В конце осени, до начала холодов к Вене приехала гостья из Тбилиси. Звали её Цицино. Это была высокая девущка с длинным и прямым грузинским носом, миловидная. Она устроилась на работу к Юре Монину всего два месяца тому назад, после окончания университета. Имея грандиозные планы на будущее, она решила не тянуть с их реализацией и тут же подала заявление в аспирантуру. Сориентировавшись на месте, она поняла, что в своём институте никто не сможет ей помочь с продвижением к заветной защите, зато у Юры есть завязки в Новосибирске, Цицино потребовала направить её в командировку в Сибирь. Когда Веня понял её устремления, а также оценил её напор, он, недолго думая, пригласил её к себе в гости, поскольку на работе нет таких возможностей, чтобы откровенно поговорить на столь деликатные темы.
Жена Вени, Валентина приготовила нечто вроде парадного ужина. Вопрос только в том, что общаться приятно и полезно далеко не со всеми, но, чтобы оценить, насколько человек интересен, нужно сначала его приветить за столом. Он начала разговоры на чисто женские темы, и вскоре выяснила, что Цицино не замужем, родители умерли, а её опекает по жизни старший брат, который на ногах стоит прочно и даже преуспевает. В чём именно преуспевает, из деликатности выяснять не стали.
– Какие у Вас ближайшие планы на жизнь, дорогая? – спросила Валентина. В Вашем возрасте девушки думают о замужестве и рождении детей.
– Какое там замужество? – решительно возразила Цицино. – Саначала диссертация. Учёная степень открывает перед девушкой совсем иные перспективы, в том числе и для замужества.
Откровеннее не скажешь, подумали Веня с женой.
– А если эта диссертация займёт много времени? – продолжала свою линию Валентина. – Девические годы коротки. Как бы не было поздно.
– Ничего. Вот об этом я и хотела бы с Вами поговорить, – обратила Цицино своё лицо к Вене.
Он смутился от такой прямоты и промолчал.
– Вы не думайте, – продолжала грузинка, – мой брат для меня ничего не пожалеет. Он Вам гарантирует машину «Волга», если Вы поможете мне с диссертацией.
Веня не стал повторять ей всего того, что он рассказывал Тенгизу о длинной и непростой дороге к защите. Для откровенного разговора нужен собеседник, с которым установлен соответствующий контакт, а Цицино он видел впервые. К тому же, вероятно, Тенгиз уже пересказал ей полученную от Вени информацию. В то же время, разрушать иллюзии и надежды этой напористой девицы не имело особого смысла. Такие сложные проблемы, в значительной мере, решаются со временем, поэтому он сказал достаточно неопределённо:
– Хорошо. Я, возможно, помогу, чем смогу, но сначала нужно согласовать с Вашим руководством тему диссертации и планы работ.
Расстановка сил ему была пока совершенно неясна: как к планам Цицино относятся директор института и заведующий лабораторией. От этого многое зависело.
Следующая его командировка была двухступенчатой. Сначала он слетал на неделю в Москву, чтобы сдать очередной этап договорной работы заказчику из закрытого института, а потом вылетел в Тбилиси. Билеты в Москву и Тбилиси он купил заранее, а обратный билет не покупал, поскольку не знал заранее, сколько времени он задержитсяв Грузии. В Тбилиси его встретили, как обычно, весьма приветливо, но оказалось, что машину БЭСМ-6 в университете поставили на годовую профилактику, и работы особой пока не предвидится. Оставалось обсуждать перспективы дальнейших работ по моделированию коронного разряда, важные политические вопросы, в том числе и связанные с планами соискателей учёных степеней. В остальное время можно было отдыхать, купаться и загорать на Черепашьем озере и Тбилисском море.
Сразу по приезду Веня обратился в кассы, чтобы купить билет до Новосибирска. Там ему сказали, что все билеты проданы на месяц вперёд. Эта информация привела Веню в шоковое состояние, о котором он поведал коллегам в институте. Юра и Тенгиз успокоили его, сказав, что родная тётя Цицино работает в кассе аэропорта, поэтому повода нервничать нет никакого. Билеты будут непременно, когда это понадобится. За три дня до вылета. Веня подошёл к Цицино, чтобы удостовериться, что проблем с билетом не возникнет. Девушка сказала, что тётя работает не в простой, а в правительственной кассе №8. Там всегда есть бронь на непредвиденные случаи.
