Конечно, две совершенно разные страны, да ещё находящиеся в разных частях света, не могут быть похожими. Но история японской колонизации Кореи удивительным образом напоминает английское завоевание Ирландии, только сжатое во времени с нескольких столетий до полувека.
Японцы с II века считали Корею «непокорным вассалом» (в те тёмные времена какое-то корейское княжество якобы платило дань то ли японскому императору, то ли крупному самураю-даймё). Японские пираты-вако непрерывно опустошали корейское побережье, а в 1592-98 гг. японская армия попыталась завоевать Корею, но была разбита корейцами и китайцами (Имджинская война).
В 1910 г. Япония, после войн с Китаем и Россией, причиной которых было право на владение Кореей, превратила эту страну в свою колонию. Причин такого интереса японцев к Корее было несколько. Во-первых, обладание колониями, по понятиям того времени, было обязательным для статуса державы. Во-вторых, стремительно развивавшийся японский капитализм нуждался в рынках сбыта и дешёвой рабочей силе. И третья, малопонятная, чисто японская причина состояла в том, что японская элита веками чувствовала свою страну второсортной по сравнению с Поднебесной, и лелеяла мечту посадить своего императора на золотой трон императора Китая. А путь сынов Аматерасу к Запретному городу, означавшему власть если не над миром, то над Востоком, лежал через Корею.
Надо отметить, что в Японии желание овладеть Кореей приобрело характер национальной идеи. С 1873 г. многие японские политики непрерывно требовали начать поход в Корею, а в 1905 г., после того, как Корея превратилась в японский протекторат, радикалы настаивали на аннексии полуострова. Первый генерал-резидент в Корее Ито Хиробуми, четырёхкратный премьер-министр Японии и автор японской конституции, призывавший к умеренности и мягкости по отношению к корейцам, сначала был вынужден уйти в отставку под давлением радикалов, а в 1909 г. был убит корейским националистом, после чего было принято об аннексии этой страны.
22 августа 1910 года был подписан Договор о присоединении Кореи к Японии. Корейский императорский двор был упразднён (наследник престола стал японским принцем), его собственность конфискована, армия – распущена. Первый генерал-губернатор Кореи, Тэраути Масатакэ, сосредоточился на двух направлениях: образовании и аграрной реформе. По всей Корее строились школы, где, наряду с общеобразовательными предметами, преподавался японский язык, литература и история. Это должно было упростить японцам управление корейцами и повысить профессиональные навыки новых подданных. В 1915 г. японцы начали создавать в Корее технические училища: индустриальное развитие требовало грамотных специалистов. Аграрная реформа практически уничтожила корейский феодализм: земельные отношения в Корее прежде регулировались обычным правом без составления документов, а японцы создавали земельный кадастр только на основе документов. Помещичье землевладение практически исчезло, и земля стала предметом купли-продажи. Надо сказать, что поначалу передача земли во владение крестьянам вызвала у тех большой энтузиазм, который сошёл на нет после установления тяжёлых налогов, вынуждавших бедняков продавать свои земли. Они выкупались японскими частными лицами и корпорациями. Однако почти половина (48%) земли оставалась у корейских крестьян до 1945 г., а арендные отношения между японскими землевладельцами и корейскими арендаторами были тяжёлыми, но точно такими же, как в самой Японии. Т.е. позволяли расти и экономике в целом, и крестьянским хозяйствам. В 1912 г. во всех провинциях Кореи были созданы Бюро сельскохозяйственных технологий, занимавшиеся внедрением новых технологий в сельском хозяйстве.
Но не стоит считать, что на корейских крестьян под японской властью обрушилась благодать. Крестьяне исполняли трудовые повинности и платили дополнительные суммы на строительство дорог, дамб и ирригационных систем. Всё это было и в Японии, но там модернизация и началась раньше, и проводилась не такими форсированными темпами, как в Корее, поэтому тяготы корейских крестьян было гораздо сильнее. Чтобы заплатить налоги и не лишиться земли, женщины из крестьянских семей часто шли работать на фабрики, а то и на панель. То же самое случалось и в Японии, но в гораздо меньших масштабах. Положение крестьян улучшилось только в 1930-е гг., когда индустриализация оттянула массы крестьян в города, что привело к сокращению сельского населения, увеличению земельных участков и удорожанию сельского труда.
