На портале уже говорилось о том, что указ о запрете Кураева апеллирует прежде не к общественному мнению, но к эмоциональной реакции общества. Ликование «консерваторов» в этом случае не диво, они в нём видят долгожданное «торжество Православия». Но и условные «либералы» зашевелились. А помните как Кураев обозвал покойного Александра Меня «заблудившимся миссионером»? Как искал конспирологическую связь между 8 марта и Пуримом? А гомосексуализм... Слово-то какое грязное! Нет, мы белые и пушистые Кураева давно не читаем.
Да, Кураев всегда был в меру провокационен.
А мы? Речь не о том, что каждый из нас в отдельности «хуже всех». Перед внешними мы постоянно козыряем обращениями «брат», «сестра», «отец», подавая тем самым внутрицерковные отношения как образец подлинной семьи, как высшую любовь.
На самом деле никакие мы друг другу не отцы и не братья. Навряд ли кто-то (кроме святых единиц) искренне скажет, что любит произвольно взятого священника больше чем родного отца, а случайно встреченного бородача как брата. Таков идеал, а мы выдаем за него приукрашенную реальность. По Евангелию же Отец у нас единственный – Небесный.
Мы друг другу скорее соседи (neighbors, ближние) или попутчики. Всем «надо ехать» [в Небесный Иерусалим], поэтому мы готовы потерпеть острые углы других пассажиров. Это терпение ещё не смирение любви, которое снова есть идеал. Признаться идеальных общин, сплоченных лишь любовью, я не встречал, даже монашеских. Лицемерия на эту тему сколько угодно.
Христианская община напоминает вагон ещё и тем, что двери в ней открыты, и на любом полустанке в них может войти новый пассажир. Остальные клиенты плацкарта смотрят на него минимум с недоверием. Сейчас начнётся! Пьяный? Сумасшедший? С грудничком? Дембель? Тюрк? И если новый некто не понравится большинству, толпа набросится и устроит самую настоящую травлю, воображая при этом, что героически отстаивает святые ценности.
Протодиакону Андрею Кураеву благодарны те, кто благодаря ему вошёл в Церковь и остался там (а не поставил свечку и выбежал бегом, пока старухи клюками не побили).
Кураев в православной России известен с первой половины 1990-ых, то есть с начала церковной свободы. Кто только ни хлынул в РПЦ тогда, каких только ни встречалось категорических утверждений! «Не возможно считаться христианином и не быть монархистом». «Всё западное – экспансия мирового правительства». Особенным успехом пользовались старицы и старцы, изрекавшие грозные пророчества и твердившие о послушании.
И тут среди гула ярмарки раздался тихий, но внятный голос тридцатилетнего Кураева: можно быть студентом или преподавателем университета и одновременно христианином. Изучать светскую философию, читать нецерковную литературу – не значит «оскверняться язычеством», но даже полезно.
Кто-то скажет: а Мень, а Кочетков, а Мещеринов? А Шмеман и митрополит Антоний? Но Шмемана с Менем уже не было в живых. Якунин твёрдо пошёл в политику, Кочетков, поспешив с русификацией, не мог отделаться от окружавших его скандалов. Про Мещеринова и не слыхал никто. У других не получилось, а у Кураева получилось.
Он начал с сокрушения Рериховского движения, которое тоже претендовало на место в возрождающемся Православии, будучи рассчитано на эзотерическое забалтывание, пафос и авторитет.
И так далее – до разоблачение сексуальных скандалов в семинариях. И этим он удержал в церковной ограде многих молодых, особенно тех, кто собирался посвятить жизнь служению в клире. Разоблачай эти пороки светские журналисты - их можно было бы опротестовывать как «информационную войну против святых», в крайнем случае признав единичные случаи.
Кураев был и остаётся миссионером, встречающим у церковных ворот. Даже его «культурологические» учебники по ОПК для школ – не исключение. Но он ехал с нами в общем вагоне, видел за окном то же, что и мы.
Кураев по-прежнему зовёт войти Церковь Христову, только вот дверей не найти. Наш вагон перецеплен к другому составу и выбыл вне расписания в неведомом направлении. Да, кто-то войдёт в него и сейчас: бабушки, мамушки с младенцами, казаки и власть имущие... Но как забыть о тех любящих мыслить, что ждут его на платформе?
Наконец, хочется напомнить пушистым котикам, поднимающим сейчас на Кураева сахарные лапки. Вы всё жонглируете цитатами из Честертона и Льюиса; а восприняли бы вы эти книги как христианскую проповедь, если бы не Кураев? Чем Честертон отличался бы для вас от Вудхауза, которого также переводила Н.Л. Трауберг? Модернизм первой половины прошлого века, сентиментальная философия, и только.
Юрий Эльберт