В день вылета Тенгиз повёз Веню в аэропорт за два часа до вылета. Утро было немного пасмурное, накрапывал мелкий дождик. Войдя в здание аэропорта, приятели стали искать нужную кассу, но там было всего семь окошечек с номерами касс. Вене стало не по себе. Тогда Тенгиз подошёл к милиционеру и стал его расспрашивать, потом вернулся к Вене и сказал, что вход в спецкассу располагается с торца здания. Они вышли из здания, завернули за угол и увидели высокую массивную дверь. На ней не было никаких надписей или табличек. Надо думать, люди, которым полагалось проходить в эту дверь, не нуждались в указателях, а всем прочим знать о назначении этой двери было не положено. Бронзовая ручка двери имела форму львиной головы.
Поскольку других дверей в окрестности не было видно, Тенгиз осторожно постучал, но дверь была настолько массивная, что стука не было слышно даже ему самому. Он толкнул, дверь неожиданно подалась легко, без малейшего скрипа. Друзья ожидали увидеть за дверью длинный коридор с множеством дверей, как это обычно бывает за дверью, открывающейся с улицы, поэтому открывшийся вид просторной залы их сильно удивил. Пол залы был сплошь покрыт персидскими коврами с яркими орнаментами и длинным пушистым ворсом. У правой стены стоял цветной японский телевизор с огромным экраном. Веня такой телевизор видел впервые в жизни. Огромная площадь комнаты была практически пуста, только по периметру располагались мягкие кожаные кресла и диваны. Достаточно далеко от входа стоял небольших размеров полированный стол, за которым примостились две симпатичные девушки комсомольского возраста. Они были в фирменных аэрофлотовских курточках и коротких юбках, позволявших посетителям любоваться их стройными ножками. На шеях девушек кокетливо завязаны трукгольные косынки, которые напоминали бы пионерские галстуки, если бы не были голубого цвета. Девушки разглядывали глянцевый журнал явно заграничного происхождения. Да и всё в этой комнате было изготовлено не советской индустрией, кроме, возможно шариковой ручки в руках одной из красавиц.
Девушки удивлённо взглянули на вошедших, по одежде мгновенно определив, что эти гости не принадлежат к их контингенту. Тенгиз робко прошёл вперёд и сказал им что-то по-грузински. Должно быть, он передавал привет тёте от Цицино. Удивление девушек тут же сменилось приветливой улыбкой. Одна из них подошла к Вене и вежливо попросила у него паспорт. Веня знал цену билета и заранее положил внутрь паспорта нужную сумму, включавшую красненькую бумажку в виде полагающихся в этой республике чаевых. Девушка ушла в дальнюю дверь, а её подружка предложила гостям присесть и посмотреть пока телевизор. Время тянулось долго. Через просторные окна комнаты друзья наблюдали, как к самолёту подкатили трап, и через несколько минут началась посадка. Самолёт стоял не очень близко к зданию аэропорта, и пассажиров к нему подвезли на автобусе. Они толкались у трапа, держа в одной руке чемодан или сумку, а в другой билеты. Веня начал волноваться. В самолёт зашла уже добрая половина пассажиров, а девушки с билетом всё не было. Что, если свободных мест нет?
Когда все пассажиры скрылись в проёме двери самолёта, наконец, появилась девушка, державшая в руке паспорт с торчащим из него краешком билета. У Вени отлегло от сердца, и он спросил:
– Как же быть с регистрацией багажа?