1910-е гг. – это т.н. первый колониальный период корейской истории, получивший название «политики сабель». Он характеризовался открытым расизмом японских властей, уничтожавших корейское культурное наследие (даже часть императорского дворцового комплекса была снесена), нарочитой жестокостью и грубостью колонизаторов.
В 1919 г. в Корее вспыхнуло массовое восстание, в котором участвовало около 2 миллионов корейцев: фактически это была серия бунтов безоружных крестьян и горожан, быстро и с показательной жестокостью подавленных японской жандармерией. Около 7 тысяч корейцев погибло.
Однако японские власти сделали выводы: ведь править непокорной колонией невыгодно. Новый губернатор Сайто Макото смягчил японскую политику: жандармерия, набиравшаяся из японцев, была заменена обычной полицией, комплектовавшейся корейцами, запрещены телесные наказания, появились СМИ на корейском языке, а в Сеуле открылся первый в Корее университет.
В 1920 г. в Корее было введено ограниченное самоуправление на провинциальном, городском, уездном, районном и сельском уровнях.
С 1930 г. японские власти приступили к политике полной интеграции Кореи в состав Японской империи и ассимиляции корейцев. Если обратиться к параллелям с Ирландией, то колониальный период с неравноправием коренных жителей и гонениями на национальный язык, продолжавшийся в Ирландии несколько веков, в Корее уложился в 20 лет. Политика полной ассимиляции, начавшаяся в Ирландии в 1801 г., очень напоминает аналогичную политику японцев в Корее в 1930-45 гг. Корейцам было предложено отказаться от национальной идентичности и стать японцами. В Корее были созданы избирательные округа, и корейцы стали посылать парламентариев в японский парламент. Местное самоуправление было реорганизовано на тех же началах, что и в метрополии. Корейцев вовлекали в японские патриотические организации; всю Корею покрыли синтоистские храмы: корейцев пытались обратить в японскую веру. При этом преследование оппозиции ещё больше ужесточилось: любое проявление антияпонских настроений объявлялось преступлением и каралось как государственная измена. В 1939 г. корейцам было «предложено» сменить корейские имена и фамилии на японские, и за полгода действия закона японцами записалось 80,5% корейцев. Насколько этот процесс был добровольным, спорят до сих пор. Наверняка добровольность его была фиктивной: японская администрация ни на родине, ни тем более в Корее не отличалась склонностью к гуманизму и доверию к подданным. Однако о преследованиях корейцев, не желавших становиться японцами, ничего конкретного не известно.
Дискриминация корейцев была запрещена законами, поскольку они как бы стали японцами. В начальных школах Кореи преподавание корейского языка было обязательным, в средних – факультативным, а высшее образование велось только на японском языке. Корейский язык гонениям не подвергался, но его использование постепенно ограничивалось, а в 1941 г. образование на корейском языке было упразднено. Но никакой идиллии не наступило: японцы, считающие себя «расой богов», не обращали внимания на запрет дискриминации корейцев, и её удалось разве что немного заглушить.
По мере расширения войны с Китаем, в 1938 г., корейцам разрешили вступать в японскую армию – сначала добровольно (с 1910 г. там уже служили офицерами корейские аристократы). Но это «уравнение в правах» стало началом новой дискриминации. С 1942 г. г. началась мобилизация корейцев, но не в армию, а в «трудовые батальоны» - примерно как советских немцев в те же годы. Всего за годы войны было мобилизовано 5 400 тысяч рабочих-корейцев, часть которых направили на заводы и шахты в Японии и Маньчжурии, причём условия жизни у них были несравненно хуже, чем у японцев. По разным данным, от 210 до 800 тысяч из них погибли или умерли от голода, непосильного труда или неоказания медицинской помощи. Страшной трагедией стал принудительный набор кореянок полевые бордели японской армии в качестве «женщин для утех». Жертвами этой бесчеловечной практики были не только кореянки, женщины из захваченных японцами стран, европейки и американки, но и японки. Из-за этого Япония отказывается платить компенсации жертвам-иностранкам: мол, они находились в таких же условиях, как и японки. Однако японки вербовались в бордели только добровольно, а кореянок (как и женщин из оккупированных стран) туда отправляли насильно. Это показывает, что, проводя политику ассимиляции корейцев, японцы всё равно не считали их равными себе.
