Воскресное утро принесло, убедительно обещанное ещё с вечера пятницы, похмелье. Сны были под стать состоянию опьянения: рою то ли окоп, то ли могилу. Не помню, оставив право за землёй право выбора, - либо сохранить жизнь, либо схоронить тело.
Балкон был открыт настежь, напротив церковный «благовест» призывал прихожан к началу богослужения. Через секунды мозг подпевал перезвону: «Мне кажется, что Вы больны не мной». Глаза открывать было страшно. Ночью звонил Генке и рвался первым же рейсом рвануть к нему в Волгоград, сейчас организм просил хотя бы воды и в уборную.
В ящике кухонного стола нашёл «цитрамон», заботливо купленный когда-то Наташкой, в первые хмельные дни нашего знакомства. Я боялся её безупречной красоты, и для безопасности старался пить больше рекомендованного для сохранения репутации. Ушла. Я бы от себя тоже ушёл.
«А может в храм, под «херувимскую» успеть?» - промелькнуло в мыслях, - «Свечу за её здравие, да бомжам что-то кинуть». Но из зеркала на меня глядела далеко не Божья тварь. Вспомнил иллюстрацию из учебника по истории «Первый пещерный человек». Аналогия на лицо. Только у того был взгляд осмысленный.
Позвонил Сорванову.
- Здоров, Сервантес.
- Я бы не сказал. - ответил он закашлявшись, видимо закурив.
- Скрасишь панические атаки? А то похмеляться одному- дурной тон.
- Погнали. День какой?
- Воскресенье.
- Это я знаю. Пьёшь уже, говорю, сколько?
- С пятницы.
- Постарше. Я со вчера. Но пива бы въебал. Давай в центре, минут через сорок.
«Сервант» служил с нами на Кавказе, был контужен в первые же дни, и по выздоровлению остался дослуживать в морге при госпитале. Позже мы пересеклись в питерских «Крестах», получили свои сроки и разъехались по лагерям. После двухдневного запоя чебуреки уже не имели вкуса. Над столом кружила не понятно откуда взявшаяся в ноябре муха. Столы имели налёт 9% жирности. Чуть треснули в похмельных руках пластиковые стаканчики. Сорванов был по обыкновению хмур.
- Знаешь, а я начал считать эти годовщины, - задумчиво сказал он.
- И сколько вышло?
- 23. Арифметическая возрастная грусть. И...покаяние.
- Что-то я раньше не замечал за тобой философии.А мы то тут при чем? «Срочник» и есть «срочник».
- При всём! Мы при всём! Что было бы если я отказался ещё там-в Моздоке?! Максимум дисбат, край-трёшка зоны! «Сервант» заплакал. Я забрал остатки водки и вывел его на улицу. Наступил вечер и нищие спрашивали уже не милость, а время.
- Может ко мне?
- Не, Сервантес. Добром это не кончится,-усмехнулся я.
- Тогда-на ,- Сорванов протянул мне упаковку «фенозепама». - Выздоравливай, - и нетвердо зашагал к переходу с горящим над ним логотипом метрополитена.