– Он уже зарегистрирован, – приятно улыбнувшись, ответила комсомолка, прошу на посадку, – и указала тонкой ручкой в направлении совсем другой двери, которая выходила на другую сторону, в направлении стоящего самолёта. Веня простился с Тенгизом и поспешил к двери. Девушка провожала его. Спустившись по ступенькам крыльца, Веня увидел стоящую внизу чёрную «Волгу», недоумённо взглянул на сопровождавшую его красавицу, но шофёр уже предупредительно открывал перед ним дверцу и затем положил чемодан пассажира в багажник. Веня стал уже понимать, что означает правительственное обслуживание. Машина подвезла его прямо к опустевшему трапу. Посадка давно закончилась, и пассажиры в салоне уселись на свои места и пристегнулись, в соответствии с правилами. Наверху Веню встретила стюардесса и провела его к креслу 1А. На таком месте он сидел в первый раз в жизни, и уже успел сообразить, что не только это место, но, возможно, и весь первый ряд составляет правительственную бронь, которую за полчаса до вылета продают ожидающим в очереди.
Предполётная суета близилась к завершению. Стюардессы проходили вдоль салона, пересчитывая пассажиров и сверяя их число с количеством оторванных корешков билетов. Две из них остановились в проходе сзади от Вени. Высокая стюардесса пожаловалась другой:
– Во второй раз пересчитываю, у меня не сходится на одного человека.
Вторая ответила:
– А ты учла пассажира, которого подсадили от КГБ? Товариши, –спросила она, обращаясь к салону, – кто из вас от КГБ?
Пассажиры зашептались, и только тут до Вени стало доходить, что он единственный, кто был подсажен по окончании посадки. Он даже вспомнил, что начальником КГБ Грузии в настоящее время является Эдуард Шеварнадзе. Веня стал подниматься в своём кресле и выдавил из себя:
– Я-а...
Пассажиры салона обернулись в его сторону с явным интересом, а сосед по креслу даже слегка отодвинулся от столь могущественного пассажира.
Вторая стюардесса торопливо сказала товарке:
– Нет-нет, этот уже зарегистрирован.
Собственно, инцидент на этом закончился, но в течение всего рейса пассажиры первого салона вели себя сдержанно и предпочитали молчать. Веня не стал никого разочаровывать. Ему было интересно пребывать в этом необычном состоянии. Он рассуждал: «Неужели я – простой мэнээс с зарплатой в сто пять рублей – похож на сотрудника этой грозной организации? А, впрочем, почему бы и нет? Работник КГБ, как и шпион, должен быть незаметен. Должен быть, как все. Поэтому джинсовый костюм болотнинской фабрики очень даже неплохо маскирует таких людей». Позднее, он не раз пересказывал друзьям этот эпизод, и всем было смешно.
Очередная командировка в Грузию пришлась на период «сухого закона». Впрочем, почему пришлась? Время было выбрано не случайно. На полках магазинов разом исчезли крымские и грузинские вина, армянские коньяки. Водку продавали по талонам, но, даже имея талон на руках, гражданин не имел гарантии получить заветный продукт, потому, что алкоголь продавали только в ограниченном числе специальных точек, и на него отпускались такие строгие лимиты на месяц, что лимиты эти исчерпывались уже в первую неделю месяца. Веня знал, что закон этот Всесоюзный, но на Кавказе он, если и исполняется, то в очень смягчённой форме. Он вылетел в Тбилиси в ноябре, когда в Сибири уже выпал снег. Коллеги по лаборатории нагрузили его таким количеством заявок, что он физически не смог бы доставить в Новосибирск запрошенное количество.
На этот раз он попросил Тенгиза не беспокоиться о встрече в аэропорту, потому что уверенно ориентировался в Тбилиси, и не хотел лишний раз нагружать друга своими заботами. Приехав в город, он зашёл для интереса в первый попавшийся винный магазинчик. По предыдущим командировкам он уже хорошо усвоил:
«Хванчкару», «Кинзмараули» и «Алазанскую долину» продают далеко не во всех магазинах. Нужно потратить некоторое время, чтобы раздобыть эти марки вин. Витрина, открывашаяся его взору в первой же лавчонке, поразила его настолько, что целых пять минут он молча изучал её экспонаты. Продавец, в свою очередь, изучал выражение удивления на лице этого странного покупателя.
