Современный блогер путает НСДАП и НСДП, но считает себя при этом экспертом и по программированию, и по истории. Некоторые до кучи объявляют себя ещё и психологами: помнится, один сетевой эксперт вещал, что по Зигмунду Фрейду единицы в двоичном коде символизируют мужское начало, а нолики, соответственно, женское.
Особенно тяжело бывает спорить со свидетелями Небесного СССР. Мне иногда кажется, что если положить перед современным коммунистом красный кирпич, которым какой-нибудь герой революции забил до смерти помещичью семью, коммунист тут же с цифрами и со ссылками на источники начнёт мне доказывать следующее:
1. Это не кирпич, а вкусный морковный торт.
2. Семью помещиков щедро накормили этим тортом.
3. Советский фильм про революционера — художественный вымысел.
4. Помещики сами полностью заслужили свою участь.
5. С чистыми руками индустриализацию было не провести.
Лично я историком ни с какой стороны не являюсь, поэтому мне тяжело играть в эту игру. Сегодня я намерен обратиться к вашей помощи, чтобы прояснить весьма занимательный вопрос.
Как известно, термин «инвалиды пятой категории» обозначает евреев: в пятой графе советского паспорта указывалась национальность, а еврейская национальность в те годы здорово осложняла жизнь. Не настолько сильно, как во времена Российской Империи с её официальным антисемитизмом, однако всё же достаточно сильно, чтобы евреи в СССР вынуждены были массово менять фамилии с условного «Рабиновича» на условного «Иванова».
Когда в конце восьмидесятых железный занавес упал, и советским гражданам разрешили эмиграцию, евреи первыми массово поехали за рубеж. В личных беседах мои знакомые уезжающие называли государственный антисемитизм как одну из главных причин покинуть СССР.
https://ruxpert.ru/Эмиграция_из_России
Мы с вами обсуждали пару лет назад записки советского программиста, Самуила Любицкого. Процитирую характерный фрагмент:
http://www.newmoldova.com/node/790
http://www.newmoldova.com/node/791
006. Еврейская составляющая
Вот написал я давеча с некоторым удивлением, что дескать везде, где работал, начальники отделов кадров были на редкость порядочными людьми. Сейчас до меня дошло, какую глупость сморозил: как будто я мог попасть туда, где кадровик ревностно исполнял линию партии: «старые гвозди не выдергивать, новые не забивать». Что означало: тех евреев, которые здесь работают – всех этих старперов конструкторов и бухгалтеров – их не гнобить, пускай досиживают до пенсии; но новых – всех этих молодых насмешливых математиков и программеров – не брать ни в какую. Особенно ревностно стали этой установки придерживаться в конце семидесятых, после первой волны еврейской эмиграции. За каждого уехавшего руководство организации, где он трудился, получало втык по партийной линии (за недостаток бдительности и воспитательной работы). Так что многие руководители, до того вполне индифферентные к еврейскому вопросу, начали подстраховываться. Конечно, явные гонения, какие устроил новый директор моей первой работы, – это было редкостью. Но он сам был редкостью – редкостным по падлючести подонком, интриганом, доведшим до инфаркта и преждевременной смерти прежнего директора… Обычно же, просто и тихо, кто с графой – не брали. Типичная прибаутка того времени: в отдел кадров заглядывает такой себе украинский дядько: «Хлопці, а ви отих, хто має призвіще (фамилию) на “ко” на роботу приймаєте?» — «Авжеж!» — «Ну, що я тобі казав, Коган, приймають! Заходь»…
Однако, возникает вопрос: а как же тогда люди устраивались, ведь все же где-то работали. А так: не брали в академические НИИ, в престижные проектные институты, вычислительные центры министерств, главков, обкомов-исполкомов, где работа не бей лежачего, где ставили «на очередь» на квартиры-машины, где давали всякие надбавки, пайки с дефицитом. Ладно. Но это означало, что у руководителей заштатных, непрестижных, третьеразрядных проектно-конструкторских, пусконаладочных, эксплуатационных контор, всех этих париев, выполнявших неприметную, черную работу по заводам да в провинции, – у них появлялся шанс заполучить хороших специалистов, которые в других обстоятельствах в их сторону бы и не глядели. Помню, наш директор – он был неплохой, невредный, простоватый такой мужик (белорус) – горестно вздыхал, разглядывая анкету очередного кандидата, за которого хлопотать являлась в его кабинет целая делегация (ну, и я там): «Вы же знаете меня, я совсем не этот… ну, как их… не антиметист. Но, почему всегда у вас получается, что как хороший специалист, талантливый, так обязательно это… ну… с графой» — «А потому, что специалист, да талантливый, да без графы, – он разве к нам пошел бы? Он пойдет в «Институт кибернетики» или в «Горсистемотехнику». Будет кропать там диссертацию, на конференции научные ездить»… Директор обреченно махал рукой и подписывал заявление.
