Свой человек в Грузии
Вторая командировка в Тбилиси значительно отличалась от первой. Теперь Веня был здесь свой человек, и Тенгиз, встречая в аэропорту, предупредил:
– Никаких гостиниц. Ты будешь жить у меня.
– Нет-нет, дорогой. Как я могу стеснять тебя? Ведь ты живешь с родителями, – пытался сопротивляться Веня.
– Вовсе нет. Я переехал в новую трёхкомнатную кооперативную квартиру, где мы живём в женой и сыном.
Квартира располагалась в новом доме польского проекта в районе Сабуртало, что означает «поле для игры в мяч». Дом был красивый, но у подъезда валялись куски бетона и много другого строительного мусора.
– Это потому, объяснял Тенгиз, – что строители сдавали не прилично отделанные квартиры, а фактически коробки для жилья. Двери в квартиры были сделаны из горбылей, обои наводили уныние, а отделка стен в ванной – гипсовая плитка, которая начинает отваливаться от сырости, как только станешь пользоваться ванной.
Далее он пояснил, что на отделку он потратил почти столько же, сколько заплатил за квартиру: сантехника – из Финляндии, обои – из Германии, керамическая плитка – из Польши. Когда вошли в квартиру, Веня ахнул: такой красоты он ещё не видел.
Из кухни вышла жена, Тамрико – красивая, молодая, черноволосая женщина с миловидной улыбкой. Видя восхищение Вени, она сообщила:
– Не всё так здорово, как расписал Тенгиз. Район высотный, и воду подают два раза в день по полчаса: утром перед работой и вечером. Расписание не всегда точно выполняется, и, опаздывая на работу, мы открываем кран, чтобы наполнить ванну. Как раз хватает, чтобы наполнить за полчаса, поскольку напор воды слабый.
Затем она рассказала, что две недели назад вот также открыли кран и ушли. Воду через полчаса на станции не отключили, и они затопили квартиру соседа снизу. Сосед же был не простой человек – директор обувной фабрики. У него одни ковры персидские стоят, как у Тенгиза годовая зарплата. У Тамрико от ужаса случился сердечный приступ: как мы расплатимся за это?! Но всё обошлось. Сосед этот имел не одну квартиру, и здесь появлялся редко. Когда, наконец, появился, Тенгиз взял бутылку коньяка и пошёл падать в ноги. Сосед похлопал его по плечу: «Не волнуйся, дорогой! Я в этой квартире иногда принимаю любовницу. Сейчас приехал, ничего особенного не заметил».
– Но, ковры...
– А что ковры? Лето у нас жаркое, окна были приоткрыты, ковры и высохли.
Вместе они выпили принесённый коньяк, и Тенгиз вернулся домой счастливый.
Вене он сообщил, что с покупкой квартиры всё было не так просто. Государственную он не получил бы никогда, поскольку в квартире родителей они не превышали норматива жилплощади. Сложнее было то, что и для вступления в кооператив нужно было также жить в стеснённых условиях. Очередь в кооператив была огромная, и всё нужно было организовать быстро. Отец надел пиджак с орденами и медалями, пошёл по начальству, дал кому надо сколько надо, и вопрос был решён.
На этот раз командировка была приурочена к началу Всесоюзной конференции по технологиям применения электронных и ионных пучков. Проводилась конференция в дворце спорта, построенном на деньги чемпионки мира по шахматам Ноны Гаприндашвили. По уже известной Вене грузинской традиции, за день до открытия хозяева устроили маленький по их меркам банкет, поэтому сидящие на пленарном заседании страдали от похмелья и кивали носом.
Конференцию открывал директор института Илларион Самхарадзе. Это были времена, когда иллюстративный материал рисовали на листах ватмана. Заведующие лабораториями дали материал, художник нарисовал плакаты, а директор стоял перед аудиторией с огромной указкой в руке, напоминая тореадора, готового к схватке с быком. С присущим горцам темпераментом он сопровождал свою речь энергичными взмахами указки, так что сидящие в первом ряду втягивали головы в плечи, опасаять попадания указки в глаз. Речь же лиректора была столь яркой, что Веня запомнил её на долгие годы почти дословно:
– Уважаемые коллеги, гости! В природе есть много разных сил. Есть сиды гравитации, электрические, магнитные. Есть силы адгезии и аутогезии, а также многие другие. Наша с вами задача состоит в том, что сложить все эти силы в одну, главную и указать точку, куда эта сила приложена, – торжественно ткнул он указкой в сторону плаката, где эти силы были показаны уветными стрелками.