На витрине было абсолютно всё, что когда-либо выпускала грузинская алкогольная промышленность. Бутылки всех самых элитных вин стояли стройными рядами, как газыри в черкеске джигита. Не менее удивительным было то, что среди них стояли бутылки восьми сортов водки. О некоторых из этих сортов, например, «Посольская», Веня был только наслышан. В обычных магазинах их никогда не продавали, разве что в валютной «Берёзке». Помня, что в России выдают не более одной бутылки в руки, облизав пересохшие губы, он робко спросил:
– Сколько я смогу взять, отец?
По несколько удивлённому лицу продавца было ясно, что смысл вопроса до него не дошёл. Решив, что он недослышал, грузин переспросил:
– Что ты хочешь, сынок?
– Я спрашиваю, сколько бутылок я могу купить.
Ответ этот ещё больше озадачил продавца. Он немного пошевелил губами, пытаясь понять смысл сказанного. Наверное, он слышал от кого-то, что в России ввели такие странные законы. Когда до него дошёл смысл сказанного, продавец расхохотался:
– Сколько сможешь унести, дорогой, или пока не кончатся деньги.
Оба довольно рассмеялись, и Веня стал загружать лучшие вина в свой объёмистый и прочный кожаный портфель. В него вошли десять бутылок. Ещё три он загрузил в сетку, предварительно обернув бумагой, чтобы они не звякали друг о друга. Он бы взял больше, но понимал, что довезти груз в далёкую Сибирь будет совсем не просто. По понятной причине, командировка эти длилась недолго. Во-первых, не сезон для отдыха, а, во-вторых, план командировки был выполнен в первом же магазине.
В аэропортк багаж Вени проезжал по ленте сканера. Девушка, сидевшая за экраном, остановила транспортёр, подозвала своего коллегу, и оба засмеялись, гладя на экран. Потом коллега поманил пальцем Веню к экрану, и тот увидел чёткую картину стоящих рядами в портфеле бутылок.
– Вывозишь наше национальное достояние, дорогой?
– Вах, а что ещё можно вывезти из солнечной Грузии, которая во время «сухого закона» переполнилась этим достоянием, которое сами грузины уже выпить не в состоянии? Я оставил вам валюту, друзья.
Грузин шутливо помахал пальцем, и Веня гордо понёс свой груз в самолёт. Приехав в Академгородок, он решил, что нести столь тяжёлый груз сначала домой, потом в институт – слишком хлопотно, и понёс его прямо в институт. От автобусной остановки, мимо Вычислительного центра тропинка сначала поднимается в горку, затем можно спуститься по ступенькам вниз, завернуть за угол, и там уже открывается фасад института. Дорога до цели простая и совсем не длинная. Но это летом. Зимой же горка и вся тропинка – не просто покрыты снегом, а утоптаны и укатаны. Ступенек из-под снега и вовсе не видно до весны. Веня торопился и забыл об осторожности. Он немного спешил, потому что за дорогу из аэропорта груз совсем оттянул руки. На горку он забрался довольно споро, но предательская ледяная корочка на спуске подвела его, и он грохнулся на скользкую тропинку, съехав с пригорка на пятой точке. Инстинктивно он поднял вверх самую ценную часть груза, но сетка с бутылками стукнулась об лёд, раздался жалобный звон стекла, и на снегу стало расплываться очень красивое розовое пятно. Вбежав в институт, Веня поставил портфель на стол и стал развёртывать бумагу в сетке. Две из трёх бутылок были разбиты. Он раздал некоторую часть винного груза коллегам, а пришедшим чуть позже вручил горлышки от бутылок, подтверждая тем самым, что он пытался добросовестно выполнить их заказ, но судьбу не обманешь.