В результате, в нашей, к примеру, конторе евреев было… никогда не высчитывал проценты… много. Может даже половина. А если взять производственные отделы, т.е. программистов и электронщиков, то… перебираю в памяти… как бы не семеро из десятерых. Когда в 1989-м начался обвальный отъезд, контора буквально пустела на глазах. Но в это же время столь же обвально падал спрос на наши услуги, так что руководство было даже радо, что люди вот так сами, по своей воле увольняются, облегчая латание тришкина кафтана – сокращающегося бюджета. Никаких собраний, никаких осуждений, никаких официальных истерик и персональной злобы (как в семидесятые) и близко не было. Тепло желали успеха на новом месте. И чем хуже становилось, тем откровенней завидовали отъезжающим… Но это я забежал вперед.
Кроме влияния статуса организации – чем ниже, тем больше евреев – действовал и фактор профессии. Безусловно, ремесло программиста (в меньшей степени – электронщика) было отчетливо еврейским, как в былые времена ремесло зубного техника или парикмахера. Почему? Профессия эта была своего рода убежищем, отстойником, резерватом. Выпускника университета, если даже удавалось ему туда прорваться, в науку, за редчайшими исключениями, не впускали и он выбирал между карьерой школьного учителя или… программиста. И выпускник провинциального пединститута, вечернего мелиоративного, заочного лесного (где только ни учились, ни просачивались сквозь заслоны-рогатки еврейские детишки) работать шел… программистом. И как ни обидно мне это констатировать, но общераспространенным было мнение, что программирование – это такая осетрина второй свежести, уцененная наука, вторая лига для тех, кто не сумел пробиться в первую. Большинство из приходивших в профессию вскоре начинали понимать, что сказанное выше – заблуждение, что это – самостоятельная, исключительно интересная, захватывающе сложная, невероятно динамичная отрасль инженерного дела, дающая мастеру беспрецедентный (как нигде!) простор для творчества… Но так или иначе, концентрация евреев в нашем ремесле зашкаливала.
И еще штрих. За первые двадцать лет работы мне пришлось пересечься с доброй сотней, наверное, коллег-евреев. Так вот, собственно еврей, т.е. человек серьезно интересующийся Торой, старающийся соблюдать традицию, изучающий иврит, встретился только один. И то… И то, до этого он успел отметиться в буддизме, потом в Израиле стал пламенным марксистом, защитником угнетенного палестинского народа, а уже в Штатах – как я слышал – заделался истово православным русским патриотом. Ну, тут ничего не поделаешь, это – диагноз… В абсолютном же своем большинстве «программистская общественность» была в то время совершенно секулярной (как еврейская, так и нееврейская; в девяностые годы все стало стремительно меняться, но я пишу сейчас о семидесятых-восьмидесятых). Еврейство наше надежно тогда сохранялось отделами кадров…
Этот отрывок — то, что я вспомнил сходу, вот сейчас. Подобных историй я читал в разных источниках немало, и у меня до последнего времени даже мысли не было подозревать тут какой-то заговор.
На днях, однако, свидетели Небесного СССР объяснили мне, — очень убедительно, с какими-то сканами старых документов в руках, — что антисемитизм в Стране Советов присутствовал разве что на бытовом уровне. Мне рассказали, что евреев в советской науке было чуть ли не больше, чем неевреев, и что евреев пускали в любые вузы — просто евреи пытались обычно занять 100% мест на каждом курсе, а советские власти выделяли квоты для нацменьшинств, и поэтому на долю евреев оставалось меньше 100%.
Теперь я не знаю, кому и верить. Как полагаете, коллеги, был в СССР государственный антисемитизм или нет? Если таки был, можно ли это подтвердить какими-нибудь историческими документами?