Не от мира сего...
То, что поэты, в большинстве своем, - люди «не от мира сего», известно всем. У каждого свои заморочки, свои «тараканы» в голове. Но по «сумме баллов» титул самого чудаковатого таланта или, наоборот, – самого талантливого чудака - можно смело отдать Константину Михайловичу Фофанову.
В отличие от большинства русских поэтов он не получил блестящего образования. Четыре класса частной гимназии вряд ли могли дать достойный базис будущему мастеру слова, но любовь, а точнее страсть к чтению книг позволили молодому Фофанову не только не потеряться на цветущем поле российской словесности, но и стать ее ярким представителем.
Родившийся в мае 1862 года в купеческой семье, Костя Фофанов еще ребенком увлеченно читал поэтов Золотого века (особенно любимы были Пушкин, Тютчев, Фет), а в 19 лет, начав писать собственные #стихотворения , достаточно быстро сделал себе имя, получив известность и популярность в читающей России. Фофанов стал своеобразным связующим звеном, мостиком из Золотого века русской поэзии в Серебряный. Конец 80-х – начало 90-х годов девятнадцатого века стали годами триумфа Фофанова.
Лидерство и незаурядный #талант поэта отмечали Розанов и Чехов, Майков и Надсон, Лесков и Толстой. Лев Николаевич еще в начале нового века писал в письме Фофанову добрые слова о его стихах, отмечая искренность и душевность строк поэта. Прочитав фофановские «Стансы», написанные 1 мая 1911 года, Лев Толстой, погладив бороду, скажет:
«Да лучшего поэта в России нынче и нет».
А «лучшему поэту» оставалось жить две недели. Последние годы Фофанов, предвосхищая свой уход, много писал о том, что «все надоело», «пора уходить», а перед самой смертью, по воспоминаниям Георгия Иванова,
«в нем со странной силой проснулось желание жить, страшное сопротивление перед этой, уже раскрытой для него могилой. "Не хочу, не хочу, не хочу умирать", - повторял он непрерывно, точно заклинание. Перед смертью в нем проснулась и страшная физическая сила: он рвал в клочья толстые полотняные простыни, согнул угол железной кровати. Трое человек едва его удерживали…»
Друг и учитель Игоря-Северянина
Вся жизнь Константина Фофанова была чередой испытаний и лишений. Постоянная, непреодолимая #нищета , его душевная #болезнь , осложнившая и без того тяжелое существование, психическoe заболевание жены, многочисленные #дети — всего одиннадцать человек, из которых двое умерли в раннем возрасте. Тем не менее, его комната была всегда и везде чисто убрана, а поменял он с добрый десяток адресов в одной только Гатчине, в которой с небольшим перерывом жил почти двадцать лет.
В этом знаменитом городке, где «царь писал свои указы, а Фофанов писал стихи» с Константином Михайловичем познакомится молодой Игорь #Северянин , тогда еще начинающий поэт Игорь Лотарев. Будущий «король поэтов» так будет вспоминать об этом дне:
Шлагбаум, рельсы, старая часовня.
Ноябрьский вечер, звезды и луна.
Навстречу мужичок в тулупе темном
Дубленом. В валенках, лохматой шапке.
- Не знаешь ли, любезный, где тут
Живет писатель Фофанов?
Проникновенный взгляд мужичка из-под очков
И еле уловимая усмешка: - Я Фофанов…
Фофанов всегда одевался просто, по-крестьянски, зимой в тулупе и в валенках. Вот таким и увидел его Игорь Лотарев, ставший часто бывать у поэта в гостях.