Сама речь, а главное – экспрессия, были столь яркими, что пробудили мирно дремавшего дотоле сотрудника, что он встряхнул головой и уставился на плакаты. Вглядевшись в один из них, он поднял руку:
– Разрешите вопрос.
Директор несколько напрягся. В мире было так много вопросов, ответов было намного меньше, но из этих ответов ему были известны лишь немногие.
– Пожалуйста, – кивнул он.
– Вот у Вас, уважаемый, на втором плакате написано уравнение 2. Поясните, что оно означает.
Самхарадзе впился взором в плакат, на котором было написано уравнение непрерывности плотности тока div j = 0. Лишь немного подумав, он дал исчепывающий ответ:
– d – это расстояние между электродами, i – протекающий между ними ток, v – скорость электронов, а j – это мнимая единица, но самое главное, – он поднял указательный палец вверх, – то, что всё это одновременно равно нулю.
Ответ был столь интересным и необычным, что слава о «великом учёном» после конференции разнеслась по всей стране.
Юра Монин работал до обеда, после чего исчезал.
– К директору на дачу двинул, – говорил Тенгиз.
– Зачем?
– Диссертацию ему пишет. Потом читает постранично, чтобы директор хоть что-нибудь понял и запомнил.
Дома за ужином Тенгиз долго молчал, о чём-то думал. Потом налил в бокалы вина и приступил к давно задуманному разговору.
– Веня ты мне друг, помоги, пожалуйста.
– Хорошо. А что нужно-то?
– Помоги мне написать диссертацию.
Веня уже был кандидатом наук. Опыт какой-то имелся, поэтому он ответил, почти не задумываясь:
– Понимаешь, Тенгиз, написать диссертацию и защитить диссертацию – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Написать я тебе помогу, но сначала я опишу тебе весь путь, чтобы ты представлял его целиком и оценил все сложности.
Рассказ его, вкратце, сводился к следующему. Сначала человек работает. Неважно, как долго он работает, важно, чтобы появился результат, который, по мнению ряда специалистов, представляет собой нечто цельное и законченное, удовлетворяющее требованиям, сформулированным в Положениях о защите Высшей аттестационной комиссией (ВАК) СССР. Сам человек может думать о себе и своей работе что угодно, но если о результате начинают говорить другие коллеги – пора задумываться и начинать писать. Основные положения результата должны быть опубликованы и доложены на научных конференциях и семинарах.
Веня защитился через год с небольшим после начала работы, а диссертацию написал, а, правильнее сказать, напечатал на мошинке своими руками, за месяц. Только потом нужно было год терпеливо ждать, пока не закончится остальная, невидимая для него заранее, часть, которая и составляет процесс защиты. Тут есть два принципиально разных варианта. В первом случае, человек сначала работает и получает результат. Тогда он или, ещё лучше, его руководитель, подыскивает Совет по защитам, соответствующий профилю сделанной работы. Если соискатель делает это сам, что бывает крайне редко, он должен найти не только Совет, но и оппонентов, ведущую организацию, а затем представить диссертацию в организации, где он работает. В случае получения одобрения от своей организации, он должен сделать представление в ведущей организации и в организации, где он будет защищаться. Вот почему гораздо легче защищаться в своей организации, если там есть подходящий Совет – экономится время, а в ряде случаев и деньги. Но этот путь долгий и тернистый. Где же он найдёт оппонентов, если только начинает путь в науке, и ведущие специалисты страны по его профилю практически не знают его? Поэтому, чаще всего, поиск оппонентов и представление диссертации на Учёном совете делает начальник соискателя. Предполагается, что начальник этот сам является более известным в науке специалистом, чем соискатель. Хотя, в принципе, ВАК разрешает защищать диссертацию без научного руководителя. Но в этом случае, в Совете другой организации, куда обратился соискатель, на него смотрят с естественным подозрением. Подозрение касается как работы, ценность которой членам Совета заранее не известна, так и личности соискателя: что, если он безумный изобретатель «вечного двигателя»? Такие изобретатели, на поверку, оказываются не только безумными, но и весьма склочными людьми, поэтому Совет не хочет рисковать.
