Автор: Полина Олешко
Старый Дом стоял заброшенный, одинокий и никому не нужный. Люди толпами проходили мимо него день за днем, но не замечали грустного старика. Дом закрылся. Глаза сокрыты тяжелыми ставнями, заколочены. Двери занавешены сырыми грязными тряпками и кое-где прикрыты досками, прибитыми второпях нетерпеливой человеческой рукой. Дом ослеп, оглох, стал немым. Еле-еле вздымалась тяжелая грудь, и когда-то вырывался пыльный горестный старческий вздох.
Когда-то Дом цвел и благоухал, окруженный чудесным садом. Он был выкрашен в приятный глазу жизнерадостный голубой цвет, петли на ставнях и дверях еще не заржавели и регулярно смазывались маслом. Дом был наполнен голосами людей, их суетой, ходьбой, жизнью. Только эти времена уже давно прошли, люди уезжали в другие места.
Дом постепенно стал одиноким. Люди забирали с собой дорогие для них вещи — частички дома. Скоро в нем ничего не осталось, кроме старинных часов. Они стояли в гостиной, окруженные пылью, паутиной и глухой пустотой — сердце Дома. За долгие века своего существования Часы не изменились: точно и глухо отбивали минуты и тяжело обрушивались звоном раз в час. Дом содрогался: мелодичный, болезненно-несчастный вопль вырывался из глубин сердца — еще один час его жизни, еще один час... Так они капали, сыпались, растекались, высыхали, разносились в стороны, а по большей части в никуда. А часы все шли и шли.
Раньше Дому было не так грустно. Еще молодой и игривый, Ветер носился по саду, заглядывал иногда шаловливо в окна, садился легко на самый верх Часов и начинал свой наивно-детский разговор с домом. Эти времена прошли, когда исчезли из Дома люди. Вместе с ними исчез и Ветер. «Как давно уже никто не заглядывал сюда,» - с грустью подумал Дом, а Часы отдались согласным стуком.
«Как давно я не был у Дома, - подумал Ветер, - там был такой красивый сад. В нем резвились дети, гуляли красивые девушки и мужчины. Нужно бы проведать это место». Ветер нашел Дом по знакомым изгибам крыши, капелькам окон и мог только ужаснуться переменам.
Погруженный в нерадостные мысли и воспоминания о былых годах, Ветер бродил вокруг Дома бесцельно: не знал, как ему дать о себе знать, как войти. Ошметки голубой краски лежали в грязи. Ветер поднимал их, складывал, но картинки не получалось. Тогда Ветер полетел к окнам. К своему ужасу он нашел только старые глухие ставни, ржавые гвозди, терзавшие дерево. Но Ветер проскользнул в Дом. Ему было страшно оставаться снаружи: видеть как изменился давний друг, но в то же время остался прежним. В этом состоянии Дома было что-то ужасно неестественное, ужасное, дотоле незнакомое Ветру.
Он увидел знакомые помещения: пустые, обветшалые, сырые, пропхнувшие старостью, талым снегом и столетней пылью. Долгое время Ветер бродил по беззвучным, мертвым половицам, свешивался с угловатых перил и лазал по сломанным подокойникам. Картина была удручающей: вывороченные внутренности окрашенных когда-то в нежные цвета стен, ленты старых обоев, как грязные бинты лежали на полу где попало, спутавшись, как комок мертвых змей. Свет почти не проникал сюда, только сквозь щели в ставнях. Ветру и не нужно было света: он наизусть знал все комнаты, все дверные проемы, каждую ступеньку и дверную ручку. Безмолвный, потрясенный, Ветер заглядывал из одной комнаты в другую в поисках хотя бы чего-то, что не умерло, не изменилось, не исчезло.
Наконец, он встретил Часы. Они стояли, обессиленно привалившись к стене, пытаясь поймать морщинистыми руками одинокий лучик солнца. Ветер вошел в комнату и сел по старой привычке над Часами, под потолком. Вот оно: то, что он искал. Так резко контрастируя с вечной тишиной и темнотой Дома, Часы продолжали свою миссию: тихо, монотонно отбивали секунды своими слабыми шестеренками, стрелками, еле дыша, иногда барахля и чуть задыхаясь. Ветер не решался нарушить молчание: просто сидел и слушал стук, звон. Бам-бам-бам-чик-тррррц-бам-бам-бам-трррррц... Что-то терлось внутри механизма, сталкивалось уже не четко и выверенно, как раньше, а апатично, по инерции, почти не пытаясь угнаться за ритмом.
