Я всегда помню его веселым, бодрым. Он никогда не кричал на меня, не ругал, разве что выговаривал укоризненно, за шалости или проступки. Учил меня многим вещам - гулять пешком, играть на кларнете.
Мне кажется, я его разочаровала, от меня родители ожидали достижений, и оба разных. Развелись они давно, об этом чуть позже.
Родился мой отец на Урале, его мать была счетоводом-бухгалтером, отец занимался геологоразведкой. Там, где проходила разведка, поставили поселок, плотину, а потом вырос городок. У папы был брат, Саша. Но он умер, я так и не знаю, отчего. То ли после атомной аварии в Челябинске-65, то ли еще что-то. Бабушка об этом не говорила, а папа как-то обмолвился, что Саша умер из-за того же, "из-за чего я лысый, как коленка". Вроде бы лейкемия. Говорят, Саша был красив и талантлив. Но разве это теперь важно, ведь они тогда были мальчишки. Папе было 16, насколько я знаю. До аварии у него была шевелюра кудрей. Он играл в шахматы, ездил на мопеде и играл джаз. Он обожал джаз.
Они делали гитары из фанеры и проводов, повезло попасть в музыкальную школу. Тогда это считалось "повезло". Он учился в школе, потом в училище? Я и этого не знаю. Когда я появилась в его жизни, ему было уже около тридцати. Точнее, 28. Он носил усы и играл в военном оркестре. И писал музыку. Играл на пианино, рояле, флейте, саксофоне. Он находил подход к любому инструменту.
Моя мама была запуганной глазастой двадцатилеткой, с дочкой от первого брака (о, моя дорогая сестра, ты всегда у меня была самой родной), живущая с деспотичной удушающей матерью, потерянная в том, как надо же жить. Случайная связь, беременность. Мой отец не хотел жениться, как-то это все было не так. Но его мать настояла, и спасибо ей за это. Мой папа заботился обо мне, как мог.
Понятное дело, что идеальных родителей не бывает, да и труд это немалый, быть родителем. Поэтому оставлю свое нытье при себе, а расскажу о его тернистом пути.
Как же мой папа оказался в Челябинске-65, так далеко от родного Заречного, мне неизвестно. Но как бы там ни было, мы с сестрой заболели. Наша мать уже позже вырвала эти страницы из медицинских карт и поэтому я не узнаю, что случилось, почему мы собрали вещи и уехали, куда глаза глядят. Из разговоров взрослых я помню что "девочкам нужны витамины" и "потеряете старшую, если останетесь". Старшей было 7, мне почти пять. Мы ехали в поезде, нам было совсем не скучно. Папа уехал раньше, нашел жилье, работу.
Мы приехали в краснодарский край и скитались по съемным хатам. С той поры я мало что помню, не было зимы и везде были гуси, индюки и прочая домашняя живность. Папа работал во дворце культуры музыкантом, мама костюмером и вскоре я пошла в школу, в первый класс. И в музыкальную школу тоже. Чтобы заниматься на пианино, надо было ходить к папе на работу. Я зашла в музыкальный кабинет, где он репетировал с какой-то женщиной песню "На теплоходе музыка играет", и стояла, слушала и смотрела. И несмотря на мой юный возраст, я почуяла в воздухе что-то... неправильное. Эти взрослые люди, их что-то объединяло, кроме песни. У них была какая-то своя игра, о которой мне было знать нельзя. Меня заметили и вся атмосфера напряглась. Можете думать, что дети ничего не замечают и не понимают. Еще как замечают, еще как понимают. Просто для того, что они понимают, у них еще нет слов. И они никому не говорят. Разве что случайно. В эти же годы он ездил и учился в Краснодаре на дирижера, доучился и применял образование в работе и творчестве.
Потом мы переехали в Литву. Купили домик в деревне Дукштас, по соседству с имением местной бывшей барыни, раскулаченной, но благополучно живущей в старинном доме своих предков. Во дворе у них рос дуб в несколько обхватов и дома было множество невероятно интересных вещей.
