Глава 2. Круг второй
Но преградила дорогу их впереди скала с обрывом. И сходила она вниз словно в яму. И была та яма зловонна, словно выгребная отходами полная. И были в ней люди. Все в нечистотах. И большими червями, словно удавчиками адскими наполнена была яма та. И проедали черви сквозь плоть человеческую себе норы.
Удаляя червей, люди вырывали части плоти своей и бросали в людей других рядом стоящих. И мучения получали они чудовищные, но зарастали части пораненные, и повторялось это многократно. От чего страдания их приумножены были.
И молвил Светлый, на ту яму указывая: «Это «Колодец отходов». И собраны здесь пороки людские. Кто иной возжелал подобного пола своего или скот домашний или ребенка малого или какие другие страсти одолевали его при жизни. И прикосновения их страдания приносят другим, но пожали они плоды свои друг от друга, так и в века буду принимать мучения сии.»
И воскликнул обреченный, мольбами обращаясь к Любви: «Так за что же меня к ним? И не возжелал я ни мужчину, ни скота, ни дитя малого. И ни помышлял я о таком и порицал в жизни пороки эти. Смилуйся ко мне, ибо не ведаю я за собой греха такого.»
Но указал рукой Светлый ему путь наверх, ибо грех тот не тронул нечистым ни тело его, ни душу.
И мучение было в пути, ибо жажда одолела путника, и ветер иссушал надежды как воду, а у воды как надежды не было предвестников.
Ближе к вечеру зашел старший бокса.
– Хлопцы, хто вечерить хоче успеть? Сбирайся. Бо Серожа ща прийде. Заберет вас до отделения.
Мы с Пашкой так и потянулись унылой веренице к выходу. Вроде же нас звали «хлопцами».
– Иваныч, и ты иди. И нытика сбирай. А армянин жив ще? Ну не хай спит. А бо не сдох от дозы.
Большая фигура Серожи уже стояла на входе в Бокс. Этот «вертухай» казался еще больше после сумрака палаты. Хотя я заметил, что срубал таких одним ударом, благо спорт оставил мне хороший задел здоровья и умения с детства.
«Ну да еще свидимся, – подумал я. – Я от сюда просто так без своих часов, и не уложив в этого бугая не уйду. Уж очень ты мне дорог, Серожа». И я понял, что у меня есть цель. Нужно выжить. Свалить от сюда. И предварительно воздать обидчику.
Все тучи днем были напрасны. Дождя так и не было. Но была изнуряющая духота. Солнце летними лучами раскалило и без того разрушающийся корнями деревьев асфальт дорожек. Мы шли пошатываясь и спотыкаясь. Санитар шел молча. Я чувствовал, как он сверлит меня глазами. Ненавидит. Он прекрасно понимает мой статус и свое временное превосходство надомной. Его же превосходство всецело зависит от срока моего лечения в этой больнице. Дальше все туманно. А грех его перед моей персоной, факт уже не требующий доказательств. Поэтому, расплата не минуема. И мы оба это понимали.
Санитар подтолкнул Пашку к ближайшему корпусу.
– Серега. А этих новеньких куда? – спросил Иваныч.
– Туда же куда и всех.
– Так у нас переполнено.
– Так потесним. В коридорах положим.
– Ты же знаешь, в коридоре нельзя. А вдруг буйство начнется. – Иваныч явно пытался расшатать спокойствие санитара.
– Не твое дело. Утихомирим.
Так в перепалке вся компания попала на сестринский пост лечебного отделения первого корпуса.
– Живые есть? Принимай.
В коридоре появилась фигура. Широченный мужик невысокого роста, с большим животом и толстыми руками приближался к столу. Длинные курчавые волосы спадали на плечи. Белый форменный костюм медика смотрелся на нем как балдахин. Одень на него шарфик шелковый и он примет образ певца Демиса Руссоса. На груди красовалась табличка «Старший медбрат отде….. Вахтанг Минос…». Карточка с именем и должностью предательски была больше чем пластиковый конверт, от чего окончание каждой строки, пропечатанное на краю клочка бумаги изрядно изогнулось, истрепалось и совершенно не читалось. Минос?... Миносюк? Миносян? Миносидзе?
Медицинский работник Вахтанг бодро взглянул на столпившихся у стола мужчин и сурово упер руки в бока, подражая старомодной сахарнице.
– Твою мать. Куда? Куда я их положу? У меня мест нет.
Голос старшего медбрата был высокий и реально напоминал тембр греческого певца. Почти женский.