А теперь обратимся к сухим цифрам и фактам. За колониальный период ВВП Кореи вырос в 2,66 раза (3,6% в год), объём потребления - в 2,38 раза (3,3% в год), а доходы на душу населения - в 1,67 раза. Т.е. экономический прогресс в Корее был выше, чем в Японии. Количество предприятий увеличилось с 151 до 7 142, рабочих - с 15 до 300 тысяч. Причём доля предприятий, принадлежавших корейцам, с 1910 по 1940 г. выросло с 25,8% до 60,2%. Сельское хозяйство в стране по уровню развития достигло уровня Японии, вся страна покрылась густой сетью железных и шоссейных дорог.
Повсеместно были построены больницы и поликлиники, внедрялись принципы гигиены. За счёт снижения смертности продолжительность жизни корейцев выросла вдвое – с 22 до 44 лет. Японская система образования увеличила процент грамотных с 2 до 40 в 1938-м (более поздние данные отсутствуют). Молодёжь во время войны была грамотной почти поголовно, а общий уровень грамотности затруднялся тем, что обязательное образование так и не было введено, не было и кампаний по ликвидации неграмотности.
Корейских добровольцев отбирали в армию по конкурсу, причём число заявителей до 1944 г. (начала мобилизации) составило около 300 тысяч. Корейцы дали японской армии 7 генералов и большое количество старших офицеров. После капитуляции Японии 148 корейцев были осуждены за военные преступления, 23 из которых были приговорены к смертной казни, самым высокопоставленным из которых был генерал-лейтенант Хонг Сайк, командовавший лагерями для военнопленных на Филиппинах. Непосредственно на фронт попадала лишь небольшая часть корейских солдат и офицеров: их в основном использовали для охраны лагерей. Заключённые после войны утверждали, что корейцы-охранники проявляли гораздо большую жестокость, чем японцы. Японцы и во время войны не относились к корейцам как к равным: так, при высадке американцев на острове Тиниан японские военные убили 5 тысяч находившихся там корейских рабочих, опасаясь оставлять их в тылу.
Судить о том, как корейцы относились к японским колонизаторам, сложно: никаких социологических опросов тогда, конечно, не проводилось. Достоверно известно, что в начале ХХ века среди корейской верхушки были очень сильны прояпонские настроения, вызванные успехами Японии в экономике и строительстве сильной армии. Прояпонская группировка «Ильчинхве» в период протектората (1905-10 гг.) было довольно многочисленна, и совершала акты насилия против антияпонски настроенных корейцев. В 1919 г. восстание против японского владычества охватило широкие массы корейцев, но после него, вплоть до 1945 г. не было ни одного сколько-нибудь массового протеста. Антияпонское движение состояло в основном из эмигрантов, левая часть которых группировалась вокруг коммунистов в СССР и Китае, а правая – вокруг группы, провозгласившей себя Временным правительством Кореи, созданным в 1919 г. в Шанхае.
В Китае, где проживало большое количество корейцев (в Южной Маньчжурии, вдоль границы с Кореей, располагалась сплошная полоса корейских сёл), в 1930-45 гг. действовали многочисленные корейские партизаны, связанные с китайскими коммунистами и получавшие помощь от СССР. Положение корейцев в оккупированной японцами части Китая ничем не отличалось от положения китайцев, и их освободительная борьба была частью борьбы китайского народа. Но в самой Корее до самого крушения японской власти в 1945 г. никакого партизанского движения не было. Прославленный в КНДР рейд отряда Ким Ир Сена из 200 бойцов из Маньчжурии в Корею 4 июня 1937 г., сопровождавшийся кратковременным захватом посёлка Футэнхо и уничтожением полицейского участка, был единственным партизанским актом в истории колониальной Кореи. Причём партизаны пришли из-за границы и ушли после него за границу.
