В самоизоляции появился запрос на утопию постапокалипсиса. Новый мир после спасения от вируса характеризуют дистанционное образование и онлайн-ритейл, работа на удаленке и «карантин потребления», свежая итерация глобализма и солидарные формы нового капитализма. Мыслители конструируют счастливую, очистившуюся цивилизацию — и, вероятно, какие-то из этих предсказаний сбудутся. Однако пока мы наблюдаем интенсивное разрушение старого мира. Деградация политической и экономической миросистемы назревала давно, «черных лебедей» ловили годами. Нассим Талеб и вовсе считает, что пандемия — это только «белый лебедь», то есть кризис, который в итоге произошел бы с большой вероятностью. Возможно, разрушительные события, которых мы пока не видим, еще только поджидают человечество.
Меньше прогнозов относительно того, в каком состоянии выползет мировая экономика из пандемии. Хороших новостей не ждут. Месяц карантина — это потеря примерно четверти квартального ВВП для развитых стран. Очевидно, что государства осознанно жертвуют экономическим ростом ради спасения человеческих жизней. Однако у карантинных мер есть предел, когда начнут сыпаться национальные хозяйства, и жертв разрухи и голода станет несоизмеримо больше, чем погибших от вируса. В поисках этого баланса сегодня находятся власти по всему миру.
Каждая страна подстраивает санитарные режимы под свои экономические возможности. США и ЕС тестируют карантин до мая-июля. Италия, Испания, Франция пока оставляют население в изоляции, хотя экономический прогноз неблагоприятный. Людей поддерживают точечными соцвыплатами и пособиями, чем-то напоминающими базовый доход. В развивающихся странах ситуация значительно хуже. У большинства людей просто нет накоплений, запасов еды и медикаментов, а у государств — лишних средств в бюджетах. «Домашний арест» приходится обеспечивать жесткими мерами цифрового и полицейского контроля и высокими штрафами. В Индии и Африке нарушителей просто избивают дубинками.
Россия традиционно идет своим срединным путем. ВладимирПутин продлил «нерабочие недели» с сохранением заработной платы до конца апреля, то есть торможение экономики в целом продлится полтора месяца с учетом майских праздников. Свежий прогноз ЦМАКП рисует нам минус 20% ВВП за квартал и потенциально до 15 млн безработных. Пик заболевания ожидается в ближайшие две недели. Прогноз соответствует мировым тенденциям. Но режим чрезвычайной ситуации власти не вводят, сохраняя настойчивое предписание «самоизолироваться». Жесткого запрета на перемещение тоже не ввели, столицу не закрыли, QR-коды могут появиться только для заразившихся. Мэр столицы СергейСобянин заявил, что необходимости ужесточать контроль нет, поскольку карантин добровольно и дисциплинированно соблюдают большинство жителей Москвы. Но похоже, власти остановила мощная волна общественного негатива, вызванная слухами о цифровом «колпаке». Во многих регионах страны, кстати, ряд жестких мер уже ввели — перекрыли границы регионов и отдельных городов, в Татарстане ввели перемещения по предписанию, в Саратовской и Московской областях разработали систему спецпропусков.
В своем новом обращении к нации президент подчеркнул, что «в Москве ситуацию с эпидемией, несмотря на принимаемые меры, стабилизировать пока не удается», но при этом регионам даны полномочия самостоятельно определять суровость карантинных мер. Очевидно, что рушить экономику региона из-за единичных случаев заражения коронавирусом нет смысла.
Из попавших в СМИ методичек с разных уровней власти мы узнали о гипотетических мерах по контролю за перемещением сограждан. Это не только физическое патрулирование, но и использование видеокамер на дорогах, в подъездах и транспорте, мобильного приложения с геопривязкой «Социальный мониторинг», QR-код — уникальный ID для перемещения по городу, использование данных сотовых операторов и банков, если вы воспользовались их услугами вне района проживания. Ничто из перечисленного не кажется фантастикой — эти инструменты цифрового контроля уже имеются в распоряжении государства, а их использование сдерживается разве что рядом правовых препон и техническими возможностями по обработке данных.
Воспользоваться пандемией и протестировать возможности цифровой диктатуры пока не удалось, но нет сомнений: мы и здесь наблюдаем разрушение старого мира, границ личных прав и допустимого для государства. Эта эрозия началась не сегодня. После атак террористов на башни-близнецы в Нью-Йорке в 2001 году был принят Патриотический акт, который уже тогда изменил отношения государства и человека. Считалось, что ограничительные меры и экстренные возможности властей — это ненадолго. Прослушка, замораживание счетов, перемещение и заточение подозреваемых лиц без суда, атаки на суверенные государства — все списал параноидальный страх терроризма. Государство получило опыт вторжения в частную жизнь. Демократические правительства сочли возможным на некоторое время примерить роли авторитарных режимов. Уровень же истерии и беспомощности обычного человека оказался таков, что в обмен на поддержку государства люди готовы поступаться любыми личными правами. В свою очередь, это рождает у государства ощущение вседозволенности.
В России (и не только) удивляет контраст между масштабом разрабатываемых мер контроля над населением и недоработками на остальных фронтах борьбы с коронавирусом. До сих пор многие службы работают без средств защиты — даже в Москве дефицит масок и средств гигиены. Большая проблема с широким тестированием населения. Беда с врачами и в целом с доступом к медицинской помощи: многие пишут, что по ряду жалоб врачебная помощь просто не оказывается, обратившимся за ней советуют лечиться своими силами и средствами. То есть Большой брат продумал цифровой контроль и прописал штрафы вместо усиления мер профилактики, лечения и спасения жизней. Это возмущает людей.
