Я потянула Веру за рукав, но та ещё сердилась и не обращала на меня внимание. Между тем, я не на шутку испугалась, как будто мой самый главный секрет внезапно оказался выставлен всем на обозрение.
Я снова впилась глазами в Мари, но она продолжала записывать за учителем, лишь изредка бросая на меня через плечо взгляд, в котором, как мне думается, сквозила подозрительность. Словно бы ей не нравилось то, что она увидела, но ещё больше ей не нравилось то, что она не понимала, что это значит.
Урок уже подходил к концу, когда я, отчаявшись хоть что-то написать, бросила попытки и теперь сидела, повесив нос, считая секунды, когда уже наступит перемена и можно будет не мучиться.
Как только прозвенел звонок и мы с девочками вышли в коридор, я, не в силах больше терпеть ни минуты, отвела подруг в сторонку и рассказала про происшествие с чернильницей:
— Клянусь тебе, она слышала грохот и видела саму банку! Мари ее провожала с таким взглядом, будто сама не поняла, откуда та могла взяться!
Вера не на шутку перепугалась:
— Так значит, Мари видит меня? Но этого не может быть! Я столько раз оказывалась прямо у нее под носом, но она и глазом не моргнула! Не может же она быть настолько искусной притворщицей!
Кити, которая только теперь поняла, что случилось, ведь она сама не слышала ни звука и не видела падение чернильницы, предположила:
— Но, может быть, Мари, не видя саму Веру, видит некоторые ее следы? Или , может, лишь чувствует что-то как бы интуитивно.
— Похоже на правду, — задумчиво произнесла я, — видит как будто рябь на воде, когда одно измерение вторгается в другое?
Вера подвела черту:
— Мы не можем знать наверняка, что видит Мари, но это как-то надо выяснить! Пока же нам определенно надо быть осторожнее. Я чуть было не выдала нас всех!
Вера с сожалением посмотрела на меня. Наверно, только сейчас до нее стало доходить, что и мне непросто.
— Я постараюсь держать себя в руках! — пообещала она, — но сейчас нам надо поспешить! Вот-вот начнется следующий урок, и это будет действительно полный кошмар!
Она ускорила шаг, а я в отчаянии воскликнула:
— Опять писать чернилами? — я была готова расплакаться.
— Хуже, — мрачно сказала Вера. — Хореография.
В раздевалке нас ждала толпа гимназисток. Толкаясь локтями, в спешке все старались как можно скорее натянуть на себя танцевальный костюм: платье, похожее на греческую тунику с пояском и мягкие туфли. Длиной платье было чуть ниже колена, и мне подумалось, что танцевать в таком будет затруднительно, но после по-настоящему длинной юбки школьной формы, оно показалось мне невесомым и ничуть не сковывающим движения. Настроение поднялось!
Но когда мы выстроились в линию и к нам вышла учительница, я поняла, что поспешила радоваться. То была дама, длинная и худая, как ветка, как указка в ее руках, с таким выражением лица, что всякому было ясно, что она готова хлестнуть своей указкой, взглядом, словом без лишних раздумий. Она расхаживала грациозно и, в то же время, в ее грации ощущалась настоящая угроза, будто то была грация пантеры перед прыжком.
— Мадам Бижу, — дрожащим голосом прошептала мне Кити, стоявшая, вытянувшись, как струнка. Я попробовала скопировать ее позу, но чувствовала себя ужасно глупо, даже голова заболела от напряжения.
Однако все девочки вокруг меня, именно так и стояли – вытянувшись и напрягшись, будто боялись пошевелиться.
Мадам Бижу медленно двигалась вдоль нашей линии, высматривая и поправляя ошибки: одной девочке она шлепнула по рукам, другой довольно-таки грубо задрала подбородок. Но когда мадам, поравнялась со мной, она и вовсе остановилась и посмотрела на меня взглядом, в котором было столько презрения, что я почувствовала себя жалким насекомым, кем-то вроде навозного жука.
Смерив меня таким взглядом, мадам внезапно ткнула меня палкой в грудь. Было больно и до того обидно, что на мои глаза навернулись слезы.
