Все организации, события и персонажи, описанные в произведении, являются полностью вымышленными.
Начало
Роман "В любви и на войне". Глава 7.
- Что вы делаете, товарищ сержант? - сказала я как можно тише, но так, чтобы он услышал.
Васильев от неожиданности выронил бутылку со спиртом - она упала на пол и разбилась с громким звоном - и снова коротко ругнулся. Я выглянула в коридор - не проснулась ли дежурная, но из сестринской доносился все такой же мирный храп. Я опустилась на корточки рядом с сержантом и стала помогать ему ликвидировать последствия аварии с банкой спирта.
- Вы чего сделать-то хотели? - повторила я свой вопрос, когда осколки были собраны в одноразовую пеленку, а спирт вытерт еще одной.
Васильев долго молчал, сверля меня мерцающим в темноте взглядом, а потом вручил фонарик и повернулся полубоком. Я посветила на указанное им место и обомлела:
- Яп...онский самурай! - пробормотала я. - У вас мышца разодрана, где вы так умудрились?
Сержант скрежетнул зубами: видимо, ему не особенно хотелось болтать со мной о своих приключениях - представляю, как ему было больно!
- Я могу зашить, - поделилась я своей тайной. - Но нужен свет и инструменты.
Мы отправились в операционный зал - к счастью, ни одна дверь в этом лазарете не была заперта. Пришлось потратить некоторое время, чтобы найти все необходимое: иглу, нить, антисептик... Сержант тем временем разделся до пояса. И тут настал момент истины: я еще никогда не зашивала раны на живых людях! Меня всю трясло и морозило.
- Надо обезболить, - пробормотала я дрожащим голосом, - но я не знаю...
- Шей так! - процедил сквозь зубы Васильев.
Никогда в жизни мне еще не было так страшно. Я три раза продезинфицировала руки и иглу, дважды - края раны.
- Шей же, Соколова, черт тебя дери! - шепотом прикрикнул на меня сержант.
И я стала шить. Соединила неровные, драные края плоти, воткнула иглу. Молчание. Может, он потерял сознание от боли? Я заглянула в лицо Васильева - каждый мускул на нем был напряжен, а глаза налились кровью. Я кинулась назад и продолжила шитье. Все же иногда из ледяных глубин сержанта вырывался сдавленный стон, но в остальное время он был безмолвен, как камень.
Для верности я еще раз обработала шов перекисью водорода, заклеила его марлей и пластырем и разрешила пациенту одеться.
- Надо его посмотреть завтра утром, - сказала я сержанту, стараясь тоном передать всю важность этой процедуры. - Если загноится - к доктору, иначе сепсис и конец.
- Я приду в полпятого, - кивнул Васильев. - Но к доктору мне нельзя. Лучше умереть, чем вылететь со службы.
- Вы расскажете мне, что с вами случилось? - спросила я взволнованно.
Он неожиданно опустил глаза:
- Потом... может быть...
Понятно, хочет проверить, не разболтаю ли я про его ночной визит в лазарет. Но такого греха за мной не водилось: я была совершенно равнодушна к чужим тайнам и не любила обсуждать их ни с кем.
Я прибрала в операционной, все испачканные расходники завернула в одноразовую пеленку и вручила сержанту вместе с теми, из процедурной, а потом проводила его до двери. У порога он повернулся ко мне и протянул руку:
- Спасибо.
- Пожалуйста, - кивнула я и вложила свою ладошку в его большую мозолистую лапу. Он пожал ее очень осторожно, а потом потупился и буркнул:
- Костя я... Константин... Валерьевич. Ну, я пошел, - и исчез в ночи.
Я упала на кровать совершенно опустошенная и сразу провалилась в сон. Разбудил меня, разумеется, сержант Васильев. Я с именем этим ложуся и с именем этим встаю... Мы с Константином Валерьевичем пошли в процедурную: за окном было еще темно, и пришлось включить свет. Я оторвала пластырь и внимательно осмотрела шов. Отек, конечно, есть, но гноя не наблюдается, с виду все спокойно. Я опять обработала края перекисью и наложила новую повязку.
- Поздравляю, кажется, вы будете жить, - улыбнулась я сержанту.
- Я твой должник... - пробормотал он и вытащил из кармана брюк шоколадку. - Вот... просто в заначке больше ничего не было... Я потом...