После пандемии мы получим экономический кризис, рост безработицы, усиление неравенства, претензии к эффективности власти. Все это на фоне эрозии демократических институтов. Можно предположить, что в кризисном сценарии это грозит общественным недовольством и массовыми протестами. У государства может появиться соблазн использовать наработки цифрового контроля для самозащиты с перспективой ухода в цифровую диктатуру. Именно поэтому так важно сегодня, в другой чрезвычайной ситуации, требовать от государства досконального соблюдения всех законов и правовых норм.
Жесткие меры — следствие нехватки знаний о вирусе
Количество выявленных случаев заболевания вирусом COVID-19 во всем мире превысило миллион человек. Это число кажется огромным, если не думать о том, что население Земли с начала текущего года увеличилось на двадцать миллионов человек.
Уже более трех недель по всей Европе приняты беспрецедентные меры. Пятисотмиллионный ЕС закрыт на въезд и выезд. На улицах городов почти нет людей и машин. При этом весь технологический арсенал современности, который выстраивали все последние годы, неожиданно обрел смысл: людей регистрируют камеры с системой распознавания лиц и номеров автомобилей, траектории перемещений также легко отслеживаются. Но самое главное, что нигде, даже в свободолюбивой Европе, такой контроль не вызвал сколько-нибудь заметного отпора. Люди легко отдали себя во власть Большого брата. Почему? Что их так испугало?
Жесткая реакция властей скрывает под собой неполное понимание того, что же все-таки представляет собой новый коронавирус. Всемирная организация здравоохранения последовательно повышала оценку летальности — теперь она составляет немыслимые пять процентов. Эту цифру можно списать на заниженную статистику выявленных больных, но с фактом высокой заразности COVID-19 не поспорить. Последний пример: на флагмане Военно-морского флота США атомном авианосце «Теодор Рузвельт» с экипажем более пяти тысяч человек заболело уже более ста — это показывает, что в замкнутой среде вирус распространяется очень быстро. Во всяком случае, мы не вспомним, когда капитан авианосца последний раз запрашивал у Пентагона эвакуацию из-за вспышки на борту обычного гриппа. «Мы не на войне. Морякам не нужно умирать», — обратился к военному министерству Бретт Крозье.
Известно также, что инкубационный период вируса составляет до 14 дней, причем болеть можно и без симптомов. Поэтому неизвестно, как много именно бессимптомных больных. Поэтому почти везде, в том числе в России, власти решили не рисковать, и было принято решение фактически остановить экономику. Из-за длинного инкубационного периода делать это меньше чем на две недели вообще нет смысла, поэтому если уж идти по «жесткому» пути, то на месяц и более. Но интересен пример тех стран, которые максимально оттягивали введение таких мер, пытаясь нащупать свой путь. В Европе это в первую очередь Швеция и частично Нидерланды. В Азии — Южная Корея и Япония.
Так, главный эпидемиолог Швеции Андерс Тегнелл открыто заявлял, что большинство шведов должны переболеть, после чего страна сможет забыть о COVID-19. При этом наиболее уязвимые слои населения (людей старше 65 лет) при таком подходе предполагается изолировать, а остальные могут работать. До конца марта Швеция оставалась последней страной ЕС, где работали школы, детские сады, бары, рестораны и проч. В Швеции даже были протесты против такого решения (соответствующую петицию подписали более двух тысяч местных врачей и ученых). Но 50% ВВП Швеции зависит от экспорта, поэтому остановка экономики в буквальном смысле летальна. Меры пока можно считать эффективными — активная фаза эпидемии в стране началась в первых числа марта, но до сих пор количество ежедневных новых случаев заболевания не превысило нескольких сотен.
В Нидерландах решили пойти по пути контролируемого заражения — людям разрешено выходить из дома и даже работать, но собираться в группы нельзя. Пожилые люди изолированы.
Южная Корея пошла по пути массового тестирования — тесты в стране общедоступны, их результаты появляются быстро, а заболевший обязан самоизолироваться. Такая система позволила быстро выявить значительную часть зараженных и уменьшить распространение вируса. Очевидно, что небольшим странам легче обеспечить такой тотальный мониторинг, хотя для этого должна быть высокая доступность тестов. Не исключено, что постепенно при смягчении карантина весь мир пойдет по такому же пути.
Есть ли жизнь после карантина
ТАСС
Хотя поддержка со стороны финансовых властей ЕС впечатляет (фискальные меры уже составили около 2,2% ВВП, а поддержка ликвидности — 13,7% ВВП), экономический шок от жесткого карантина неминуем. В Европе, в отличие от США, нет единого органа фискальной поддержки, поэтому каждая страна будет принимать собственные решения. Еще одна проблема — высокая интеграция производств и цепочек добавленной стоимости в ЕС, которые сейчас оказались разорваны. Экономическая сила ЕС — именно в межстрановой торговле, во множестве мелких предприятий и их встроенности в глобальные цепочки поставок, значительная часть которых приходится на сам ЕС. Даже те государства, которые пострадают от вируса меньше других, в итоге неизбежно ждет эхо разрыва внутриевропейских связей.