— Мадемуазель Сидорова, — протянула француженка, говорила она с таким сильным акцентом, что смысл слов угадывался с трудом, — здесь у нас классический танец, а не гребля, извольте распрямить плечи и соблюдать позицию.
Я изо всех сил свела лопатки, но взгляд учительницы сделался ещё более злым:
— Прекратите юродствовать или вовсе покиньте класс! — зашипела она, мне показалось, что она снова готова меня ударить. Я напряглась ещё сильнее, но, к моему счастью, мадам Бижу двинулась дальше.
Теперь она и вовсе перешла на французский, отчего ее слова слились для меня в одно нескончаемое непонятное слово, я старалась повторять за девочками, когда они выполняли па: плие, деми-плие, релеве, но чувствовала себя, как неуклюжая курица, которая не в состоянии разогнуть свои кривые лапки. Меж тем, мадам, всякий раз проходя мимо меня, хлестала меня своей палкой по пальцам, локтям, коленям, я уже чувствовала, как одна, потом ещё одна слезинка, скатились по щекам.
Мадам Бижу, кажется, заметила мои слезы, но оттого ещё более разъярилась и принялась, показывая на меня указкой, язвительно что-то говорить по-французски. Девочки стали смеяться, и вдруг я услышала уже ставший мне знакомым голосок, весёлым щебетом произнесший что-то на французском. Мари!
— О, Боже, нет! — зашептала Вера за моей спиной. — Мари предлагает показать тебе пример, лишь бы не поставили ее нам в наставницы!
Но мадам Бижу, криво улыбнувшись, уже направлялась к нам. Теперь она снова перешла на свой неразборчивый русский:
— О, нет, милая Мари, у меня есть идея получше! Пусть мадмуазель Неумеха сама выполнит перед всем классом несколько несложных па, а мы поставим ей оценку.
Она подошла ко мне и задумчиво посмотрела на потолок. На ее лице заиграла злорадная улыбка. Я замерла.
— К примеру...— начала было она, но тут случилось странное: глаза ее вдруг затуманились, она растерянно оглянулась, как будто на долю секунды забыла, где находится, изо рта ее вырвались непонятные звуки:
— Эээ, я хочу сказать... Де ку парло ну... О чем мы сейчас говорили...? Впрочем не важно, время, девочки, выстраиваемся на поклон!
Я взглянула на часы: ещё десять минут до конца урока! Но, не веря своему счастью, послушно встала рядом с другими девочками и приготовилась делать последнее па. "Не могло же так повезти", — подумала я и встретилась с глазами Веры: в ее взгляде плясали торжествующие искорки.
Наскоро переодевшись опять в школьную форму, мы вышли из танцкласса, и я, наконец, смогла спросить ее:
— Это ты? Как тебе удалось?
— Это Вера заставила ее забыть свои мысли? — ахнула Кити.
Вера шла с загадочным видом.
— Я бы и раньше тебя выручила, но мне все хотелось, что бы ты поддерживала мою репутацию. Я только теперь начала понимать, что ты не должна копировать мое поведение. Меня здесь и так не любят, а, значит, теперь вся их ненависть достанется тебе. Это я должна тебе помогать, как могу.
После ее слов у меня от сердца отлегло. Я больше всего мучилась от того, что Вера здесь и без меня всегда была несчастна, а сейчас из-за моей бестолковости она и вовсе может быть выставлена на посмешище. Теперь же Вера как бы дала мне возможность действовать от своего имени, что ж если они правы, и от меня здесь что-то зависит, то какой будет смысл, если я буду пытаться угождать остальным? И я решила просто быть собой, ведь в конце концов, на кону жизни наших друзей, что такое мнение учителей и гимназисток по сравнению с этим?
Девочки повели меня в буфет ("буфэт", как забавно назвала его Кити). Мы спустились на первый этаж и приближались к высоким – от пола до потолка – парадным дверям, будто входили не в "буфэт", а в ресторан "Метрополь". Оттуда доносились головокружительные ароматы выпечки и жареного мяса, у меня слюнки потекли.
