», «Академия вампиров» и другие), так и не получили бешеной славы предшественника. Интриговать — интриговали. Кассу — да, собирали. Но перевернуть с ног на голову жанр молодежной антиутопии им было слабо. Одним из ключевых факторов прорыва «Игр» оказывался даже не постапокалипсис и не перспективное юношество, а новаторский характер главной героини, ломавший привычные зрительские стереотипы и заставлявший ей сопереживать.
С самого начала Китнисс цепляла тем, что представала никак не фотомоделью с обложки глянцевого журнала, не хладнокровной Зеной в бронированном лифе и не Ларой Крофт с лоснящейся косой. Лоуренс воплотила в своем образе живую и смертную девушку — ни разу не избранную, зато с милыми щечками. Не обладая суперспособностями (кроме разве что меткости), она оказывалась лидером народного восстания как-то почти случайно. Не чтобы построить «прекрасный Панем будущего», а ради семьи и близких, которым грозила опасность. Всегда от кого-то зависела. Убивала врагов, но мучилась. Побеждала в Играх, но снова мучилась.
Самое поразительное, что в какой-то момент ассоциировать себя с ней стали не только девушки, посмотревшие эту историю экстремального взросления, но даже юноши. С одной стороны, из-за того, что слащавая любовная линия — пресловутый треугольник — в «Играх» никогда не выпячивалась и не била по глазам (все гормоны — вон). С другой — потому, что Китнисс пропорционально совмещала в себе как женские, так и мужские качества, о чем социологи однажды осторожно сказали как об экранной аномалии. А Коллинз вот ликовала: «Когда я только начинала писать, мне говорили: „Девочки будут идентифицировать себя с героями-мужчинами, но мальчики идентифицировать себя с героинями не станут никогда, и поэтому звезды мужского пола нам куда нужнее, чем женского“. „Голодные игры“ доказали, что все не так. Посыл был неправильным, это была просто сексистская чушь».
В результате уже к 2014 году подростковые фильмы просто наводнили «героини поневоле» — иногда с лидерскими задатками, а иногда серые мыши, которым еще предстояло неожиданно раскрыться и выполнить невыполнимое — восстать, вооружиться, победить или погибнуть, умереть, уснуть (Беатрис из «Дивергента», Кэйси из «Пятой волны» или другая Кейси из «Земли будущего»).
Визуальный фьюжн
Когда к анализу франшизы приступили дизайнеры, выяснилось, что в одном только визуальном решении «Голодных игр» авторы собрали в охапку сразу несколько исторических эпох, отмеченных кризисом и вопиющим социальным неравенством. Вымирающие дистрикты стонали о Великой депрессии — понурыми цветами, бедными деталями и одеждой, выдержанной в стиле 1930-х. Правящая элита, напротив, утопала в роскоши и пудре, прически богачей разрезали футуристические линии, а одежда горела от кричащих и безвкусных цветов. Гладиаторские бои в этом дизайнерском салате легко перемежались деталями времен Французской революции, приветами из Третьего рейха и адским телевизионным гламуром, в результате чего на экране вырастало общество не просто визуально сегрегированное — обреченное этой стилистической раздробленностью.
И хотя постмодернистский тренд на столкновение эпох в кадре не был в новинку, «Игры» достигли в нем известной высоты, не просто сочетая несочетаемое, но и заставив продуманный фьюжн работать на общий замысел франшизы. В дальнейшем дизайнерской эклектикой отметится еще не одна антиутопия — от «Мира Дикого Запада» до «Рассказа служанки», — но мало где этот инструмент будет применяться столь же эффективно.
Таким образом, франшиза отметилась на всех фронтах — от поп-философии до мейкапа — и до сих пор не теряет актуальности. Неважно, что Лоуренс теперь жгучая блондинка и рекламирует в наших дистриктах духи. Вчерашние мальчики и девочки по-прежнему выбирают между кредитным рабством и junk jobs. «Голодные игры» действительно вдохновили Generation K. Осталось только понять, на что еще, кроме поддержки Берни Сандерса в Штатах и оппозиции в Таиланде.