Отец исчез, и появлялся раз в полгода-год, я ходила в школу, потом мы переехали в городок, где сняли квартиру. Мы с сестрой ходили в школу, прилежно неохотно учили литовский язык наравне с английским и немецким, а папа был в Армении. Работал... пам-пам-пааааам..! электриком. Гастарбайтером. Странные причуды советских времен, когда люди из благополучных и сытых районов страны ездили в провинцию и за счет имперской столицы приносили им благо, строили библиотеки и школы. Мой папа тоже туда ездил и работал строителем, привозя козинаки из семечек и вкуснейший лаваш.
Моя мама спросила меня, как я отнесусь к их разводу. Мне было десять. Я сказала, "делайте как хотите, но любить я буду обоих родителей". Папа помню, был тревожен, печален. Пытался мне что-то сказать, но так неловко было и мне и ему, что мы эту тему замолчали и сделали вид, что все в порядке. В каком-то смысле так и было, у нас с ним все было в порядке. Он не перестал быть моим отцом, а я его дочерью.
И шли годы дальше. Он уехал на родину, мы остались. Грянули девяностые. Литва обрела независимость, мама взяла в охапку меня и сестру и мы поехали на Урал, поближе к корням, родственникам, к земле.
Отец вернулся в Заречный, жил в каком-то общежитии, играл музыку, общался со своей пожилой уже мамой и строил личную жизнь. Приезжая на каникулы, я пару раз заставала его с женщинами, но это все были какие-то хорошие, простые нормальные женщины, а я, после кучи переездов, живя в крайне ненормальных условиях, отвыкла от хороших людей. И они мне казались какими-то сказочно хорошими. Ненастоящими.
Мы с мамой поселились в глухой деревне, где не было телефона, магазина, школы. Вокруг были страшные пьющие маргиналы, не было работы и вообще все было дико и беспросветно. Страну штормили первые выборы президента, вышедшие по ельцинской амнистии тысячи уголовников, бродячие озверевшие от голода цыгане и шарлатаны всех мастей.
Моя мать была изрядно не в себе, потрепана жизнью и разочарованиями, поэтому сдала меня после окончания школы отцу на руки с наказом "поступить в вуз", с чем мы превосходно справились, но мне учиться не понравилось, поэтому мое высшее образование отложилось на десять лет.
Друзья папы увлеклись христианской верой. Ударник из группы "Железное ведомство" остепенился и стал звонарем, басист принял постриг, отец тоже включился в новую жизнь. Стал петь на клиросе, есть просфорки и читать премудрые книги.
Однажды он познакомил меня с ласковой женщиной, у которой было трое дочерей. Первое, что она мне сказала: "Ой, какая хорошенькая!", и это царапнуло меня. И это предчувствие меня не обмануло, моя мачеха сделала все, чтобы мы с отцом общались, как можно меньше и учитывая мой сумбурный образ жизни, это было несложно. Она рассказывала, что я воровка и обманщица, блудница и позорю семью. Это было чистой неправдой, но и сейчас, спустя многие годы, он этому не верит. Было раньше обидно, а теперь как-то и ладно, будто смотрела когда-то давно кино про девочку-подростка. Как будто и не про меня вовсе.
Я уехала учиться в город, потом путешествовала, вышла замуж. Отец учился в духовной семинарии и раз в год-три мы виделись. Разговоры крутились вокруг бытового да религии, он мне советовал уйти в монастырь, но какой монастырь, если я только-только начала учиться жить!
Сегодня по стране идет вирус, который собирает жатву из наших родителей. Моему отцу 67 лет и я тревожусь за него. Он всегда отличался хорошим здоровьем, но как там что пойдет, никто не знает. Я нашла вконтакте группу храма, где он служил. Скачала фотографии и как будто подсмотрела его жизнь, как он на работе, среди тех людей, которые его окружают. Лица разные, глупые, умные, умиленные, восхищенные, самодовольные. Люди как люди.
И среди этих людей мой папа, и я вижу не священническое облачение, а того человека, который забирал меня из детского сада и мы шли много километров по ночному городу с разговорами про все. Он сделал мне ножик и мы гуляли по разным городам. Он обещал научить меня карате и подарил мне гитару. Я плоть от плоти его, и в оболочке этого пожилого священника я вижу того тридцатипятилетнего Толика с дочкой на шее, когда мы пошли смотреть салют. Спасибо, папа, что ты есть у меня. Спасибо за все и береги себя.