Последняя командировка Вени в Грузию состоялась после пятилетнего перерыва. За это время произвошло немало событий, и большая часть этих событий была не слишком радостной. У Вени умерла от рака жена, он остался один с двумя маленькими детьми, и ему было не до поездок. Затем в Советском Союзе начались процессы, которые прозорливым людям давали пищу для серьёзных размышлений. Денег на командировки в академических институтах становилось всё меньше, и Веня решил, что нужно съездить пока ещё остаётся такая возможность. Когда он появился в Тбилиси и зашёл в институт, стало понятно, что и его грузинские друзья ощущают лёгкий ветер грядущих перемен. Далёкие перспективы совместных научных работ уже мало кого интересуют. Для Вени уже с первых командировок стало ясно, что никакой собственной науки в Грузии давным-давно нет. Раньше в Союзе высоко ценили грузинскую научную школу, ибо имена Бицадзе, Мусхелишвили, Векуа в математике, Мамардашвили в философии были на слуху у всех, вот только образование они получили в России, там же получили и свои главные научные результаты. Грузинские научные и технические институты зачастую были филиалами ведущих российских институтов. Институт электронно-ионных технологий не составлял исключения. Собственных научных идей и технологий не имел. Складывалось чёткое впечатление, что Грузия это страна виноделия, курортов, застолий, танцев и песен. Это и привлекало российских учёных, инженеров, туристов и всех прочих.
Больше всего времени он проводил в беседах с Тенгизом и его женой Тамрико. После стольких лет общения они могли на многие темы говорить достаточно откровенно. Тенгиз относился к России с теплотой. Он рассказывал, как молодым восемнадцатилетним пареньком приехал поступать в Московский университет. Тогда он впервые оказался вне родной Грузии. Москва не столько покорила его воображение, сколько подавила, как масштабом, так и резким отличием культуры общения. Он растерялся. Вечером он стоял на перроне вокзала этого холодного и чуждого ему города, озябший и голодный. К нему подощла русская бабушка и заговорила:
– Что такой грустный, сынок? В первый раз в Москве?
– Да.
– Ты где остановился?
– Нигде.
– Голодный?
Тенгиз промолчал. Гордость грузина не позволяла ему признаваться в слабостях. Старушка взяла его за руку и повела к себе. Там Тенгиз и прожил, пока не поступил в университет. С этого времени он значительно изменил своё мнение о Москве и о русских.
Тамрико думала совсем иначе.
– Наши грузинские мужчины много работают, – говорила она, – потому и живут в Грузии намного лучше.
Из этой её фразы неявно следовало, что русские работают мало, потому и живут хуже. Веня уже хорошо понимал, что никакими аргументами, что в Грузии на государственных должностях никто добросовестно фактически не работает, ей не переубедить. Они так привыкли и считают, что по-другому жить нельзя, ибо это глупость и лень. Скажи он, например, что её муж никакой не учёный, а лишь репетитор, хотя окончил МГУ, он обидит обоих, хотя это будет истинной правдой. Кому нужна такая, правда? Они оба гордятся этим МГУ, но Тамрико ни разу в голову не пришло, что это высокое образование дала Тенгизу не Грузия, а Россия. Та Россия, которую она, мягко говоря, не любит. Лишь сам Тенгиз ещё испытывает за это благодарность русским людям. Тогда он спросил прямо:
– За что ты так не любишь Россию, Тамарочка?
– Россия обирает Грузию и подавляет нашу свободу. Мы в России, как рабы.
– Смело сказано, но чем же обирает?
– Грузия богатая и природой, и ресурсами. Россия же – бедная, она выкачивает наши ресурсы, – упрямо гнула свою линию Тамрико.
– Щедрая природой, – тут я согласен. Но ведь ресурсы, о которых ты говоришь, это фрукты, вино, минеральные воды и курорты. В Грузии нет ни тяжёлого машиностроения, ни атомной энергетики, ни электроники, ни шахт, ни нефти. Практически все свои ресурсы Грузия вывозит на рынки России и отдаёт не бесплатно, а продаёт. При этом, Россия, как государство, ничего с этого не имеет, потому что грузинские продавцы кладут выручку в свой карман, а государству налогов не платят.
– Но свободу нашу Россия подавляет, – прижатая логикой Тамрико, тут же сменила тему.
– Уточни, Тамарочка, что ты имеешь ввиду?