Санитар был безучастен к вопросам, ковыряясь ключом в ухе. У старшего по отделению нет вариантов, чтоб не взять новых больных. Но есть вариант показать свою безмерную власть. Чем он периодически и развлекался на рабочем месте.
– Так. Сергей. Иваныча к себе. А этих оборванцев в Иксовый бокс.
– К сифилитикам? Глав же запретил.
– Не умничай. А то тоже будешь сегодня с ними чаи ночью гонять. – с ехидством пригрозил Вахтанг.
Так мы оказались в отдельном коридоре, ответвленном в пристройку и запертым дверью-решеткой с мелкой сеткой. Четыре двери попарно выделялись вдоль облупившихся стен. Слышался мужской стон и сырое зловоние. Оно пронизывало эфир своими радиационными потоками. Казалось, этим запахом было пропитано все, и как всякая примитивная радиация практически не выветривалась.
Санитар посмотрел в маленькое окошко крайней справа двери. Достал ключ отмычку как у вагоновожатых и отворил тяжелую деревянную дверь.
– Привет сифилитики. Принимай новеньких.
Никто не отозвался. И только стон, и невнятное бормотание стали слышны немного отчетливее.
Санитар Серожа завел Пашку. Пашка под руку завел меня.
– Пока вы здесь. Один на кушетку, другой на кровать. Потом переведут. Белье принесут. А сейчас будет ужин. И не шалить.
И дверь захлопнулась. Я посмотрел на кушетку. Узкая. Короткая. Рыжий «кожзам» во многих местах изодран и потерт. Весь в пятнах бурых оттенков. Пашка по привычке и статусу сел на край кушетки, оставив мне право пользоваться привилегией, полноценная кровать в полный рост. Сверчок знал свой шесток и тем снял возможный конфликт.
Палата была точно скопирована с приемного бокса. Но одно радикальное отличие сразу бросилось в глаза: окно было узким и под самым потолком. Решетка, отсутствие форточки и глухая закраска всего полотна стекла белой эмалью. Зачем было закрашивать стекло? Я не мог понять. Электрическая лампа не была включена, а окно почти не давало освещения. Мрак. Или полумрак окутал все пространство. Пространство небольшой комнаты с двумя кроватями, кушеткой, брошенным на пол матрацем и унитазом, с примостившимся прямо у дверей.
Все наводило жуткое уныние. Особенно звуки. Стоны издавало человеческое тело на кровати. Секундное детское смятение овладело мной. Мы заходили в клетку зверя. А какой это зверь мы не знали. Но он был живой. Он скулил мужским грудным стоном. Такой я уже слышал, когда-то в хирургии, где привезли обожженного. Крупный мужчина совершенно неопределяемого возраста и расы. Он был в сознании, весь перевязан. От него источался неприятный запах медикамента. И самое жуткое ощущение порождал его стон. Низкий. Грудной. Исходящий через кожу и все бинты. Было ощущение близости раненого зверя.
Так и в этой палате находился человек. Он лежал укрывшись с головой бордовым клетчатым одеялом. Его раны были мучительны. Его стоны холодом древних подземелий обдавали меня. И только один шаг разделял наши кровати. Мой слух обострился как ночью во враждебном лесу.
– Сколько мне? Сколько? Сколько? Сколько? Мне сколько? Надо, надо, надо, надо, надо. Еще, еще, сколько мне?
Как мантры древних молитв повторялись эти слова, сложенные в нехитрые строки. Их невозможно было не слышать. Других звуков просто не было. И я, поневоле, входил в транс. Потолок стал кружиться, стены поплыли искажая пространство. Я почувствовал легкость полета и грузность своего обессилившего тела. Все потемнело. Я окунулся в сон.
Голос как звон далекого колокола пытался пробудить меня.
– Припадашный. Тебя звать как?
Этот вопрос всегда имел в моем алгоритме диалога только один ответ. И он вырвался стоном из моего организма:
– Георгий.
– Имя то какое. Что тебя не могли как по нормальному назвать?
– Да пошел ты.
Я часто посылал людей. Считая себя чуть выше других, чуть успешнее, наглее. И я взял на себя право указывать людям их место. Их статус. И не всегда мне это сходило с рук. Когда-то был бит по лицу, но это было в молодости, даже в юности. Теперь все забыто, как и не было. И где они эти обидчики. А вот я жив и, кажется, немного здоров.
– Смотри-ка. Еще огрызается. Вставай на осмотр. Хватит уже. Побузил. А будешь еще устраивать Армагеддон, опять останешься в одиночке.
– Я никуда не пойду. Я спать хочу.
– Пойдешь.
