«Ни одна битва древней России не пользовалась в потомстве такою громкою известностью, как Куликовская», – эти слова Д. М. Иловайского, относящиеся к 1880 году, показывают, насколько давно и прочно Донское побоище укрепилось в исторической памяти и культуре русских.
Накопление исторических знаний об эпохе Куликовской битвы – это лишь одна сторона медали. Вторая же сторона – это «память сердца», это могучее, вобравшее в себя весь размах, всю глубину, всю искренность художественного осмысления Мамаева побоища наследие российских литераторов XV–XXвв. Именно оно – от средневековых литературных шедевров «Куликовского цикла» до «Куликова поля» А. Блока и «Непрядвы» Е. Евтушенко, сделало поход Дмитрия Московского на Мамая неотъемлемой частью русского «культурного кода».
Краткие и развернутые обращения российских мастеров слова к теме Куликовской битвы нередки. И все же первым в этом цикле «заметок на полях», я хотел бы сказать о Николае Гоголе. В нем просвещенная Россия видела наследника Пушкина, и именно с этим ожиданием связаны и восторги, и часто беспощадные упреки, омрачившие последние годы жизни писателя.
В письме к графу Александру Петровичу Толстому (1801–1873), Гоголь говорит о временами приходящих к нему и к его адресату мыслях ухода в монастырь. Но «распроститься с миром», по мысли Гоголя, можно лишь тогда, когда будет исполнен долг перед Отечеством, переданы людям плоды таланта, дарованного Творцом каждому из нас.
«Монастырь ваш – Россия! – пишет Гоголь, – Она зовет теперь сынов своих еще крепче, нежели когда-либо прежде... Вспомните, что когда приходила беда ей, тогда из монастырей выходили монахи и становились в ряды с другими спасать ее. Чернецы Ослябя и Пересвет, с благословенья самого настоятеля, взяли в руки меч, противный христианину, и легли на кровавом поле битвы...».
Едва ли стоит сосредотачиваться на извинительной для гения неточности: на поле Куликовом пал Александр Пересвет и сын Андрея (Родиона) Осляби отважный разведчик Яков. Сам же Ослябя был жив еще в 1398 году, когда он принял участие в посольстве в Константинополь. Для Гоголя была важна общность подвига и судьбы двух героев Мамаева побоища: оба – иноки в обители Сергия, оба – воины в великой битве на Дону, оба похоронены рядом, в Москве, в Старом Симонове.
Отчего же слова Гоголя о героях Дона и Непрядвы затерялись почти на два века? Причин тому несколько.
Первая и главная: письмо Александру Толстому было опубликовано в «Выбранных местах из переписки с друзьями» – произведении рубежном, ознаменовавшем, говоря языком Л. Н. Толстого, «душевный переворот», произошедший в уже прославленном авторе «Вечеров», «Тараса Бульбы», «Ревизора», «Мертвых душ». Гоголь, заново осмысливший учение Христа, Гоголь – учитель и проповедник, зовущий современников к внутреннему переустройству, без которого немыслимо и преображение любимого Отечества, – такой Гоголь оказался никому не нужным. Цензура, просвещенная публика и западнического, и славянофильского толка, околоцерковные круги, литературная критика, – все они ополчились на Гоголя. И, может быть, обиднее всего была разгромная отповедь ему, громом прозвучавшая из уст давнего друга и почитателя – В. Г. Белинского. Отповедь, ударившая так хлестко, что целые поколения россиян, лучше знали строки «неистового Виссариона» о Гоголе: «Проповедник кнута, апостол невежества...», чем гоголевские строки «Чуден Днепр при тихой погоде...».
Пройдут десятилетия, прежде чем Л. Н. Толстой, так же вначале не принявший «Переписку», трижды перечитает ее и напишет: «Гоголь, наш Паскаль, – лежит под спудом. Пошлость царствует, и я всеми силами стараюсь, как новость, сказать то, что чудно сказано Гоголем. Надо издать выбранные места из его переписки и его краткую биографию... Это удивительное житие», «я опять относительно значения истинного искусства открываю Америку, открытую Гоголем 35 лет тому назад. Значение писателя вообще определено там... так, что лучше сказать нельзя. Да и вся переписка... полна самых существенных, глубоких мыслей».
Вторая причина забвения строк Гоголя об эпохе Куликовской битвы – адресат, которому было отправлено письмо – граф Александр Петрович Толстой. В «Выбранных местах» приводятся семь писем этому человеку, которого с 1843 года связывали с Гоголем узы личной дружбы. Их встреча произошла в тот 15-летний период жизни графа, когда он находился за рубежом в опале, которая, казалось, навсегда, перечеркнула его блестящую карьеру кавалергарда, дипломата, героя русско-турецкой войны, военного губернатора Одессы. Гоголь не только часто бывал в доме графа в Париже, но и жил, и умер в его доме в Москве. С легкой руки С. Т. Аксакова, назвавшего знакомство с Толстым «решительно гибельным для Гоголя», подозрение в своекорыстных мотивах дружбы графа с писателем стало широко распространенным. Книга Б. Н. Левина о последних годах Гоголя носит название «В доме врага своего» (1997). Все, что нам известно об А. П. Толстом, говорит о нем, как о человеке образованном, умном, щедром на благодеяния, верно служившем России на самых высоких постах. Кто усомнится в проницательности и нравственном авторитете В. А. Жуковского? А, между тем, Василий Андреевич, узнав о смерти Гоголя и беспокоясь о его рукописях, писал П. А. Плетневу: «Где он жил в последнее время в Москве? Верно ли, что у графа? Если так, то бумаги в добрых руках, и ничего не пропадет».
В драматичном для всего мира 2020 году, на пороге 200-летия Н. В. Гоголя, мы по новому читаем его «Выбранные места...», его строки о России, которая «зовет теперь сынов своих еще крепче, нежели когда-либо прежде», о героях Куликовской битвы, подвиг которых для нас – словно вернувшиеся к нам из забвения строки писателя, зовущие к ратному и мирному подвигу в дни грозных вызовов Отечеству: «Друг мой! или у вас бесчувственно сердце, или вы не знаете, что такое для русского Россия?»
Текст подготовлен доктором исторических наук, профессором, заведующим музейным комплексом в Моховом О. Г. Вронским.