– Пожалуйста. В пятьдесят шестом году в Тбилиси люди вышли на мирную демонстрацию против очернения памяти Сталина вашим кукурузником Хрущёвым. Русские расстреляли эту демонстрацию. Трупы грузин плыли по Куре. Грузины никогда не забудут этого.
– Честно говоря, я не готов что-либо определённое сказать о самих этих событиях, которые не освещались в русской прессе. Могу лишь задать вопрос: почему ты делаешь упор на то, что виноваты именно русские?
– Они ввели войска, они бросили танки давить демонстранстов. Кто же ещё?
– Хорошо. Но СССР – это многонациональная страна с самого её основания. С первых же лет советской власти Сталин и Орджникизде занимали посты на верхних эшелонах власти. Как считаешь, они грузины или нет? Затем Берия во главе не детских учреждений, а репрессивного аппарата. Тоже не грузин? Теперь, местные власти Грузии и Тбилиси, партийный аппарат и милиция – тоже все русские?
– Что же неправильного в моих аргументах?
– Неправильно вот что. Русское население пострадало больше других от террора организованного Сталиным и поддерживаемого Берия. Но мы виним в этом не грузин, а большевитский режим, построивший Советскую империю, в которой любой простой человек, русский, грузин или чукча были не охраняемы, а подавляемы властью. Поэтому, когда ты обвиняешь в этом русских, это называется словом национализм.
– И что же, у грузин есть национализм, а у русских его нет? – Улыбнулась Тамрико.
– В массе своей, нет. Национализм скорее свойственен малым народностям – кавказцам, прибалтам, евреям. Это механизм, чтобы сплотить их против остальных, чуждых им.
– Оставьте нас в покое. Мы со своими проблемами на Кавказе сами разберёмся.
– Не уверен. За те годы, что я изучал Кавказ здесь, на месте, мне удалось подметить, что даже в самой Грузии у народов не то, что нет единства, есть свои внутригрузинские проявления националистического нетерпения, – спокойно возразил Веня.
– Это какие же?
– Например, я увидел, что абхазцев и осетин вы грузинами не признаёте, но и отпускать их на свободу не собираетесь. Я уверен, что в будущем это принесёт свою кровавую жатву. Но и это ещё не всё.
– Что же ещё?
– Возможно настанет время, когда грузины будут убивать грузин, которых они считают другими. Подозреваю, что до таких событий осталось не так кж много.
Тамрико расхохоталась, настолько нелепой показалась ей эта речь Вени.
Расстались они лрузьями, но каждый остался при своём мнении.
Потом прошли годы. Начатая с таким энтузиазмом, перестройка захлебнулась, обернулась нищетой для миллионов и бандитизмом девяностых. СССР раскололся на отдельные республики, для большинства которых обретённая свобода обернулась не всенародным счастьем, а нищетой и кровавыми войнами. Грузия после отделения уже через месяц-другой обнаружила, что она стремительно стала одной из самых нищих республик. За год объём её сельскохозяйственной продукции упал в три раза, но это было только начало. Потом была гражданская война, а ещё позже она потеряла треть своих территорий после потери Абхазии и Южной Осетии. Ни один из правителей свободной Грузии не менялся путём мирных перевыборов.
Веня оказался в Америке, где работал в национальных ускорительных лабораториях. Когда он случайно познакомился с беженцами из Грузии, оказалось, что они из Тбилиси. Он тут же вспомнил прекрасные и безоблачные месяцы, проведённые в Грузии. Через этих знакомых, у которых в Тбилиси остались родственники, удалось установить телефон Тенгиза. Веня позвонил. Было много восклицаний и полубессвязных реплик. Из разговора удалось узнать, что прежний институт давно упразднили. Сын Тенгиза Каха получил диплом архитектора и ныне строит богатым грузинам дачи и коттеджи, а отец ему помогает. Тамрико с ними, но у неё больное сердце. Потом были попытки переписки по электронной почте, но они вскоре прекратились. Видимо, гордым грузинам было некомфортно признавать нищету и крах своих положений в прежних спорах о взаимоотношениях русских и грузин.