– А другой путь? – с надеждой спросил Тенгиз.
– Другой мне менее известен, поскольку сам я его не проходил, но весьма наслышан, – неуверенно отвечал Веня. – Полагаю, для Кавказа он даже более привычен, чем первый.
Второй путь использовался в том случае, если твёрдое желание защититься сформировалось, когда никакого результата нет и в помине. Тогда нужно сначала найти Совет, в котором легче защититься. Например, если в таком Совете есть твои хорошие друзья, а ещё лучше – друзья твоего начальника или покровителя. Тогда известен изначально профиль Совета, под который нужно писать диссертацию. Следующим этапом нужно найти подходящкго исполнителя, который напишет желаемую соискателем научной степени диссертацию. Логика этого пути состоит в том, что таких людей всегда больше, чем Советов. Но исполнителю нужно дать жквивалентную замену его труду. Чаще всего, это просто деньги, но допустимы и эквивалентные услуги. Тут всё зависит от ситуации.
– Подвожу итог, – заключил Веня, – диссертацию я тебе напишу, и денег с тебя больших не возьму, раз ты мне друг, но всю остальную часть я сделать не смогу, потому что у меня нет ни могущественных друзей в Советах, ни человеческих качеств, чтобы преодолеть все препоны, которые возникают на этом пути.
– Но ты же преодолел, – возразил Тенгиз.
– Это верно, преодолел, – вздохнул Веня, – но я до сих пор с ужасом и отвращением вспоминаю об этом, потому что начальник мой был не покровителем, а врагом. Если ты полагаешь, что способен тоже пройти этот путь, не получив инфаркта и не сойдя с ума, то можешь попробовать. Где же ты собираешься защищаться, в Грузии?
– Нет-нет, в Грузии мне денег не хватит, – испуганно вскрикнул Тенгиз.
– Ну вот, а в Росии у тебя нет покровителей, – подвёл Веня итог этой непростой теме.
В институте к нему подошёл Мирон. Вид у него был какой-то потухший. Мирон сказал негромко, пряча глаза:
– Хочу пригласить тебя к себе в гости. На этот раз в Нахаловку.
– Что-нибудь случилось с женой? – встревожился Веня.
– Нет. Скорее со всеми нами, но я расскажу тебе об этом позже.
После работы Мирон повёл его на окраину. По дороге Веня зашёл в магазин, купил две бутылки «Цинандали», колбасы и фруктов. Мирон отнекивался, мол, у нас всё есть, но Веня не стал его слушать. По узенькой улочке, скорее похожей на тропинку, они стали подниматься по склону горы и, наконец, приблизились к небольшому, покосившемуся домику. Бедностью вокруг было пропитано всё. С крыльца соседней хибары на них с подозрением поглядывала женщина в лохмотьях – то ли старуха, то ли пьяница. Когда Мирон открыл дверь дома, старуха злобно крикнула им в спину:
– Убирайтесь вон, израильские шпионы!
Жену Мирона звали Ниной. Это была красивая русская женщина с длинными роскошными волосами. В девичестве она носила фамилию Мохова. Постоянно носила тёмные очки, поэтому глаз её Веня не видел. Нина окончила архитектурный институт, но затем у неё обнаружился диабет. Приходилось ежедневно делать инъекции инсулина, поэтому работать она не могла. Нина оказалась хорошей хозяйкой, которая может приготовить вкусные блюда практически из ничего. Ужин оказался отменным, хотя не особенно обильным. На десерт хозяйка приготовила очень вкусный гоголь-моголь.