Этот кто-то с женским голосом, низким и неприятным, схватил меня за запястье сильной рукой. Другая рука обхватила мою шею и в скрученном состоянии поволокла к двери.
– А как полностью твоя фамилия? - выдавил я из себя мучивший вопрос. – Миносян?
– Моя? Софья Ковалевская. И не Миносян, а просто Минос. Так и есть Вахтанг Георгиевич Минос. Запомни. Он хороший человек. Нечета вам. У него два высших образования. Он бывший военный.
– А что он тогда тут батрачит?
– Сын у него болен. Тут в больнице лежит. Вот Вахтанг с ним тут и нянчится. Видел, детина дорожки подметает? Так это он и есть. Миша. Мишико.
Я видел его Мишу. Этого Минотавра блуждающего в лабиринте нестриженных кустов и поросших травой развалившихся дорожек. Но меня сейчас почти несла женщина. Такое было впервые.
Почему я думал об этом человеке как о мужчине. Я прекрасно понимал, что это женщина. Но этот голос, сила рук, манеры. Я не мог найти зацепок, чтоб идентифицировать этого медицинского работника как женщину. Но меня тянули в том полусонном обморочном состоянии сквозь запертые двери. Сквозь кирпичные стены. Сквозь сплетения решеток. Наконец я почувствовал мягкий холод кожезаменителя очередной кушетки и упал совершенно обессиливший. Мои ноги закинули в один уровень с телом, доставив тем самым максимальное удобство. Приоткрыв заплывшие глаза, я уткнулся в надпись шариковой ручкой на стене: «Гость, тебе здесь будет хорошо; здесь удовольствие – высшее благо». «Эпикуры их мать» - подумал и вновь закрыл глаза. Их совсем не хотелось открывать. Не хотелось видеть этот мир. И, тем более что в нем твориться. Единственное, я все слышал и чувствовал. Понимал, что мне стянули пижамные штаны и трусы.
– Доктор – позвал мужеподобный голос.
Шаркающие шаги приблизили к моей кушетке неизвестного мне человека.
– Ты кого мне привела? Это же не тот.
– А я по чем знаю, – прозвучало в оправдание.
– Бестолковая Вы женщина. Ладно. Давайте я этого осмотрю, раз уж он тут лежит. И учтите, если он не болен, я его вам обратно не позволю в инфекционный бокс положить.
Тогда там еще один такой же. А этот валялся. Вот я его и принесла.
– Пойдемте, приведем и второго. Пожалуйста. Я в бокс с Вами пойду. Там и осмотрю кого нужно.
Говорившие вышли. Я погрузился в полудрем. Мысли смешались с картинками, закружили в моем сознании как сиденья карусели на цепочке. И как в детстве на этой же карусели меня стало тошнить. Я открыл глаза. Все болело. Все тело было словно избито.
Рядом на корточках сидел Пашка.
– Ты чего здесь? – чуть подняв тяжелую голову, я обратился к нему.
– Тебя охраняю, чтоб не упал.
– А падал уже?
– Ага.
Голова болела. Теперь мне стала понятна причина боли. Сознание мутилось.
– А где мы?
– Опять у венеролога.
– Почему опять? – мое сознание пыталось навести порядок в хронологии событий. Но я явно понимал, что у меня не вся информация. Огромный временной пробел бездонным рвом опоясал мою память.
– Меня привели, ты уже тут валялся. Потом нас потащили в лабораторию на мазок, кровь сдавали. Ты совсем ничего не помнишь?
Я взглянул на руку, на внутреннем сгибе руки виднелся свежий прокол и гематома. Лиловый синяк расплылся под кожей. Но я его не чувствовал. Я вообще не чувствовал свое тело.
– Кровь. Кому нужна моя кровь? Там только виски в ней и лекарства. А потом?
– Так нас на ужин повели. А ты как вата. Свалился у входа так и лежал. Тебя еще эти психи пытались ограбить. По карманам шарили. Пока венеролог тебя не увидел. Ну и обратно к себе в приемную нас забрал.
Я почувствовал голод. Пустой желудок и полное бессилие. Я вспомнил свой сон. Где меня кружило в вихрях тропического торнадо. Но все это происходило в очень маленьком пространстве. В меня кололи копьем на Голгофе. Мое тело выжимали как стираное белье. Много темных коридоров. И каждая новая дверь как миг рождения. Боль и неопределенность. А был ли это сон? Мне показалось, что это было наказание за мои плотские грехи. И что-то очень знакомое намекало мне, что я прошел через чистилище Ада. Одно из многих его кругов.