Черти мои допустили много лет назад досадный промах – разглядели в антраците глаз твоих адское пламя. Я и сама в одну из зимних ночей шарахнулась от тебя, ослепленная отсветом звериного зрачка. А ты посмеялся, сказал, что почудилось. Отнюдь. Все сошлось, милый, все сошлось… Твоя неодомашненная тварность, твоя рвущаяся наружу животность. Иначе не захотела бы я тебя однажды приручить. Кусались, лаялись, охочие были, совокуплялись. Не ты ли просил «Роди мне щенков»?! Никогда не была я покладистой, все чаще скалилась, сукой подстреленной, "раненой forever" к тебе ластилась и ласкалась. Ты два года назад как ушел. И я отчаялась вернуть тебя. Все настоящее мое – такая голубая муть… Всё - суррогаты: случайный секс, квартирники, работа, кольца с зарплаты. Но не в этом суть. Ты написал, что сейчас ты с ней спокоен. Я написала все, чтоб показать, как мой рассудок тобой неизлечимо болен. И в переписке на пол книги не нашли мы средства, чтобы его через два года излечить. Я продолжаю, как ты думаешь, себя калечить – пью, с полудурками дружу, ты помнишь синяки мои, украсившие плечи... Но на вопрос, «а счастлив ты?» молчишь. Сухи и кратки твои речи. Накормленный, ухоженный, скучающий, ленивый пёс – ты, готовый тапочки схватить и вечером прогулку совершить. А мне скулить уж не осталось мочи.
Ошиблись, значит, мои черти… Однажды среди ночи, в углях пламени вдруг различив тоску животную по нежности, нескладный стих, которым баловался ты, не в силах выразить любовь, уставшую, отчаявшуюся, калачиком свернувшуюся у порога, в ожидании покоя, как подмоги, в грызне жестоких дней. Я так хочу, чтоб адским пламенем звериного зрачка ты до скончания зимы ее, а не меня беспечно бесконечно грел…