Веню восхитили фактистические коллажи, которые Нина изготавливала с большим вкусом, наклеивая на листы фанеры фрагменты, вырезанные из иллюстрированных журналов. Затем хозяева выложили на стол фамильные альбомы фотографий, и стали знакомить Веню с историей семей. У Мирона было трое братьев. Старший Аарон является членом французской медицинской академии. Живёт в Париже, мировая знаменитость в области гинекологии и акушерства. Давид живёт в Чикаго, он крупный финансист и мультимиллионер. Алик – известный в широких кругах мастер-модельер женской одежды. Тоже миллионер, но подпольный. Живёт в Кишинёве. Мирон – самый младший в семье. Браться считают, что на нём природа, наделившая остальных братьев разными талантами, отдыхает. Они жалеют Мирона, иногда присылают посылки или немного денег, но не балуют, полагая, что каждый человек должен делать себя сам, а подношения только расслабляют его волю. Всё это Вене Мирон сообщал с оттенком иронии смирившегося со своей судьбой человека.
Затем приступили к изучению семьи Нины. У неё была одна сестра Ольга, которая жила в Австралии и была владелицей фабрики мебели. На фотографиях были показаны образцы мебели, рассматривая которые Веня пришёл к выводу, что мебель эта изготавливается для людей небедных. В целом, складывалось немного странное впечатление, что в окружении столь преуспевающих родственников, эти двое представляются островком всевозможных бед и несчастий, которые по неведомой причине преследуют их практически всю самостоятельную жизнь.
По окончании просмотра альбомов, в квартире воцарилась тишина, которая была нарушена фразой Мирона:
– Мы уезжаем в эмиграцию.
В семидесятые годы в эмиграцию могли выехать только евреи. Диссиденты не выезжали – их высылали, но это бывало очень редко. Эмигрировавший человек почти автоматически считался предателем Родины, которая кормила его и поила, дала бесплатное образование, бесплатно лечила его, давала бесплатное жильё. Вот почему Мирону было совсем нелегко произнести эту фразу. Он чувствовал себя виноватым, поэтому поспешил с оправданиями:
– Конечно, мы живём небогато, но уезжаем по совсем другой причине. Ты не представляешь, как непросто нам доставать лекарства для Нины. Раньше нам иногда присылали из-за границы родственники, но уже два года, как они сообщают, что посылки с лекарствами возвращаются обратно, их не пропускает советская таможня, считая, что это могут быть наркотики.
С инсулином проблемы ещё как-то можно было решать, сложнее было с индикаторами уровня сахара в крови. Казалось бы, простые бумажки типа промокашки, пропитанные каким-то вешеством, которое окрашивалось, если на него капнуть каплей крови. Уровень, до которого окрашивалась полоска бумаги, и давал немедленно информацию об уровне сахара. Но такие бумажки в СССР было не достать, а из-за границы их не пропускали. Однажды, оставшись одна дома, Нина едва не умерла. Она просто почувствовала слабость и прилегла отдохнуть. На самом деле, она впала в инсулиновую кому. Если бы Мирон пришёл часом позже, жену спасти не удалось. А недавно родственники прислали им материал о том, что в Израиле придумали автоматический индикатор, который имеет вид браслета, надеваемого на руку. Самый большой секрет изобретения состоял в том, что мониторинг уровня сахара осуществляется непрерывно с помощью какого-то датчика, не требующего забора крови. Если уровень сахара выходит за допустимые пределы, из браслета выдвигается игла и автоматически делается инъекция инсулина. Именно эта статья и послужила последней каплей, переполнившей чашу терпения семьи. Они пришли в твердому убеждению эмигрировать. Они получили приглашение на выезд в Израиль через еврейскую общину в Тбилиси, а за оставшееся до отъезда время эта община озаботилась тем, чтобы дать Мирону основы профессии, которая помогла бы ему выжить в новом для него мире. Его стали обучать исконной еврейской профессии – изготовлению ювелирных изделий.
Веня тепло попрощался с Мироном и Ниной, нисколько не сомневаясь, что там, за границей им не дадут пропасть. Мирон подарил ему на память одно из первых его изделий – женский серебряный браслет тонкой ковки с вделанным в него полудрагоценным камнем.