Патриоты-некоммунисты за 35 лет японского господства в Корее произвели две значимые силовые акции: покушение Ли Бончхана на императора в Токио и взрыв в парке Ханькоу в Шанхае, в результате которого погибла группа высокопоставленных японских чиновников и военных. Оба инцидента произошли в 1932 г.
Можно ли списывать отсутствие организованного антияпонского движения в Корее только на эффективность японской полиции и спецслужб? Вряд ли. В Ирландии, где британское господство осуществлялось тоже не в белых перчатках, восстания, протесты и террористические акты не прекращались десятилетиями. Не говоря уже об оккупированных гитлеровцами странах Европы, где оккупационный режим был крайне жестоким, но движение Сопротивления, хотя и в разных масштабах, действовало непрерывно. О том, что антияпонское движение в Корее было крайне слабым и действовало почти исключительно в эмиграции, свидетельствует и послевоенная история как Северной, так и Южной Кореи. В обеих странах после освобождения от Японии советская и американская администрации не желали брать на работу коллаборационистов, но ни та, ни другая просто не могли найти не только активистов Сопротивления, но даже лиц, не запятнанных сотрудничеством с японцами. СССР мобилизовал для создания новой корейской элиты корейцев-коммунистов из Советского Союза и Китая, благо таких было достаточно. Американцы же могли опереться лишь на крохотную группу корейских эмигрантов. Первым президентом Южной Кореи при решающей поддержке американцев стал Ли Сын Ман, возглавлявший с 1919 г. эфемерное эмигрантское Временное правительство Кореи. Его правление было неудачным в основном из-за того, что не имело опоры: после запрета прояпонских организаций в Южной Корее были активны только что возникшие левые организации, на которых правый Ли Сын Ман опереться не желал. Оказавшись в безвыходном положении, американцы и Ли Сын Ман согласились создать новую власть из корейцев, работавших на Японию, а армию – из бывших офицеров и сержантов японской армии.
***
В Корее есть люди, считающие колониальный период своей истории эпохой процветания, но их количество очень невелико. Другая крайность – объявление политики Японии в отношении корейского народа геноцидом: этих тоже немного. 79% корейцев считают японское правление в их стране несправедливым, не вдаваясь в крайние оценки (это, разумеется, в Южной Корее, т.к. в Северной есть только официальная точка зрения о геноциде).
Захват Кореи Японией невозможно оправдать ни с какой точки зрения. Если судьбы Англии и Ирландии переплелись сложнейшим клубком с XI века, и уже через столетие часть населения относила себя и к тому, и к другому этносу, и разделить их в ХХ веке оказалось очень сложно, то японо-корейские отношения гораздо проще. Какие-либо сентенции об общей судьбе Японии и Кореи, японских правах на эту страну или, перефразируя Киплинга, «бремени жёлтого (японского) человека» по отношению к корейским «братьям» существовали только в японском обществе, базировались на чисто колониалистских устремлениях и не имели под собой ни малейшей исторической, культурной или любой другой основы.
При этом тот факт, что Южная Корея стремительно ворвалась в первую десятку самых развитых стран мира, безусловно, связан с её японским прошлым. Японская дисциплина, привитая жесточайшими методами, образование и технические навыки, привнесённые японскими колонизаторами, позволили корейцам совершить столь же феноменальный экономический скачок, что и самим японцам после Реставрации Мэйдзи. В конце концов, быстрый рост южнокорейской экономики начался после прихода к власти генерала Пак Чжон Хи (его японское имя - Окамото Минору) – лейтенанта японской армии, руководителя группы бывших военных и чиновников, служивших Японии. И его реформы были в точности скопированы с японских: знаменитые корейские чеболи, создавшие современную экономику – это копии японских дзайбацу. Точно так же, как независимую Ирландию строили ирландские выпускники Оксфорда и Кембриджа, основываясь на британских законах, правилах и даже британских мер длины и веса.
Но благодарить за это Японию корейцам нечего: жертвы, принесённые Кореей на алтарь империалистических мечтаний японской военщины и во имя японского национального самолюбия, унижения национального достоинства корейцев – слишком велики.
Можно, наверное, считать, что несомненный вклад японцев в послевоенное корейское чудо – это закономерная плата, своего рода контрибуция Японии корейцам за принесённые им страдания.