Обычно я не читаю новостей. Когда-то давно, в период юношеского максимализма, я смотрела новости по телевизору запоем ─ другой ролевой модели «взрослого человека» у меня тогда не было. Но чем взрослее я становилась, тем моя одержимость новостями медленно, но верно сходила на нет. Я никогда не анализировала, почему так случилось, что, дожив до возраста, когда у людей случается кризис, тот самый среднего возраста, уж простите за тавтологию, я настолько дистанцировалась от внешнего мира, что стало казаться, будто мы с ним существуем исключительно параллельно. И телевизор, будучи окном в этот мир, превратился в еще один предмет мебели, который надо вытирать от пыли.
Первые мои воспоминания, связанные с телевизором, относятся к семилетнему возрасту. На дворе шел далекий 1991 год, мы жили с бабушкой на даче, и телевизора у нас не было. Однако, что-то произошло, и в обычный августовский день мы пришли к соседке, у которой телевизор имелся. Я помню себя, сидящей на корточках и с большим интересом играющей с котенком, в то время, как на экране проезжали танки. Бабушка не отрывалась от сего действа, раскраснелась, и то и дело поправляла очки. Соседка, помню, сидела рядом – обе молчали. Танки мало что сказали мне о происходящем. Гораздо важнее был котенок – бело-серый комочек, что цеплялся за мою руку, пытался ее укусить и то и дело норовил оцарапать.
То время запомнилось еще бабушкиной фразой «так низко самолеты летали только перед войной». Над нашей дачей пролетел огромный с двумя винтами самолет, наверное военный. Его отчетливый образ впечатался в память скорее из-за гула, который он разносил по всей округе и от дрожащих стекол на терраске, что сильно тогда испугали. Бабушка, пережив всю войну в закрытой от внешнего мира Москве, боялась ее повторения. Семья закупилась мешком сахара, мешком риса, и кажется, мы забили все углы консервами, гречкой и макаронами. Впоследствии мешки с рисом и сахаром пришлось выкинуть. Они были початы, но сахар так сильно свалялся, что превратился в камень, а в рисе кто-то завелся. И войну, и август 1991 года люди пережили.
Я вспомнила эти эпизоды и, как оказалось, они слишком похожи на то, что происходит теперь. Вместо вереницы танков показывают вереницы «скорых», на въезде в Москву вновь патрули, коллективный психоз кого-то заставил закупиться гречкой… И хотя котенка уже нет, его место заняла семья и ее интересы, но суть не изменилась. Пусть теперь я способна осознать угрозу мировой пандемии и ужас, смешанный с отчаянием, что могли испытывать люди, стоящие в пробке «скорых» на въезде в больницу, одно остается неизменным – мир одного человека, в данном случае меня, отделен от мира внешнего. И тогда и сейчас, я далека от бушующих страстей на передовой. Мне не довелось участвовать в путче, не приходится бороться за жизни тяжелобольных, и все также новости по телевизору остаются лишь картинками. Безусловно, с высоты своего возраста, я понимаю значение «картинок», но, как и тогда в детстве я больше занята тем, что есть здесь и сейчас.
Мир внешний, что виден из окон квартиры принимает разные формы – это и полицейские патрули, и трактор, что поливал дорогу чем-то пенящимся, и группы людей, что, не смотря на все запреты, все равно изредка собираются на лавочке и что-то пьют из алюминиевых банок, и молодые родители, что приезжают в молочную кухню за положенным их малышу питанием… Жизнь идет своим чередом, и моя в том числе.
Как и раньше телевизор смотрю мало. Новости в интернете читаются постольку поскольку. События внешнего мира если и влияют на мою жизнь, то не явно, примерно, как и в 1991 году. Тот факт, что я не выхожу на улицу, не слишком изменил привычный уклад – мы с мужем и до этого работали удаленно. Более того я давно знакома с медитациями, посещала ретриты, проходила курсы, поэтому, возможно, я морально подготовлена лучше, чем кто-то другой. Вынужденная самоизоляция не была понята ребенку поначалу, и каждый раз просыпаясь, он спрашивал, не идем ли мы в садик. Но детям проще. Через несколько дней мы достали санки, чтобы разгрести балкон, а ребенок изъявил желание кататься на них до кухни, чем изрядно нас повеселил.
Мои воспоминания о том, как я смотрела на события 1991 года вкупе с теми знаниями, что я приобрела из книг духовных учителей и из своего опыта медитации и других практик говорят об одном – нет ничего лучше, чем момент здесь и сейчас. И этот момент может быть еще прекрасней, если в нем нет мыслей, хотя бы тех, что являются белым шумом, и не несут ничего, что связано с настоящим моментом. Могу предположить, что для кого-то теперь каждый день одинаков. Он может быть скучным, унылым, тревожным.
В связи с этим, хочу привести цитату из полюбившейся мне книги Конкордии Антаровой «Две жизни»: «Нет серого дня, есть сияющий храм, который строит сам человек, в своём трудовом дне». Мы и сейчас трудимся. Кто-то до сих пор ездит на работу, кто-то работает удаленно, а кто-то заботится о детях, родителях. Но даже если вы одиноки, вынужденно или нет, ваш день может быть наполнен праведным трудом, который вы выполняете честно и с любовью. Даже уборка квартиры, приготовление нехитрых блюд и создание уюта – тоже работа, которую можно делать с душой, создавая в себе что-то большее, светлое и настоящее. Предполагаю, что одиночество может переживаться сейчас особенно тяжело. Чтобы скрасить его и стать тем, кто «строит храм в трудовом дне», можно записаться волонтером, по крайней мере в Москве. Я пишу эти строки прежде всего и для себя, чтобы помнить и стремиться выполнить одно из многих посланий книги – найти радость в серых буднях.
Люди пережили и войну, и август 1991 года, и нет никаких сомнений, что пандемию мы тоже переживем. Вероятно, мешки с гречкой, если они у кого-то есть, однажды пойдут на свалку. Кто остался без работы, работу найдет. Но помимо этой прозы жизни, есть и поэзия. Сейчас замечательный период, чтобы заглянуть вглубь себя. Я верю, что эта ситуация поможет измениться многим. Особенно тем, кому кажется, что у них все плохо. В условиях замедления темпа жизни, самое время задуматься, что важно, а что нет, что делает счастливей, а что приносит моральные неудобства, и как их преодолеть. Больше осознанности для каждого в мире. Разве не чудесно? Можно смотреть на происходящее, как на «кару Божью», а можно как на шанс для саморазвития и роста. И лучше использовать его на все сто, потому что все скоро вернется на круги своя.
Чтобы ни происходило, мы всегда здесь и сейчас, а значит, хорошо там, где мы есть.
Анна Сахновская,
Писательница, основатель журнала для писателей MuZa,
editor-muza@mail.ru