После установления советской власти 14 ноября 1919 года многие омичи столкнулись с проблемой безработицы. Большинство предприятий города (заводы, мельницы и пр.) остались без хозяев, управленцев и специалистов и поэтому бездействовали. Масса мужчин были демобилизованы из армии и искали себе новые занятия.
Вдвойне было тяжело оставшимся в Омске офицерам и военным чиновникам бывшей колчаковской армии. Они подлежали учету в ГПУ по списку бывших белогвардейских офицеров и их неохотно брали на работу. Многие бывшие царские кадровые офицеры не имели гражданской специальности. Они привыкли ежедневно ходить на службу в свою воинскую часть и не мыслили себя вне армии. После гражданской войны офицеры остались не удел, пытаясь каждый по-своему встроиться в мирную жизнь. Большинство из них не имели никакой собственности, так как были служивыми людьми. Историю одного из них сохранили фонды Омского исторического архива.
Александр Курицин посвятил свою жизнь военной службе. После окончания Иркутского юнкерского училища молодой подпоручик участвовал в Русско-Японской войне 1904-1905 годов, а затем был зачислен в 1-й Восточный Сибирский полк. Служба шла успешно, и Курицын в чине штабс-капитана ушел воевать на Германский фронт ротным командиром. Опытному военному довелось командовать и батальоном, и полком. Октябрьскую социалистическую революцию Курицин встретил, командуя 51 Сибирским стрелковым полком на передовой позиции. Но в декабре 1917 года Курицина по ранению и контузии списали из армии, признали инвалидом и в декабре 1917 года эвакуировали в Красноярск.
В августе 1918 года инвалид Курицин переехал в Омск. Советской власти в городе уже не было, и Александр Александрович устроился на работу сначала в Министерство снабжения, а затем в Министерство промышленности и торговли. Летом колчаковская армия остро нуждалась в военных кадрах, и 20 июля 1919 года мобилизационная комиссия признает Курицина годным к военной службе, но с двухмесячным отпуском для поправки здоровья. Ровно через два месяца 20 сентября бывший инвалид был определен на службу заведующим продовольственным складом в 43 Сибирский стрелковый полк, который вскоре был направлен на фронт воевать с Красной армией. Правда, склад и Курицин при нем остались в Омске. В этом качестве наш герой и встретил второй приход советской власти.
Большевикам бывший шабс-капитан был не нужен. Курицина демобилизовали, признали инвалидом и включили в список бывших белогвардейских офицеров со всеми вытекающими последствиями. И начались метания бывшего военного в поисках любого заработка с целью прокормить себя и семью. Отчаявшись, Курицин пишет «прошение» в Москву Председателю ВЦИК Михаилу Ивановичу Калинину, в котором описал все свои мытарства:
«В июне 1920 года служил письмоводителем при Губзуббольнице, где прослужив 6 месяцев, был уволен по сокращению штатов. В марте 1921 года был на курсах пчеловодства до апреля, после чего служил агентом при детском саде «Луч надежды», после чего был уволен по случаю ликвидации, прослужив три месяца. В 1922 служил пикетчиком 47 квартала 4 месяца и 6 месяцев секретарем 47 квартала до 22 сентября 1922 года, а с 12 октября – в Горкоммунхозе и Санчасти. По сокращению штатов уволен. С 1 сентября 1923 по 1 февраля 1924 года работал при «Казино» в пользу детдомов. Затем служил при Губкомиссии армии и флота, но был уволен по сокращению штатов. В настоящее время нахожусь безработным и числюсь на бирже труда. Член профсоюза Нарпита с 1922 года».
Следует заметить, что биржа труда в Омске находилась центре города на ул. Базарной (ныне сквер Павлика Морозова, в котором установлен Памятник жертвам политических репрессий). У биржи в ожидании вакансий с раннего утра толпились безработные. Но подходящую работу находили немногие. Не было ее и для бывшего офицера Курицина.
Александр Александрович далее писал Калинину: «В 1923 году было переосвидетельствование инвалидов, и комиссия признала меня годным к военной службе. Но когда я обращался к высшему начальству на предмет поступления на военную службу, то мне говорили — инвалидов не нужно, а после комиссии говорили, что контрреволюционеров не надо. Так я и не смог поступить на военную службу, но полагаю, что я мог бы еще принести пользу Республике, нового в чисто военном отношении, я полагаю — нет, а что не знаю, то мог бы изучить.
Я уже год хлопочу, чтобы сняться с учета Е.Г.П.У., но до сих пор не имею никакой возможности. Где служил, говорят, идите в свой союз. Перед своим союзом Нарпитания, я два раза возбуждал ходатайство, но получил оба раза отказ. Обращался к членам РКП — они отговаривались незнанием меня. Были у меня знакомые, которые меня знали, но они переведены вглубь Республики. А председатели учреждений, где я служил, меня не знали. Я был рядовым служащим. Некоторые были осуждены. Я же ни 1-й ни 2-й советской властью в Сибири ни разу не был арестован и ни разу не подвергался никаким репрессиям. В 1920 году прошел через спецотдел 5-й армии. Не имея за собой никакой вины по отношению к Республике и советской власти, я до сих пор не имею возможности быть снятым с учета Е.Г.П.У.
В тех же полках, в которых я служил на Востоке в 1-м Восточном Сибирском стрелковом полку, я был полковым квартирмейстером, а в 31 Сибирском стрелковом полку три года был хозяином собрания и пошел на фронт. Эти полки за свою службу ни разу никуда ни вызывались ни для каких репрессий. Ни в каких партиях я не был и не служил в карательных войсковых частях и учреждениях, и теперь не состою ни в какой партии. Если за мной что-нибудь было, то полагаю, что правительственный орган ГПУ этого бы так не оставил, и то все расспросы ограничивались несколькими словами.
Я теперь имею двух детей и мне 42 года, дед мой был крестьянин Владимирской губернии, был вымлан в Сибирь, а отец с 14 лет служил на приисках и переписался в мещане Барнаула Томской губернии. Последний чин мой — капитан. Я три раза ранен и один раз контужен на Германском и Австрийском фронтах. Всей службы с перерывами в Советских учреждениях 3 года и 6 месяцев. Ввиду вышеизложенного, обращаюсь к Вашему содействию о снятии меня с учета ЕГПУ.
Благоволите поставить меня в известность. Октябрь 1924 года».
Курицину, проживающему с семьей на съемной квартире в доме № 53 на Омской улице, повезло. Его письмо дошло до адресата и было решено положительно. В декабре 1924 года просителя вызвали для беседы в Омский губернский отдел ГПУ, в то время располагавшийся по адресу ул. Береговая, 9 (бывшая резиденция А.В. Колчака, ныне Центр изучения истории гражданской войны). И в июне 1925 года Курицина сняли с особого учета бывших белогвардейцев. Но в дальнейшем следы его теряются. Возможно он уехал из города.
Интересно то, что не всех бывших офицеров ставили на учет. Так прапорщик Леонид Васильев «во время реакции Колчака не находился на свободе, а содержался в тюрьме до 3-х месяцев» и поэтому особому учету не подлежал. Отсидка в тюрьме по какой-либо статье во времена правления Колчака в глазах чекистов имела более выигрышную позицию для бывшего офицера, чем служба в белой армии.
Владимир ПАНАСЕНКОВ
(современные фото автора, исторические из частных собраний) 1.12.2019 для «Четверга»