Я смотрела на него и не верила своим глазам: сержант Васильев краснеет передо мной! И не от гнева, а от смущения... прямо как гимназистка какая-нибудь... Но мне от этого тоже было неловко и хотелось приободрить его:
- Константин Валерьевич, вы, наверно, забыли, что тоже помогли мне, притом совершенно бескорыстно, так что мы квиты.
- Да уж! Зачет по бегу против жизни...
- Вы преувеличиваете, - но шоколадку я взяла, чтобы не ставить сержанта в еще более неловкое положение: он ведь от всего сердца...
За окном начало светать, и Васильев поспешил ретироваться, а ночью после отбоя пришел опять. Рана выглядела намного лучше: края начали схватываться, болезненность уменьшилась - и никакого гноя. Я мысленно поздравила себя с первым удачным опытом.
- Вы расскажете мне, что случилось? - снова с надеждой спросила я.
Мне просто необходима была хоть какая-нибудь информация, а то я уже начала сходить с ума от этой изоляции. Сержант вздохнул:
- Только пообещай, что никому не скажешь!
- Честное слово! - я приложила руку к груди для пущей убедительности.
- Я... гонщик. Мотогонщик. Это мое хобби... или, точнее, страсть... Я не раз бросал, зарекался, но... не могу. Люблю скорость и адреналин...
Я смотрела на него широко раскрытыми глазами. Это было так неожиданно, что я даже перешла на ты:
- У тебя есть свой байк? А где он?
- Да. В городе, у знакомого в гараже.
- Это ты на мотоцикле получил такую травму?
- Нет, - усмехнулся он. - Конечно, нет. Вчера я участвовал в гонках, стрит-рэйсинг, они закончились поздно, я полез через забор и зацепил колючую проволоку. Я сто раз так делал, но вот вчера вдруг случилась осечка.
- Почему нельзя, чтобы кто-то узнал?
- Я не могу отлучаться из части, кроме как в свой выходной, и гонки по городу - они... противозаконны.
- Сержант Васильев! - ахнула я, прикрыв лицо руками. - Вот это номер...
Он нахмурился: не так-то это просто - расставаться с безупречной репутацией.
- Теперь ты расскажи свой секрет, - попросил он.
Я вспыхнула:
- Какой секрет?
- Ну, что с тобой случилось, почему ты не умеешь бегать? Честно говоря, я заглянул в твое личное дело... ты спортсменка, со средней школы. И непереносимость вакцины... Такое впечатление, как будто тебя подменили. Но фото - это точно ты.
Я прикусила губу.
- А где ты научилась зашивать раны? - продолжал свою дедукцию новоиспеченный Шерлок Холмс.
- Я обязательно расскажу тебе... вам, - вот тут я вспомнила про субординацию. - Но потом.
Я ведь могу посвятить его в нашу с Васькой авантюру, когда она приедет... если сочту это уместным.
- Хорошо, - кивнул он.
Я уже переминалась с ноги на ногу, желая намекнуть пациенту, что пора спать, но он не хотел уходить - что-то еще гложило его.
- Я обидел тебя чем-то? - решился он наконец, уже на пороге лазарета. В коридоре было темно, но я хорошо видела его взгляд - грустный и напряженный. - Почему ты не пришла на тренировку в субботу?
- Нет, - покачала я головой. - Не меня. А Сашу. Зачем ты сказал, что она толстая?
- Что?! Я такого не говорил!
- Ты сказал ей "шевели своей жирной з...цей".
- Ну и что? Я всем так говорю... чтоб не расслаблялись.
Я оторопела и молчала несколько секунд, а потом выдавила:
- Но она-то считает себя толстой.
- А я тут причем?
Я пожала плечами:
- Просто мне тогда показалось, что ты разозлился на нас не по делу. Мы ведь тренировались - что в этом дурного?
- Неповиновение. А если я ругаю вас только за дело, то вы теряете тонус. Курсант должен быть все время напряжен.
Я почему-то рассмеялась. Мне было легко и радостно оттого, что мы с сержантом Васильевым прояснили все разногласия, что я такая мнительная барышня и что он такой прямолинейный солдафон. Тут он сложил два и два - и изменился в лице:
- Ты настучала капитану Павлову на тот случай? Он недавно отчитывал меня - прежде с ним никогда такого не случалось...
Я съежилась, чувствуя себя виноватой, и жалобно пролепетала:
- А потом я зашила вам бок... Теперь-то мы квиты?
Константин Валерьевич выдохнул, его напряженное тело расслабилось:
- Нет. Ни в коем случае. Я все еще твой должник. Я и не заметил того выговора. У меня на такие вещи тройная броня.
Продолжение
Карта канала