Считается, что именно Фофанов подарил молодому другу идею о знаменитом псевдониме, назвав в одном из посвящений того «лыжеходом» и «северянином». Бесчисленное количество экспромтов и посвящений друг другу они сочинили во время совместных прогулок и дружеских кутежей. Это была искренняя дружба двух разных по возрасту (Фофанов на 25 лет старше), но одинаково любящих поэтическое слово «майских соловьев» (оба родились в мае, а Фофанов еще и майским днем отошел в лучший из миров). В своих воспоминаниях Игорь Северянин искренне сожалеет о раннем уходе своего друга и учителя, день знакомства с которым – 20 ноября 1907 года – отмечал ежегодно и торжественно.
Супругу Лиду не давал в обиду...
«Про Фофанова складывались легенды, - пишет Северянин - но большинству из них я верить не рекомендую… Правда, в моменты опьянения и невозможное делалось возможным, но, повторяю, большинство россказней про него - ложь и вздор… Фофанов был обаятельным, мягким, добрым и сердечным человеком, очень нравственным, религиозным и даже застенчивым по-детски… У него семейной жизни вовсе не было, по крайней мере в те годы, когда мне выпало счастье знавать его лично, ибо жена его, подверженная тому же недугу, которым страдал и он сам, иногда где-то пропадала по целым дням, а когда бывала дома, находилась постоянно в невменяемом состоянии. За время своего супружества она побывала семь раз у Николая Чудотворца* (*психиатрическая лечебница – авт.). "Гостил" там однажды и сам Фофанов. Многие спрашивают, кто на кого дурно повлиял? Не отвечая прямо на этот вопрос, я укажу только, что пить поэт начал с тринадцатилетнего возраста».
Здесь все предельно ясно. Наследственный алкоголизм Фофанова плюс приобретенный за годы совместной жизни алкоголизм его супруги Лидии Тупылевой не способствовали идиллической картине семейного времяпрепровождения. Тем не менее, Северянин утверждает, что кроме законной супруги Константин Михайлович не знал ни одной другой женщины. Особого участия в воспитании детей он тоже не принимал, но поэтические гены дали себя знать, и у сына Кости (творческий псевдоним – Олимпов) получались интересные #стихи . Хотя и бузить у сына получалось не тише отца - в футуристическом угаре швырял он стулья со сцены в партер и низвергал классиков, чем приводил Фофанова-старшего в необычайное возмущение, высшая степень которого могла быть установлена по частому причитанию: «Дантесы! Кругом Дантесы!». В «Китайских тенях» Г.Иванов вспоминает совместные посиделки в ресторане с уже дошедшими до кондиции отцом и сыном Фофановыми.
«И ты - Дантес! - неожиданно набрасывается отец на сына, на свой живой портрет в молодости, сидящий рядом с ним. - "Что? Новое искусство? Футуризм? Врешь, пащенок! Нет никакого нового. Есть вечная, благоуханная...- он подымает торжественно руку, голос его дрожит, слезы навертываются на глаза, - ...святая поэзия, и есть... - непечатное слово. - Целуй сейчас же, - он роется в карманах сюртука. - Целуй! - кричит он на весь ресторан и тычет в лицо сыну замусоленную открытку с Пушкиным. Целуй или убью!.. Его собственный портрет, сидящий рядом, встряхивает поэтической шевелюрой, закидывает еще выше голову и, равнодушно отстраняясь от открытки и трясущегося отцовского кулака, рассудительным тоном говорит:
- Оставьте, папаша. Пушкин ваш пошляк, а вы сами - мраморная муха»
Декаданс не для нас
Приоритеты же Фофанова-старшего были известны – он терпеть не мог «пробочников»-символистов («пробочниками» или «Дантесами» он называл всех декадентов, ведомых Валерием Брюсовым, по слухам, владеющим пробочным заводом), но почитал классиков российской поэзии, с уважением относился и к своим современникам Мирре Лохвицкой, Арсению Голенищеву-Кутузову, Владимиру Лебедеву, Василию Величко.