Дом знал, что Ветер здесь. «Наконец пришел повидаться, как давно мы не виделись. Я помню как ты резво скакал с куста на куст, крадя шляпки у девушек.»
И Дом горестно вздохнул, Часы вздрогнули, на миг затихли. Ветер похолодел в абсолютной тишине и темноте. Но стук продолжился. Похожий на последние шаги умирающего путника ход часов. Ветер все слушал и слушал. С Домом они вспоминали все счастливые моменты прошлого.
Иногда Дом не мог удержаться от горестного вздоха, тогда Часы, кряхтя, замирали, вызывая приступ страха у Ветра, боявшегося остаться в немой оглушающей тишине, без воспоминаний, без успокаивающего шепота Дома. «Тяжело было, мой друг, тяжело... Стоишь посреди улицы, раскинул руки, кричишь людям, а они проходят мимо, не замечают. Все такие равнодушные, одинокие. Раньше было не так. Они спешили ко мне, любовались на Часы, спрашивали, сколько им лет, откуда они, как работают. А я был так горд за себя... Тяжело видеть, как теперь они шарахаются мимо, только завидев меня. Я и закрылся поэтому: что толку? Стекол нет, петли никуда не годятся. Надеюсь я несильно напугал тебя. Не думай, мне тяжело, но я хорошо справляюсь. Вместо того, чтобы грустить просто вспоминаю... А помнишь, когда та девочка спрятала письма в часах? Вот это была история!...»
Так Дом переходил от одной истории к другой, начиная рассказ с середины и обрывая его еще до конца. Ветер приободрился: у старого друга были приятные воспоминания, светлые моменты. Часы даже пошли ровней, а Ветер подумал: «Что, если я приведу сюда людей? Вот Дом обрадуется! И мы выкрасим его новой краской, поклеим новые обои! Может, даже вырастим сад?» Но Ветер не двигался с места: сидел и слушал, не осмеливался уйти. Дом рассказал все истории уже давно, теперь пересказывал их уже третий, а, может, и двадцатый раз. Ветер не мог припомнить этого, но, свернувшись мягким калачиком на спине у дрожащий часов, все слушал, слушал, слушал...
Казалось, что Дом стал засыпать. Но ветер хотел разговаривать еще: он задавал вопросы, сам рассказывал истории, а в ответ получал: «Да, тяжелые выдались года... Но ты прилетел, молодец. Я все думал, когда ты придешь? Или я вообще больше не увижу ни одного милого, знакомого, приветливого лица?»
Бам. Бам. Бам. Все реже и медленней. Еле слышное, будто раздавшееся издалека «тррррц». Ветер в волнении свесился и взглянул на изъеденный плесенью циферблат. Без минуты восемь. Довольный, Ветер уселся поудобней в ожидании любимого звона, знакомой мелодии. Бам. Бам. Шепот Дома превратился в усыпляющий шорох. Но Ветер бы не уснул: эту мелодию нельзя пропустить.
Бам. Бам. Сколько времени уже прошло? Бам. Бам. Когда было «тррррц»? Бам...
Бам...
Бам...
Дорожка пыли, освещаемая лучом солнца, как тело утопленницы свешивалась с подоконника. Где? Но не было смысла прислушиваться. Узоры на обоях было не разглядеть. Это пыль или они такого цвета?
Откуда эта тишина? И почему она такая неприветливая, такая неспокойная? Тихонько скрипнули ставни. Часы остановились. Пыль застыла в солнечном свете: не плясала, не бежала по комнате.
Часы стояли. Безмолвные, одинокие, мертвые. Закрытые от мира деревянными ставнями за ржавыми гвоздями и гнилыми досками.
Нравится рассказ? Поблагодарите журнал и автора подарком.