— На следующий же день мы с мамой отправились к доктору Штерну. Доктор мне, в общем, понравился, как минимум, он, в отличие от моей мамы, не делал из случившегося катастрофы: не причитал, не охал, не смотрел на меня с плохо скрываемой жалостью так, будто дела мои совсем плохи, если не вовсе мои дни сочтены. Напротив, он вел себя так, будто наша задача вылечить у меня какую-нибудь незначительную хворь, что-то вроде осенней хандры или лёгкой бессонницы. Он брал меня на прогулки, угощал вкусностями, то и дело шутил и подмигивал.
Меня же, тем не менее, раздражало то, что меня воспринимают, как больную (смертельно или слегка, в общем-то, было не важно), поэтому я не могла отвечать в тон на его шутки. Происходившее со мной будоражило мою кровь, мне отчаянно хотелось найти ответы, понять, как теперь жить.
Но все мои попытки заговорить с ним об этом, доктор умело обходил, переводил в шутку и неизменно менял тему разговора.
Два или три раза в неделю я приходила к нему в клинику, где он вел самую настоящую и притом весьма активную частную практику. Во время наших встреч мы с ним беседовали, гуляли, но лишь изредка доктор просил меня продемонстрировать что-то из моих способностей, и давал советы как держать их под контролем.
Выходило так, что к этому и сводилось все наше общение – научиться скрывать мое колдовство.
Меня такое положение дел приводило в отчаяние. И, хоть я понимала всю опасность ситуации, боялась подлых и злобных поползновений со стороны тети Элизы (про себя я называла ее только так, хоть мама и вздрагивала всякий раз, стоило мне произнести ее имя) страшилась одной только мысли, что она вдруг явится и утащит меня за собой в какую-нибудь жуткую ведьмину пещеру, и всё-таки скрываться, "лечить" мой дар, как какую-нибудь заразу или, того хуже, душевную болезнь - это меня точно не устраивало.
Когда я заговорила с мамой, что мне необходимо научиться управлять своими способностями, я имела ввиду вовсе не научиться их ловко прятать, я хотела овладеть ими, уметь направлять их во благо, а не только использовать их, когда мне приходилось защищаться от всего мира.
Я хотела узнать значение своего дара, может быть, какой-то скрытый смысл, хотелось выяснить, были ли другие волшебники именно с моими способностями и как они использовали их, ведь до конца поверить в мамины страхи, что вся магия в реальной жизни может быть только злой, я не могла. Все мое существо протестовало против этой ее убеждённости, что все колдуны жаждут только власти и бессмертия и готовы пожертвовать кем и чем угодно ради достижения своей цели.
Если же быть совсем честной, я хотела узнать ещё кое-что (в чём я, однако, ни за что не решилась бы признаться ни маме, ни даже доктору Штерну): как можно мои способности развивать. Я понимала тогда, что от них обоих мне не придется ждать поддержки, поэтому решилась выяснить сама, что смогу.
Свои поиски я решила начать с места, которое всегда было для меня особенным. Ты уже поняла, что я одиночка, и друзей у меня, в общем-то, никогда не было. Мне всегда было интереснее с книгами, чем с людьми, но дома, даже в окружении моих любимых книг, я не могла чувствовать себя в полной безопасности: в любую секунду, могли появиться мама со своими советами или отец со своим четким знанием того, что мне следует читать. Оттого по-настоящему хорошо мне было только в книжной лавке, где были только книги и горячий чай, а все прочие посетители погружены каждый в свой выдуманный мир.
Лавку эту держал дядя моей одноклассницы Кити, которая хоть и не была моей близкой подругой, но всегда, в отличие от многих других, относилась ко мне с добротой и без противной навязчивости. Она представила меня своему дяде, и тот всегда радушно встречал меня, баловал лакомствами и позволял читать хоть до темноты. Долгое время это было мое любимое место, разумеется, до тех пор, пока мама со своими страхами и доктор Штерн не взяли меня "под крыло", когда я не могла и шагу ступить, не спросив разрешения.
Впрочем, тогда я уже перестала спрашивать: контроль и постоянное нагнетание обстановки достали меня до чёртиков, и мама уже сама чувствовала, что если попробует мне что-то запретить, спровоцирует бурю.
Когда в тот день я вошла в двери книжной лавки, ощущение было такое, словно я вернулась домой. Мягкий свет, тепло, тишина - по всему этому я так истосковалась, что готова была расплакаться, будто меня месяцами силком удерживали без того, что я по-настоящему люблю. Обида на маму ни с того, ни с сего обострилась, захотелось устроить бунт, изо всех сил протестовать против ее попыток уберечь меня, посадив под замок.
Я направилась вглубь стеллажей, следуя одному только наитию, однако, шла я уверенно, словно двигалась к конкретной цели. Мне казалось, что где-то там, в самом отдаленном секторе, я когда-то уже видела ровно то, что мне нужно. Неясные очертания названия книги и даже рисунка на обложке стояли перед моим внутренним взором.