Не переносил только творчество великого князя Константина Романова (литературный псевдоним – К.Р.) и любовную лирику Веры Рудич. Северянин вспоминает об эпизоде, произошедшем на квартире у полковника П., когда тот принимал Фофанова и, «желая его занять, не подозревая его ненависти к Рудич, предложил его вниманию ее сборник. Поэт пришел в ярость, и, если бы хозяин вовремя не уклонился, этот премированный сборник попал ему в лицо».
Несмотря на такие выплески пьяной агрессии, на поэта в обществе никто не обижался, тем более он очень быстро отходил, и бросался с объятиями и поцелуями к тем, кого минуту назад обидел в своем неуправляемом душевном порыве. Особенно любили поэта дети, которым он рассказывал сказки, читал стихи, угощал конфетами. Мальчишки на улице, не стесняясь, называли его Добрый Фофан, и ему это нравилось.
"Наш Фофан…в землю вкопан... "
… В мае 1911 года Фофанов резко сдал. Причиной тому явился сразу тройной недуг – воспаление легких, нефрит и белая горячка. Усилиями друзей его на автомобиле доставили на Васильевский остров в клинику доктора Камераза. Организм больного был выхолощен настолько, что речь могла идти лишь об облегчении страданий, для чего попеременно подавались морфий и #шампанское .
До последней минуты жизни Фофанов водил рукой по стене, словно записывая приходящие стихи. Когда встал вопрос о месте захоронения, выяснилось, что имеющихся денег хватает для упокоения на Волковом кладбище, против которого категорически был сам Фофанов, завещая Северянину похоронить его на Новодевичьем. Игорь Северянин, взяв с собой для поддержки сына поэта Константина, поехал к князю Э.Ухтомскому с просьбой о недостающей сумме в двести пятьдесят рублей. Деньги были выданы моментально, а в ответ на искреннюю благодарственную речь просителей, князь сказал:
«Не вы меня, а я должен благодарить вас за любовь к поэту, за стремление выполнить его волю».
Казалось бы, с выбором могилы на петербургском Новодевичьем кладбище поблизости от могилы Врубеля, все коллизии были разрешены, оставалось провести сами похороны. Триста человек в траурной процессии пришли проводить поэта в последний путь, многие плакали.
Гроб был опущен в могилу, и сын Фофанова Константин, так похожий на своего отца, вышел, чтобы сказать надгробное слово. Георгий Иванов так вспоминает об этом: «Он помолчал, провел по лбу рукой, откинул выше голову, обвел всех мутными голубыми глазами и рассудительным тоном сказал:
"Наш Фофан…в землю вкопан..." И заплакал. Его подхватили под руки и увели. Он был сильно пьян и, когда его увозили, отбивался и выкрикивал что-то о мраморной мухе...».
На этом многоточии можно было бы и завершить наш небольшой рассказ о замечательном русском поэте Константине Михайловиче Фофанове, но это было бы как-то неправильно и логически не закончено. Не зря же еще за четверть века до своей кончины Фофанов написал прекрасные строки, достойные стать красивой эпитафией хорошему поэту и доброму человеку:
Мои надгробные цветы
Должны быть розовой окраски:
Не все я выплакал мечты,
Не все поведал миру сказки.
Не допил я любовных снов
Благоуханную отраву,
И не допел своих стихов,
И не донес к сединам славу.
А как был ясен мой рассвет!
Как много чувств в душе таилось!
Но я страдал, я был поэт,
Во мне живое сердце билось.
И пал я жертвой суеты,
С безумной жаждой снов и ласки!
Мои надгробные цветы
Должны быть розовой окраски!
Если после карантина соберетесь в Санкт-Петербург и заглянете на кладбище Новодевичьего монастыря, то положите, пожалуйста, на могилу Константина Михайловича Фофанова - Нашего Доброго Фофана - розовые цветы.
Этой статьей о замечательном русском поэте Константине Фофанове мы начинаем цикл повествований о Серебряном веке русской культуры и его героях, как живших в ту удивительную эпоху, так и продолжавших (и продолжающих) "серебряные" традиции в более поздние времена. Поехали?