У любой медали есть оборотная сторона.
Сейчас, конечно, радуются, девятиклассники и одиннадцатиклассники, освобожденные милостивым решением Министерства просвещения от ОГЭ и ЕГЭ (кому не идти в вуз). Радуются вместе с родителями, вмиг избавившимися от тревог за своих чад и их будущее (оно представляется исключительно счастливым благодаря неожиданному подарку судьбы). А с ними и учителя, которым не придется переживать за статистику и всех тех учеников, которые способны её испортить. Вот уж почти всеобщие «именины сердца»!
К слову сказать, радуюсь и я как учитель, но только мне вспоминается год моего окончания школы —1988, третий от начала перестройки. Новейшая история форс-мажорно кипела событиями, история как наука и школьный предмет не успевала переваривать факты прошлого, трактовавшиеся по-новому. И вдруг радостная весть: экзамен по предмету отменен, нам нужно сдать только собеседование. Насколько помню, это известие пришло за… неделю до несостоявшегося серьёзного испытания. Зубрёжка билетов прекращена: теперь проскочим и так. Собеседование особо в память не врезалось, потому что это был не разговор со школьной комиссией тет-а-тет как на других экзаменах, а коллективное мероприятие, похожее на урок с фронтальным опросом.
Аукнулось мне это при поступлении. Единого государственного тогда не было, разумеется. Историю снова сдавать, хоть она и не профильная. Факультет гуманитарный, но 5 человек на место — всё-таки конкурс! Уставшая от семи (да, тогда было так) школьных и двух вузовских экзаменов (ну-ка почти всё лето учиться), я тупо ждала дня последнего экзамена, не утруждая себя доучить то, что плохо знала. А время-то было! По закону подлости мне достались те самые — самые страшные для меня. Про разные политические течения и предреволюционную ситуацию в России конца XIX-начала XX века. Два вопроса — и никакого просвета в голове. В аудитории лежал справочник для поступающих в вузы, и им можно было легально пользоваться. Кажется, экзаменаторы, заметив моё отчаяние при подготовке, напомнили мне о нём. При ответе я назвала правильно только одну дату, которая в нём стояла, и кое-как связала в цепочку перечисленные там факты. Своё блеяние вместо ответа, спокойные поправки членов комиссии и ужас, что этот экзамен — крах долгожданному студенчеству, помню до сих пор.
Отмена школьного экзамена укрепила во мне ложную веру, что проблема с историей снова чудесным образом разрешится.
Окончив ответ, я ждала приговора вместо оценки, и судьба превратиться в каменную бабу в степи мне рисовалась счастливым уделом.
Мягкий вопрос одного из экзаменаторов (их в аудитории двое):
— Что вы так разволновались?
Моё молчание.
Их взгляд в лист абитуриента, потом на меня, потом снова в лист абитуриента, а там «4» за сочинение и «5» за устный (самый главный на моём направлении).
И так протяжно:
— Ч-е-т-ы-р-е!
Я помню струйки ледяного пота, негнущиеся колени и ощущение личного позора вместо ликования.
И когда захлёстывает радость от халявного везения, вспоминаю библейское: «Так будет не всегда!»
Пусть ваш лайк за эту историю зачтётся вам при серьёзном испытании.