Я даже не удивилась, когда, зайдя за последний стеллаж, в углу книжной лавки, куда, пожалуй, не забредали даже работники, обнаружила то, что искала – древнюю на вид, потрепанную книгу с необычным вензелем на обложке и витиеватой надписью...
— "Дверь в прошлое"? — не смогла я не перебить Веру, так поразило меня совпадение. Однако, тут же пожалела об этом.
— Откуда ты...?! - ошарашенно спросила она, но я тут же замотала головой, показывая знаками: "сначала ты, я свое скажу потом".
Вера, нахмурившись, поглядела на меня, но продолжила:
— Книга так и называлась! Меня поразило чудное название, а руки, словно сами потянулись к полке, мне показалось даже, что вензель на обложке книги будто зашевелился, словно рвался навстречу.
Я взяла книгу осторожно, как живое существо, но стоило мне раскрыть ее, случилось невообразимое. Свет в моих глазах померк, но это было совсем не так, как если бы в лавке погасли свечи. Я не только перестала видеть, но и вообще что либо чувствовать! Онемел язык, пальцы, исчезли запахи, пропали звуки! Я словно разом лишилась всех органов чувств, правда, всего на мгновение, в следующую секунду зрение, слух и все остальное вернулись, но не только они: вернувшись ко мне, органы чувств привели с собой видение: прямо передо мной стояла женщина!
Ей не нужно было представляться. Я и без того знала, кто это. То была она - тетя Элиза!
Светлые струящиеся волосы, карие глаза, большие и трогательные, как у оленёнка – о, она была совсем не похожа на ведьму! Темное платье, простое, но элегантное, тонкая серебряная цепочка на шее, на плечи накинута шелковая шаль – она была прекрасна!
Элиза шагнула ко мне, и мне даже в голову не пришло отстраниться, весь ее облик был таким чистым, изысканным, манящим, что, будь я не так скованна и смущена произошедшим, я бы сама распахнула свои объятия.
Ей же, кажется, понравилось, что я не испугалась, не отшатнулась, стойко восприняла ее появление. Она подошла ещё ближе и положила мне руки на плечи.
"Вера, девочка моя!" — мне показалось или ее голос дрогнул?
"Тетя" — скромно, даже покорно приветствовала я ее.
"Ну, какая я тебе тетя, — ее голос был ласковым и словно бы прохладным, как горный ручей. — Зови меня Элиза".
Я послушно кивнула, готовая ждать от нее всего. Теперь я сама удивляюсь, почему мне тогда вовсе не было страшно, ведь именно внезапным появлением тётушки пугала меня моя мама. Но я, сама не осознавая того, как будто ожидала, предчувствовала, что это произойдет, и даже, что уж лукавить, в тайне желала этого. И в тот момент, когда она стояла передо мной, я понимала, что наступил момент истины, который поделит мою жизнь на до и после. И мне казалось, что я к нему готова.
Как же я была самонадеянна! Теперь-то я понимаю,что к такому просто невозможно подготовиться. Такие моменты, они просто рвут тебя напополам, и это не может быть не больно.
Но когда я стояла перед этой чарующей женщиной (она вся была как аромат дурман-травы: невыносимо хочется вдохнуть, хоть и понимаешь, что этот вдох может свести с ума, если не вовсе лишить жизни), тогда я и не думала ни о какой боли. Все было словно бы "как надо": я и она, и тишина вокруг нас, будто весь мир исчез.
Наконец, Элиза нарушила молчание:
"Я и не подозревала, какая ты стала взрослая. Настоящая маленькая женщина. Красотка!"
Я даже вздрогнула: как угодно, но "красотка" не могло относиться ко мне. Я не была из тех девочек, кем любуются, и, хоть я знала, что у меня, в общем, правильные черты и нормальное телосложение, я даже представить не могла подобное определение рядом со своим именем.
Я недоверчиво взглянула на Элизу, не насмехается ли она надо мной, но нет, она вовсе не смеялась. Она осматривала меня, изучала, касалась моих волос, лица - все это с довольной улыбкой, словно товар, доставки которого она так долго ждала, превзошел все ее ожидания. Это меня покоробило, и я отстранилась.
Взяв ее за запястье, я отвела от себя ее ладонь:
"Чего ты хочешь, Элиза? — твердо спросила я, радуясь про себя, что мне удалось стряхнуть наваждение. — Зачем ты явилась?"
Однако, резкость моего голоса заставила улыбку тети сделаться ещё шире:
"Ого! Да у тебя ещё и характер! Что ж, теперь я вижу, что Вселенная приготовила мне поистине достойную преемницу!"
Ее слова заставили меня внутренне ощетиниться, выставить перед собой все мои иголки:
"Я тебе не преемница! — воскликнула я, словно это слово было самым страшным оскорблением. Затем, я добавила, убеждая, как мне теперь кажется, больше себя, чем Элизу! — У тебя нет надо мной власти!"
