Было это много лет назад. Мне тогда только-только исполнилось двадцать. Я недавно родила сына и попала после его рождения в больницу. Больница была в Ростове-на-Дону, а жили мы тогда в небольшом посёлке, находящемся в 260 км от областного центра. По вечерам в ординаторскую, куда меня звали медсёстры, звонили мама и муж. Рассказывали, как растёт мой сынок, что ест и как спит, как вообще живёт без мамы.
В один из таких вечеров мама красноречиво рассказала, что познакомилась с главным редактором местной газеты «Степные зори» и, мол, «скромно» сообщила, какая у неё дочь умница – пишет стихи и рассказы. Редактор же посетовала, что в газету пишут замечательные люди, но почти сплошь пенсионеры. Вот было бы здорово привлекать молодёжь. «Так вот, дочь, надо взять твою тетрадку с рассказами и стихами и отнести в газету». Не очень-то я верила, что это может быть кому-то интересно, но тетрадь маме отнести разрешила, хоть и пожурила за нескромность.
Редактор почитала и, одобрительно покивав головой, сказала, что обязательно напечатает пару моих рассказов. Я была взволнована. Тогда мне казалось, что это прям «Оскар».
Вернувшись из больницы, я застала первый свой напечатанный рассказ «Ведьма». Мама и свекровь радостно и гордо показывали всем знакомым газету, где на последней полосе разместили «Ведьму». Сообщили, что меня ждут в редакции.
Это сейчас кажется забавным мой пиетет к сельской газете, в которой чаще писали про посевы и африканскую чуму свиней, а тогда я с замиранием сердца вошла в кабинет редактора Валентины Кузьминичны. Она долгим добрым взглядом посмотрела мне в глаза и предложила стать внештатным корреспондентом газеты. Я была вне себя от счастья. Мне выдали удостоверение, чтобы проходить, к примеру, на предприятия и в организации для написания статей и интервью. Валентина Кузьминична повела меня в корреспондентский отдел. Двери открывались, и люди шёпотом говорили друг другу «Это автор «Ведьмы». Вот так в коридоре редакции на меня обрушилась слава. Маленькая такая, но прияяяятная. А рассказ был самый посредственный, ещё и 18+. Ума не приложу, как они его напечатали.
В кабинете корреспондентов сидели пожилой дядечка со строгим взглядом и седой дедушка с приветливым лицом. Дядечка был одним из самых уважаемых и давно работающих сотрудников газеты. А дедушка оказался поэтом, который воспел степные ковыли и полыни Дона. Он рассказал, что в советское время стоял на очереди в Союз писателей в одном списке с Шукшиным. Только Шукшин вверху списка, а он внизу. Членство ему было нужно для издания книг. Не дождавшись от союза, он накопил с пенсии и издал теперь (в 2001 году) на свои кровные книгу стихов (и замечательных стихов, я вам скажу), и теперь вот приглашает всех на презентацию книги.
Я сидела и не дышала. Эти люди мне виделись небожителями. И тут поэт задал мне совершенно логичный вопрос: кто у меня любимый поэтический автор. А я, сама писавшая стихи с двенадцати лет, не любила поэзию. Совсем. Это уже во взрослом возрасте я полюбила её мелодику и красоту, образность и умение сжимать сердце. А тогда я ляпнула первое, что пришло на ум. А пришло самое простое: Пушкин. А потом, вспомнила, что у меня в детстве была книга стихов Баратынского (и я их даже читала), добавила и его. Журналист, внимательно поглядев на меня, сказал: «Странный выбор: Пушкин и Баратынский». Я от стыда чуть сквозь землю не провалилась, чувствуя себя обманщицей. Это теперь я знаю, что имею право даже на странный выбор. К примеру, сейчас в списке моих любимых поэтов Вера Полозкова, Иосиф Бродский и Эдуард Асадов. Страннее сочетания вряд ли придумаешь. А мне нравится. В общем, полная впечатлений, я пришла домой и засела за работу. Валентина Кузьминична пообещала, что поработаю годик вне штата, а потом возьмут в штат и отправят учиться в Ростов на факультет журналистики. Это была мечта. Я ходила в редакцию каждую неделю. Стихи, рассказы, статьи и интервью - я заваливала редактора и корреспондентов.
На местном рынке торговал газетами местный поселковый чудак. Такой высокий здоровый дядька с зычным голосом. И вот, стоя у входа на рынок такой каланчой, он, размахивая руками в разные стороны, кричал: «Спешите! Покупайте газету «Степные зори»! Новый рассказ Натальи Нагорянской!». Однажды я проходила мимо и он, обратясь ко мне, прокричал нараспев рекламу моему рассказу. Я купила газету и до самого дома шла, улыбаясь. Жизнь – очень непредсказуемая штука.
В редакции одна из уважаемых корреспонденток начала аккуратно спрашивать, не знакома ли я с западно-украинской писательницей Ольгой Кобылянской, мол, стили у нас схожи. Я вспыхнула, понимая, что она намекает на плагиат. Сказала, что никогда о такой не слышала. В силу возраста и характера, я не умела ещё пропустить мимо ушей чужие домыслы, расстроилась. Пришла домой и с остервенением, желая доказать, за полночи написала рассказ «Калина». С утра помчалась в редакцию и дрожащими руками вручила рукопись. Мол, вот, я сама, я могу.
Спустя пару недель получила свою рукопись обратно с пометкой корреспондентки «В авторство не верю». У меня пол поплыл под ногами. Кто хоть раз был обвинён несправедливо, тот меня поймёт. Мне было двадцать. Я была юна и обидчива. С юношеским максимализмом и слезами на глазах я положила удостоверение на стол редактора и заявила, что больше писать в газету не буду. И больше не писала. Более того, и не в газету тоже. Несколько лет. Так была похоронена мечта о журналистике.
Сегодня сожалений никаких. Было суждено мне стать учителем, встретить многих интересных людей, обогреться и обогреть, что-то понять о жизни, получить свои уроки и, спустя много лет, снова начать писать. Ни на кого обид не держу и ни о чём не жалею, но в назидание молодым скажу: творите без оглядки, никого не слушайте, кто бы вас не пытался бить по рукам.