То, как Вера заколдовала мадам Бижу, как потом извинилась передо мной (а я расценила ее слова именно так) стёрли из моей памяти все унижение урока хореографии, я снова была полна решимости вернуть маму, спасти Мишеля, всех победить. Твердо ступая, я шла навстречу заманчивым запахам, как вдруг...
Я даже не поняла, что случилось! То ли, ноги у меня заплелись в узел, то ли я не заметила порог, но при входе в буфет я резко потеряла равновесие! Я принялась хвататься руками за воздух, но рядом не находилось никакой опоры, и я б неминуемо растянулась на полу, если б вдруг под рукой не оказалась холодная металлическая поверхность... сервировочного стола! Столик на колесиках, заставленный тарелками с закусками и напитками, толкала молодая женщина в белоснежном фартуке и с белой шапочкой на голове. Когда я схватилась за стол, чтоб удержаться, она с силой придержала его и схватила меня за локоть, не позволив упасть! Тарелки, уже было скатившиеся с края, остановились!
Кити и Вера уже подбежали ко мне, Кити забормотала:
— Аглаюшка, хорошая, спасибо тебе!
Женщина улыбаясь, поправляла на мне форму – во время падения фартук перекосился и смялся подол.
— Эта злыдня Лопахина тебе подножку подставила, думает, раз у нее папка богатый и деньги школе даёт, все ей позволено. Вон стоит, ухмыляется бесстыдница!
Я, Вера и Кити, как по команде, повернули головы. Мари стояла всего в нескольких метрах в окружении подруг и, сложив руки на груди, смотрела на меня с высокомерной улыбкой.
— Что, Сидорова, не успела наворожить себе хоть немного ловкости? Бормочешь себе под нос бабкины заклинания, а прямо перед своим носом ничего не видишь!
Девочки захохотали. Я посмотрела на Веру: бледная, она кусала губы и бросала на Мари ненавидящий взгляд. Я была поражена! Она так и привыкла стоять и терпеть это? Выслушивать их гадкие насмешки и глотать, как будто они право имеют на эту травлю?!
Пусть Вера терпит, она волшебница и вообще ученая, но я, Вероника, обычная девочка и не привыкла давать себя в обиду!
Я отряхнула платье и осмотрелась: на сервировочном столике, который я только что едва не опрокинула, стояло серебряное ведёрко со льдом, в котором охлаждались две бутылки лимонада. Аккуратно, как будто помогаю Аглае, я вытащила из ведёрка бутылки и поставила их на стол, само же ведёрко я легко приподняла и изящным жестом, будто официант на вечеринке, понесла, как поднос, в одной руке.
Подойдя к ухмыляющейся Мари, я будничным тоном произнесла:
— Не слишком ли ты разгорячилась, Мари? — та пожала плечами, очевидно, не понимая, куда я клоню, и я резким движением, не давая ей опомниться, опрокинула ведро со льдом ей на голову.
— Остынь, Лопахина! — сказала я ровно то, что сказала бы любая крутая девчонка в моем времени, но здешние девочки не смотрели тех фильмов, что смотрела я, и они ещё не знали такой крутости.
Чувствуя себя победителем, я развернулась на каблуках. Все – гимназистки, поварихи, подавальщицы – стояли, разинув рты. Кити не могла решиться, радоваться ей или краснеть от стыда, поэтому на всякий случай она прикрыла щеки ладонями. Вера же определенно торжествовала. Ей не приходило в голову, что можно просто дать отпор без всякого волшебства, и теперь ее лицо залилось довольным румянцем. Она поняла, что для всех здесь никто иной, а она сама, Вера Сидорова, поставила на место эту наглую и злую девчонку.
Я кивнула, поняла, что не прогадала, решив действовать по-своему, и готова была уже направиться вместе с подругами в зал, чтобы занять столик, как вдруг за моей спиной раздался настойчивый голос:
— Фройляйн Сидорова! К директору!
То был голос фрау Гештальт.