Я боялась, что она рассмеется мне в лицо, но она только задумчиво покивала.
"Что ж, ты права, впрочем, даже если бы я была властна над тобой, я бы все равно не стала применять свою силу. Ты должна сама ко мне прийти. Сама добровольно встать под мое начало. Посвятить всю себя служению колдовству, полностью раскрыть свой дар, развить его во всю свою мощь и с помощью него изменить мир: этот и многие другие, многие-многие миры!"
Теперь она уже была похожа на настоящу колдунью! Она стояла, вытянувшись во весь рост, и сила ее убежденности делала ее словно бы ещё выше. Ее глаза горели. Гневом, да, но не злобой. Я даже подумала, что это вполне мог быть праведный гнев. Она была возмущена моей непокорностью, готовностью сопротивляться. Но кто сказал, что я не была точно также возмущена, что мои глаза горели другим огнем?
Мы стояли лицом к лицу, выставив каждая перед собой решение, и каждая ожидала, что ее сила победит. Впрочем, мной в тот момент руководил вовсе не мамин страх превратиться в ведьму и перейти на сторону зла, во мне стальной струной звенело упрямство, яростное нежелание поддаться мороку, оказаться на поводке у этой искусной обольстительницы! О, она могла заманить, убедить, уговорить любого, я чувствовала, как под ее речами я плавлюсь, словно свеча. Но все мое естество протестовало этому.
Внезапно Элиза отступила. Сделала шаг назад и, будто обессиленная, присела на край стола, что стоял здесь же, прислоненный к стене и заваленный книгами. Теперь она снова показалась мне изящной и хрупкой, словно бы нуждающейся в защите, и я снова чуть было не купилась на эту ловкую иллюзию.
"Что ж, — усталым голосом начала она. — Ты сильная девочка, и я уважаю это. По правде говоря, — она усмехнулась, — я этому чрезвычайно рада. Надеялась ли я, что в доме моей сестры, вздрагивающей даже от собственной тени, вырастет столь бесстрашное, свободолюбивое и независимое создание? Даже не смела! — Элиза сверкнула глазами — Но тем сильнее, я теперь хочу тебя заполучить! Тем отчаяннее, я буду за тебя бороться!"
Тут она выпрямилась, словно бы к ней вернулись силы:
"Мне нравится, что ты не боишься противостоять, мне даже нравится, что ты надеешься победить, — она тихо засмеялась. — Это значит, что ты готова к войне! А это уже развязывает мне руки."
Я попыталась сделать глоток, как вдруг поняла, что мое горло свело судорогой, как будто невидимая рука схватила его и принялась сжимать. Я осознала, что совершила нечто ужасное и непоправимое, что могут пострадать другие! Но отступать было поздно.
"Что ты хочешь сказать?“ — спросила я не своим голосом, словно говорил кто-то другой, а я просто слушала со стороны.
Элиза пожала плечами, поглядела на свои ноги, поправила на плечах шаль, делая вид, будто ещё раздумывает, хотя видно было, что она уже приняла решение.
"Пожалуй, я наведаюсь к моей сестрице. Родные люди должны общаться, как считаешь?" — произнесла она таким обыденным тоном, что мне стало жутко.
"Не смей ничего делать маме! Только тронь ее!"
Теперь она уже позволила себе смеяться в голос. Я была в ярости, попыталась призвать на помощь свой дар: закрыла глаза, пытаясь заставить тетю замолчать, забыть о своих мыслях. Но мои чары против нее не действовали! Из моих пальцев беспомощно стекал горячий свет, но что я могла? Только устроить пожар в дорогой моему сердцу книжной лавке, а перед этой волшебницей я была бессильна.
"Да что же ты хочешь?" — я уже готова была рвать на себе волосы.
Тут Элиза перестала хохотать. Она встала, выросла надо мной во всей своей королевской величественности и заговорила голосом, который не оставлял никаких сомнений в правдивости каждого ее слова:
"С этой секунды моя сестра невидима. В этом мире ее не сможет увидеть ни одна живая душа, даже ты, пока не исполнишь мое желание - не отречешься от своего мира и не придёшь ко мне. Только если ты принесешь клятву служить своему дару, пока не иссякнет свет твоей души, я верну сестру в этот мир, и только тогда она вновь обретет голос и тело."
Я застыла, осознав вдруг, что все уже свершилось, и ничего не вернуть назад. Только бросив маму навсегда, я смогу ее вернуть — совершу предательство в любом случае, как ни поверни.
Элиза заговорила снова:
"Ты боялась исполнить ее главный кошмар - позволить волшебству ворваться в мир той, кого ты называешь матерью. Теперь этот ее кошмар исполню я. Она лишится своего мира, пока ты не образумишься. А до тех пор она невидима"
Сказав это, колдунья исчезла.