Новый фильм американского режиссёра Роберта Эггерса успел наделать шуму ещё до своего выхода в прокат (который в России состоялся едва ли не на год позже мировой премьеры). Участник программы «Двухнедельник режиссёров» Каннского кинофестиваля, «Маяк» завоевал приз Международной федерации кинопрессы, влюбив в себя большую часть зрителей и кинокритиков.
Как известно, последние годы в кинематографе отмечены реинкарнацией жанра ужасов, которые теперь мало того что перестают быть аттракционом, стандартной страшилкой со скримерами и литрами фальшивой крови (чем особо грешили популярные франшизы 90-х и 00-х), но и уверенно завоёвывают награды на крупнейших кинофестивалях, куда ещё совсем недавно ужастикам путь был заказан. Это и дебютная «Реинкарнация» Ари Астера с её громким успехом на «Сандэнсе»; и его же «Солнцестояние», где действие разворачивается при слепящем солнечном свете, но от этого становится только страшнее; и оскароносный «Прочь» Джордана Пила и его же психоделический «Мы»; и «Тихое место» Джона Красински, герои которого за весь фильм не произносят ни слова, но тем не менее, приковывают зрителей к экрану; и, наконец «Суспирия» Луки Гуанданьино, получившая множество номинаций престижных мировых фестивалей, в числе которых был и Венецианский.
Фильмы Роберта Эггерса уверенно вписываются в эту тенденцию. Его дебютный фильм «Ведьма» получил восторженные отзывы критиков и собрал в прокате в десятки раз больше своего бюджета. В «Ведьме» цепляло всё - гнетущая, постепенно всё больше и больше погружающая зрителя в безумие атмосфера, история, которую мы вроде как и уже видели где-то, но под таким углом — никогда, скрупулёзно воссозданные реалии Новой Англии XVII века (костюмы шили исключительно из тканей, бывших тогда в ходу, а при написании сценария Эггерс изучил множество документов той эпохи) и, наконец, отсутствие однозначных ответов на поставленные вопросы.
«Маяк» во многом продолжает линию, намеченную режиссёром в дебюте. В центре внимания картины старый смотритель маяка Томас Уэйк (Уиллем Дефо) и его молодой помощник Эфраим Уинслоу (Роберт Паттинсон). На дворе — конец XIX века, за окном — бескрайние воды океана, на острове — предостерегающе возвышающийся маяк и камни. Всё.
Завязка сюжета чем-то напоминает «Холодную кожу» (в русском прокате почему-то названную «Атлантидой»), вышедшую двумя годами ранее. Но если тот фильм оказался чем-то средним между «Химерой» и «Покахонтас» (будь та не индианкой, а земноводным), то «Маяк» — это мощный психологический триллер (драма? ужасы?) об одиночестве и изоляции. О своём прошлом каждый из героев рассказывает максимально скупо, постепенно вытаскивая на свет его нелицеприятные подробности, но что из того, что говорят и говорили герои — действительно правда?
Основное достоинство картины заключается в том, что режиссёр не предлагает нам готовых формул и однозначных ответов ни в чём, даже в сюжете. Очевидно, что четыре недели, проведенные на отдалённом острове с полубезумным стариком, не пройдут для Эфраима даром, но кто из них по-настоящему безумен? Смотритель маяка или его поначалу здравомыслящий помощник? В какой момент времени ломается эта грань между кажущимся и действительным? Не исключено, что герой Паттинсона был безумен с самого начала, а общество старика лишь позволило этому безумию расцвести с новой силой. Как не исключено и то, что всё, происходящее на острове — плод воображения одного из героев. В конце концов, мы не можем со стопроцентной точностью утверждать, кто из них реален, а кто нет.
«Маяк» — это история о том, как два человека, отрезанные от остального мира, погружаются всё глубже (а значит, и страшнее) в себя, а потом и в бездну безумия, ту самую, которая, если долго в неё смотреть, начинает смотреть в тебя. Это медленное погружение в безумие русскоязычные зрители уже сравнили с невольно возникающим в памяти «Зелёным слоником», хотя фильм Басковой всё-таки больше про конкретно-историческое, а «Маяк» — про вневременное.
Фильм переполнен культурными символами и аллюзиями, которые, как и всё остальное в фильме, не поддаётся однозначной трактовке. Свет маяка, который Томас ревностно оберегает и не подпускает к нему помощника — это своего рода символ неосознанного и недостижимого. Эфраим не знает, что именно прячет от него старик, и уже один этот факт заставляет его отчаянно жаждать это нечто обрести. Или украсть. С одной стороны, Эфраим — это Прометей, похитивший у богов огонь, даже финальная сцена фильма непрозрачно на это намекает. Но старик-смотритель, определённо, демонический, но всё же очень плотский, земной (вы только посмотрите, как он лихо хлещет керосин, чтобы потом в беспамятстве отплясывать на пару с помощником!) слишком уж тщедушен для бога, а Прометею некому нести похищенный свет, он желает его исключительно для себя.
С другой стороны, здесь у нас и традиционный конфликт отцов и детей, старости и молодости , тирании и свободы (Томас безжалостно эксплуатирует своего помощника). Но при чём здесь тогда нарастающее безумие и мифические сны Эфраима? И наконец, чайка, убить которую - плохая примета. Чайка, которая зловеще предстаёт перед Эфраимом в самые неподходящие моменты. Чайка, в итоге клюющая его (Прометея?) печень.
И ещё немного про ужасы. Кричать от неожиданности во время просмотра вы вряд ли будете. Испугаться — испугаетесь, при условии, что попытаетесь разобраться в том, что же действительно происходит на острове, пристально вглядываясь в каждый кадр. А вглядываться есть во что. Фильм снят, во-первых, с соотношением сторон 1.19:1 (почти квадратный, «тесный» кадр), а во-вторых, чёрно-белым, что отсылает нас уже к кинематографу немецкого экспрессионизма с его классическими фильмами ужасов «Кабинет доктора Калигари» и «Носферату. Симфония ужаса».
Искать отсылки в «Маяке» можно бесконечно. В конечном счёте, каждый найдёт своё. Автор рецензии — Арина Хализова.
